Затем он вспомнил разговор с Ириной, ее признание, мял и требушил в голове жгучую мысль о суразе — хоть бы что. Ни в одном глазу. Ни злости, ни раздражения и ненависти. Пусто. Хоть бы какая-нибудь досада разобрала. Неужели старуха чем таким опоила?
— Тебе бы только хапать! Рожа твоя немытая! Утроба бездонная! — прокричал он Ивану Видякину и замолк.
Пусто в душе, спокойно и пусто.
Дивясь такому непривычному состоянию, Никита Иваныч обулся в валенки и потопал на улицу. Катерины было не видать ни в огороде, ни во дворе. Кобель Баська опять сидел на цепи и лениво клацал зубами, пытаясь схватить муху.
— Сидишь? — спросил старик. — Ну и сиди…
Он зевнул до треска в челюстях и направился к калитке. Из дома напротив доносился стук топора, изредка противно скрипели выдираемые ржавые гвозди: кто-то орудовал ломом или выдергой. Никита Иваныч неторопливо поднялся на крыльцо и заглянул в распахнутые двери. Видякин, обливаясь потом, выворачивал полы. Плахи были толстые, лиственничные и страшно тяжелые. Иван багровел, налегая всем телом на лом, и тугие мышцы ходуном ходили под мокрой рубахой. Жена Видякина, Настасья, вынув из окна раму, выдирала косяки.
— Бог в помощь, — сказал старик и присел на порог. Иван обернулся и прислонил лом к стене.
— Никита Иваныч! Никак, одыбался? Ай, молодец! Давно, давно пора. А то ишь, залежался!
— Встал помаленьку, — проронил Никита Иваныч, доставая кисет. — А ты все работаешь?
— Да вот хочу полы в омшанике настелить, — признался Видякин. — Сруб-то я поставил, под крышу загнал, а полов нет, тут-то ишь какие плахи положены! Железо. Еще сто лет пролежат. Заодно и рамы с косяками прихвачу. Думаю, на будущий год домишко перекатать. Низ начисто погнил.
— Давай-давай, — подбодрил старик. — Чего не перекатать, если погнил. Вы с Настасьей вон какие, горы своротите. Я в с такой бабой терем себе построил.
— Да уж помогает, нечего сказать, — довольно сказал Иван и сел рядом со стариком. Настасья неожиданно улыбнулась и поправила платок. Никита Иваныч впервые за много лет отметил, что Видячиха вовсе не так уж и страшна. Если путем приглядеться, то можно сказать, даже хорошенькая, особенно когда улыбается. И зубы-то у нее ровные, белые, и ямочки на щеках, и глаза с лукавинкой.
— Без теремов проживем, — сказала Настасья. — Лишь бы здоровье было.
— Ты-то, Иваныч, не против, что я полы в этой избе ломаю? — как бы между прочим спросил Видякин. — Все-таки твоего бывшего соседа изба.
— Ломай, — отмахнулся старик. — Мне-то что…
— Все одно пропадет, думаю, — продолжал Иван. — Присмотра нету, год-два и сгниет. А хуже, какие-нибудь бичи еще спалят. Нынче ишь сколько их в Алейку навалило. А дальше — больше… Человек к тебе сегодня никакой не заходил? Длинный, белый, на литовца похожий?
— Не заходил…
— Значит, зайдет еще, — вздохнул Иван. — Тоже на болото приехал, геологию изучать.
— С тракторами? — поинтересовался Никита Иваныч.
— Пока нет. На будущий год, говорит, с тракторами будет. А сейчас в одиночку ходит. Будто денег пока ему не дают на научные исследования. На свои приехал, упорный мужик. Говорит, докажу, тогда дадут. Фотографии мне показывал, из космоса сделанные. На них болото наше с пятак величиной.
— Да ну? — не поверил старик.
— Вот тебе и да ну… И похоже болото на лунный метеоритный кратер.
