Ну, предки наши неглупые люди были, пошли креститься. Появилась тогда у нас поговорка: «Русский Бог — щедрый Бог!». И вот сидят наши деды вечером в чуме, чай пьют, тем хитрым попом подаренный, и один говорит другому:
— Ты, брат, сколько раз к белому шаману ходил?
— Я пять раз ходил! Вот смотри: пять крестиков он мне дал!
— Э-э-э, а я вот семь раз ходил, потом белый шаман меня узнавать начал!
Гаврила засмеялся, мы с Горном тоже не смогли сдержать улыбки.
— Мы же, когда в малицах, в капюшонах меховых, для русских все на одно лицо! — продолжал смеяться ненец. — Вот так и стали православными. Крестики те мы на священные нарты повесили, у меня до сих пор хранятся. Ну, священники охотно и колокольчики дарили, иконы. Мы эти святые вещи уважаем, вместе с нашими идолами храним, на почетное место ставим. Вот посмотри на Торум Сахал…
Гаврила повернулся к священной стороне чума и показал рукой на иконы:
— Иисус, главный русский Бог. Мы его уважаем очень, он в одном ряду с нашими Явмалом и Понгармэ стоит. Большой человек был Иисус — судьбу свою знал, но не испугался, до конца пошел! Так каждый ненэй ненэч поступать должен, каждый Настоящий Человек. Божью Матерь у нас очень женщины почитают. Она же сродни Мяд Пухуця, женским духам — Хозяйкам Чума. В родах помогает, детей от болезней хранит.
А в центре у нас — сам Илибямбертя, Даритель Жизни, защитник оленей. Он пастухам помогает оленей пасти…
— Простите, Гаврила, но, по-моему, это Николай Угодник… — заметил я.
— Так его русские называют. А для нас он Илибямбертя, старик с белой бородой, великий оленевод!
Мы иконы почитаем, каждый праздник им жертвы приносим, как и нашим духам, губы святых кровью оленьей мажем, жиром, дымом особым окуриваем… Так что мы христиане!
— А в церковь ходите, Гаврила? — спросил Горн.
— Да нет, редко мы в городе бываем. Да и зачем? Все русские боги у нас в чуме живут, если что надо — мы с ними здесь и поговорим или на священное место иконы отвезем, где жертвы приносим…
От бревна до хорея
Нарт в хозяйстве оленеводов было много, к тому же все сани были разных типов. Делились они в первую очередь на мужские и женские. Мужские были легче и меньше, женские — выше и тяжелее: женщины перевозили гораздо больше вещей, посуды, одежды. Любая нарта представляла собой сани с двумя массивными полозьями, в заднюю часть которых вставлялись изящные ножки. Они стояли наискосок, играя роль амортизаторов. К ножкам крепились верхние жерди и основа из досок, на которой можно было сидеть либо укладывать на нее вещи. К полозьям деревянными штифтами прибивались подполозки — нярма. При движении по насту или камням дерево быстро изнашивалось, а заменить подполозки было гораздо легче, чем сами полозья: не надо было разбирать нарту. На стойбище все сани стояли в строго отведенных местах: женские нарты — напротив входа в чум, мужские — с противоположной стороны жилища.
— Вот это — мужская нарта, — показывал нам свое хозяйство Гаврила. — Легкая, быстрая. На ней пастухи в стадо ездят, оленей гоняют. А вот — хэхэ хан, священная нарта. В ней как раз иконы и духи наши живут. Считается, эта нарта первая в аргише идет, путь прокладывает, хотя мужчина и едет перед хэхэ хан на легковой нарте. К священной нарте женщинам даже подходить нельзя, и детям — тоже. Если ребенок до священной нарты дотронется — ручки у него опухнут, болеть будут. Тогда придется серебряные монеты искать, к рукам прикладывать. Бывает, что ребенок и ослепнуть может, к священной нарте прикоснувшись. Тогда плохо дело, без помощи шамана не справиться…
Гаврила поправил шкуру белого оленя, которой была накрыта хэхэ хан, и пошел дальше, показывая нам другие сани:
— А вот вандако, грузовая нарта. У нее бортики высокие, чтобы вещи не выпадали. Такие нарты и у мужчин, и у женщин есть, только женские побольше немного.
— Гаврила, а что такое аргиш? — спросил Горн.
— Аргиш — это караван нарт. Они одна за другой ставятся, в строгом порядке. Каждый аргиш один человек ведет. Мужчина — мужской аргиш, женщина — женский. Сколько людей в чуме — столько и аргишей…
Мы с Горном рассматривали разные нарты, все удивительно тонкой работы. В нартах не было ни единого гвоздя, все детали соединялись деревянными штифтами и кожаными ремнями.
— А вот женская нарта, не хан, — Гаврила показал на высокую нарту, где место для сидения было укрыто тентом из бересты, натянутым на каркас из ивовых прутьев. — В такой нарте женщина и ее маленькие дети едут. Вот здесь, под крышей, даже погремушка висит!
Мы заглянули в нарту и увидели погремушку, сделанную из гаек от «бурана», оленьих рогов, бисера и цветного пластика.
— А вот нарта сябу, женская нарта, вроде мужской священной, — продолжал Гаврила. — В женском аргише второй идет. Мы, мужчины, ее не трогаем: там женскую обувь перевозят, очажный лист — все, что со входом в Нижний мир связано… Вот женские вандако, а эта — лабаз охол. Видите, сверху деревянный ящик с дверцей стоит? Там женщина продукты хранит, чтобы звери всякие их не съели. А последней в женском аргише идет нгэту, длинная нарта. На ней жерди чума перевозят, доски пола, нюки — покрышки на чум. У нас по обычаю чум женщины ставят и перевозят его женщины. Хотя мужчины могут помочь — нюки тяжелые на крышу закинуть, например…
— А почему длинная нарта в конце аргиша идет? — полюбопытствовал Горн.