— А я что тебе говорил? — прервал его Никита Иваныч. — Мне еще Григорьев сказал, что похоже.
— Теперь жди. Припрут еще какие-нибудь, копать станут, бурить, — Видякин сердито сплюнул в угол. — Науке-то обязательно надо узнать: кратер это, либо не кратер. Наука не может мимо такого факта пройти. Мужик-то этот знаешь что говорит? Будто таких кратеров в Канаде нашли видимо-невидимо. А у нас их мало пока. Вот и надо искать поскорее, чтобы наравне было или даже больше. Иначе ж можно подумать, что метеориты только у них падали, а у нас нет.
— Пускай узнают, — отмахнулся Никита Иваныч. — Ихнее дело… Ты мне сено-то за здорово живешь косил или деньгами возьмешь? Неудобно получается: пчел давал, теперь сено…
— Иди ты со своими деньгами знаешь куда?.. — разозлился Иван. — Я тебе толкую — бурить на болоте будут и в озере! Понял? А потом заряды взрывать, чтобы земную структуру узнать.
— Я-то при чем? — заикнулся старик, но Видякин перебил:
— При чем? Писать не надо было! Как человека просил тебя — не пиши. Теперь ты понял, что я прав был?
— Конешно, Иван, ты прав, — тут же согласился Никита Иваныч. — Прав так прав, ничего не скажешь.
— Хватился, — бросил Иван и встал. — Сходи теперь, глянь, что от твоей писанины стало.
— Схожу как-нибудь, — пообещал старик. — Ты, Иван, не сердись на меня.
Видякин молча схватил лом и с силой вогнал его под очередную плаху. Взвизгнули ржавые гвозди, чуть осевшая пыль взметнулась и повисла в столбе света.
— Кто знал, что так обернется? — оправдывался Никита Иваныч. — В Москву ведь писал, не куда-нибудь…
— Во-во, ты бы еще в ООН написал или в ЮНЕСКО, — проворчал Видякин. — А еще лучше, самому господу богу… Болото само бы воду накопило, и леса бы вокруг сами повыросли, и журавли в твои никуда не делись… Задним умом мы все соображаем. А вот чтобы сразу вперед заглянуть?
— Не сердись, Иван, — протянул Никита Иваныч. — Не стану я больше писать. В жизни не стану!
— Иван, гляди-ко! — окликнула Видячиха и вытянула из косячного паза какой-то сверток. — Тяже-елый!
Видякин оставил лом, не спеша подошел к жене и, развязав сверток, заглянул внутрь.
— А, песок, — сказал он разочарованно. — Я уж думал, в монетах… Видно, когда-то в этой избе старатель жил, на черный день берег, — Иван завернул холстину и сунул жене. — Положи куда-нибудь, чтобы не рассыпать.
Настасья бросила сверток на пустую божничку в углу и снова взялась за выдергу. Никита Иваныч прошел по целым половицам к божничке, попробовал сверток на вес.
— Пожалуй, с фунт будет.
— Около этого, — бросил Иван, всем телом налегая на лом. — Эх, Тася, посмотри! Плаха-то аж звенит, до чего крепкая! Такие в полы да в избу. Вот уж поплясали бы, а?
— У нас ведь тоже ничего, — сказала Видячиха. — Крепкие. И на своих попляшем. Только бы здоровье было, да войны не было.
— Слышь, Иван, — старик помялся. — А правда, что ты Хозяина видел? Ну… животное это, доисторическое?
Видякин на секунду замер, смерил старика взглядом и ухмыльнулся.
— С чего ты так подумал?
— Да вот гляжу — кругом тебе удача, — вздохнул старик. — И хозяйство, и ум твой, и жена у тебя вон какая (при этих словах Настасья улыбнулась и щеки ее зардели). Взять даже это, — он показал сверток. — Я всю жизнь возле этого дома живу, а потом сколько он уже пустой стоит, ничейный. Мелиораторы здесь жили. Никто клада не нашел, никому он в руки не дался. А ты пришел — и на тебе…
— Стал бы ты косяки вытаскивать — ты бы нашел, — пожал плечами Видякин. — При чем тут Хозяин?