— Ну, ты просто никогда аргиш не видел! — улыбнулся Гаврила. — Олени же в каждую нарту запрягаются. Зимой — по два-три, летом — по пять-шесть: им летом тяжело, по траве и камням нарты тащить приходится. И каждая последующая упряжка веревками или цепями соединяется с идущей впереди. Вот и вытягивается аргиш — пять, семь, а то и восемь нарт одна за другой! Поставь нгэту, длинную нарту, в центр — и олени, идущие сзади, на острые концы жердей чума наткнутся. Именно поэтому и ставят нгэту только в конце аргиша…
Мы с Гаврилой и Горном устроились на деревянных чурбаках позади чума, и хозяин показал нам заготовки для нарт:
— Вот, листвянку мы с Сергеем уже привезли. Хорошее дерево, прочное, на полозья нарт и на ножки пойдет…
— Гаврила, а жерди чума тоже из лиственницы делают? — задал я вопрос.
— Нет, нельзя лиственницу на чум пускать, что ты, что ты! — замахал руками Гаврила. — Поверье у нас есть. Говорят, бродит по миру Сатана невидимый, прячется в стволах лиственниц. А по небу на нарте своей ездит Илья Пророк. Как Сатану увидит — сразу молнией его бьет! Возьмешь листвянку на ол — жердь чума — молния в твой дом и ударит! А вот полозья нарт из лиственницы очень хорошие получаются! Только брать надо сторону южную, прочную. А сердцевину, где Сатана прячется, мы никогда не берем! Олы, жерди чума, мы из молодых елок делаем. Бывает, долго хорошее дерево искать приходится: ровное, высокое, чтобы по всей длине почти одной толщины было. За зиму штук десять найдешь, и то хорошо! Кору снимаем, снизу затачиваем, чтобы в землю втыкался, — и готов ол! Мы вот зимой в тайге кочуем, нам проще. А северные ненцы на зиму в тундре остаются, там деревьев высоких нет. Ох и берегут они олы! Много лет каркас служит, из поколения в поколение переходит. Жерди снизу летом подгнивают, их снова обстругивают. Если наверху чума олы высоко торчат — чум новый; если самыми кончиками соприкасаются — старый чум, много раз уже жерди подстругивали…
Пока Гаврила рассказывал нам про нарты, Сергей притащил длинный березовый ствол и теперь аккуратно расщеплял его вдоль волокон. Гаврила одобрительно посмотрел на сына:
— Молодец, Сергей! Хореи делать будет. Нам хореев хватает, но эти мы у северных ненцев поменяем на ремни из шкуры лахтака, новую упряжь сделаем. Ну, пора и нам с вами за работу приниматься, а то заговорился я сегодня! — Гаврила улыбнулся и открыл ящик с инструментами.
— Вот, Костя, бери скобель и нож мой, — ненец протянул мне свой острый нож с рукоятью из бивня мамонта. — Сделай ножки для нарты. Ты вроде говорил, что умеешь с деревом работать…
Я кивнул. В прошлом году я целое лето провел в Киргизии, где учился у старого мастера делать юрты. Заготовки для юрты вырезались ножом и скобелем, и у меня действительно был какой-то опыт обращения с этими инструментами.
— А ты, Горн, возьми дрель, просверлишь отверстия в заготовках — во-он они лежат, Сергей их давно уже обстругал…
— Гаврила, простите… — мой друг замялся, вертя в руках странный предмет, состоящий из полукруглой формы металлического наконечника, деревянной ручки и кожаных ремней, — а как этой дрелью пользоваться?
— Ну, это просто! Смотри… — ненец взял инструмент, левой рукой сжал деревянную ручку, а правой стал водить взад-вперед, с помощью прикрепленной к дрели небольшой палки раскручивая кожаный ремень. Сверло быстро погружалось в дерево, и вскоре отверстие было готово.
Горн с нескольких попыток освоил необычный инструмент, и работа закипела. Я смотрел, как Гаврила обстругивает дерево: нож ненец держал неподвижно, двигалась только заготовка в другой руке. Я попробовал работать так же, но мне было неудобно и непривычно, и я вернулся к «русскому» способу обработки древесины. Когда я закончил вырезать ножки для нарты, Гаврила одобрительно кивнул и сказал:
— Молодец, Костя! А теперь, если не устал, сделай новое топорище, старое все потрескалось уже…
Я с удовольствием принялся обстругивать березовую заготовку, и вскоре топорище было готово. Я с гордостью показал Гавриле свое изделие.
— Ну-у-у, Костя, кто же так топорища вырезает? — удивленно посмотрел на меня ненец. — Как ты сюда топор надевать будешь?
— Вот так, сверху, как обычно! — показал я.
— Э-э-э, так только глупый русский Иван топор на топорище насаживает! — Гаврила сокрушенно покачал головой. — Таким топором взмахни посильнее — он тебе в лоб и отлетит!
— Можно клинья вбить, мы обычно так делаем! — оправдывался я.
— А мы, ненцы, топор на топорище просто снизу надеваем. Тогда чем сильнее бьешь, тем топор крепче держится! Так-то, Костя… Ладно, сейчас будем полоз сгибать, который я вырезал, мне твоя помощь нужна будет!