— Молва есть такая: кто его увидит — тому всю жизнь везение.
— Нынче молве верить — без штанов останешься, — сказал Иван.
Старик несколько минут глядел, как Видякин отдирает плахи и одним махом выбрасывает их в окно. Вот силушки-то в мужике! Надо же так природе сотворить: и сила есть, и ум имеется. Редкое сочетание.
— Слушай, Иван, — вдруг сказал Никита Иваныч. — Я пока хворал, все думал… Ты не знаешь, животное-то это… ну, которое у англичан живет, оно какого полу? Мужик или баба?
Видякин хмыкнул, не выпуская лома из рук, однако заинтересовался вопросом старика и встал, опершись на инструмент.
— Кто его знает, — размышляя, проговорил он. — В журнале про то не писано… Тут, пока ты болел, в одной газете сообщение напечатали, будто еще одно животное подобного рода обнаружили. Теперь аж в Конго.
— Но?
— Да… В озере Теле, в джунглях, конешно. А зовут его местные люди чудно — «мокебе-мбембе».
— А оно какого полу? — ухватился старик.
— Тоже не пишут, — посожалел Иван.
— А наше… ну, Хозяина нашего можно определить? Подкараулить, подсмотреть, как он оправляется… И узнать?
— Можно, наверное, — согласился Иван. — Провести наблюдения… А зачем тебе это?
— Вишь, что я подумал: хорошо бы у англичан или это… моке.. мбе… — запутался Никита Иваныч.
— Мокебе-мбембе, — поправил Иван.
— Во-во, — подхватил старик. Хорошо бы, у них оказались мужики, а у нас баба. Или наоборот. Взять бы их да случить. Может, потомство бы дали, а? Глядишь, и развелись бы…
— Не выйдет, — определенно сказал просвещенный Видякин. — Это же реликты, они же в другой эпохе жили, а в нашей они не выживут. Да и сам подумай, где таких животных держать? Чем кормить? Это сколько сена надо, комбикормов. И так с кормами-то в колхозах туго…
— Набрали бы! — не унимался старик. — Ради такого дела-то и специальный колхоз можно создать.
— Все равно не выйдет, — возразил Иван. — Как их случать-то? Это ведь кого-то одного надо ловить и везти на случку. А которого? Англичане с конголезцами скажут — везите к нам своего, наши дипломаты тоже не лыком шиты. Надежнее, когда такая редкая зверюга у себя дома. Это пока они договорятся! Ладно, даже если случка и выйдет: чей детеныш-то будет? Наш или ихний? Тут, Никита Иваныч, такие споры пойдут, такие международные конфликты начнутся!.. С Англией, к примеру, у нас и так отношения хреновые. Там президент к тому же — баба. А с ними только свяжись…
Настасья глянула на мужа и с хрястом вырвала оконную подушку.
— Они ж, поди, как змеи, яйцами размножаются, — встряла она в мужской разговор. — А такая большая скотина вон сколь яиц может нанести! Взять да разделить поровну.
— А насиживать тебя посадить? — недобро отозвался Видякин. Он не любил, когда жена лезет с советами в вопросы, касающиеся политики. Настасья умолкла и покраснела. — Это тебе не инкубаторские цыплята, — добавил Видякин. — Это динозавры.
— Эх, жалко, — вздохнул старик и побрел домой.
Над Алейкой было пасмурное, тихое небо. Осень готовилась залить землю дождями, засыпать листвой и заполнить леса грибами. Время наступало хорошее; во все годы Никита Иваныч ждал осень, чтобы натосковаться, нагруститься до какого-то приятного, обволакивающего жжения в душе. В иную осень, не зная отчего, он даже тихонько, втайне от всех, плакал, как плачут от хорошей русской песни.