– Не буду отрицать, что я интересовалась – и даже очень сильно – многими другими мужчинами.
– Многими!
– Ведь это было прежде, чем я встретила тебя.
– Ты любила нескольких мужчин?!
– Конечно, большею частью чувство это было очень поверхностное. Любовь – понятие такое растяжимое.
– Боже мой, Мод, сколько же мужчин сумели внушить тебе подобное чувство?
– По правде сказать, Фрэнк, молодая здоровая женщина слегка увлекается почти каждым молодым мужчиной, которого она встречает. Я знаю, что ты ждёшь от меня самого чистосердечного признания, поэтому я должна сознаться, что некоторыми мужчинами я особенно сильно увлекалась.
– Ты, по-видимому, была довольно опытна.
– Ну вот, ты сердишься. Я перестану рассказывать.
– Нет, ты уже слишком много сказала. Я хочу теперь узнать всё.
– Я хотела только сказать, что брюнеты как-то особенно сильно действовали на моё воображение. Не знаю почему, но это чувство было совершенно непреодолимо.
– Вероятно, именно потому ты вышла замуж за человека с такими светлыми волосами, как у меня.
– Не могла же я надеяться, что в моём муже соединятся все хорошие качества. Но уверяю тебя, что ты нравился, безусловно, больше всех других. Быть может, ты не самый красивый и не самый умный из всех, но всё-таки я люблю тебя гораздо, гораздо больше всех остальных. Ведь в моих словах нет ничего обидного?
– Мне очень жаль, что я не вполне соответствую твоему идеалу, хотя, конечно, очень глупо думать, чтобы я мог быть чьим-нибудь идеалом. Но мне казалось, что глаза любви обыкновенно немного скрашивают недостатки любимого человека. С цветом моих волос, конечно, ничего уже не поделаешь, но кое-что другое ещё можно, пожалуй, исправить. Так что, я надеюсь, ты укажешь мне…
– Нет, нет, я хочу, чтобы ты оставался именно таким, каков ты есть. Если бы кто-нибудь другой нравился мне больше тебя, ведь я бы не вышла тогда за тебя замуж.
– Но всё-таки, что же ты мне расскажешь про своё прошлое?
– Знаешь, Фрэнк, лучше оставим это. К чему перебирать прошлое? Тебе это может бытъ только неприятно.
– Вовсе нет. Я очень благодарен тебе за то, что ты так откровенна, хотя, признаюсь, кое-что в твоих словах является для меня немного неожиданным. Я жду продолжения.
– На чём же я остановилась?
– Ты только что заметила, что до свадьбы у тебя были любовные дела с другими мужчинами.
– Как это страшно звучит, правда?
– Пожалуй, что так.
– Но это только потому, что ты преувеличиваешь значение моих слов. Я сказала, что увлекалась несколькими мужчинами.
– И что брюнеты производили на тебя особенно сильное впечатление.
– Именно.
– А я надеялся, что я первый.
– Увы, случилось иначе. Я легко могла бы солгать тебе и сказать, что ты был первым, но впоследствии я никогда не могла бы простить себе этой лжи. Ты ведь знаешь, мне было семнадцать лет, когда я окончила школу, а когда я познакомилась с тобой, мне было двадцать три. Как видишь, было шесть лет – очень весёлых, с танцами, вечерами, балами, пикниками. И конечно, мне поневоле приходилось постоянно встречаться с молодыми людьми. Многие из них увлекались мною, а я…
– А ты увлекалась ими.
– Это было вполне понятно, Фрэнк.
– Ну конечно! И затем это увлечение усиливалось?
– Иногда. Когда я встречала молодого человека, который ухаживал за мной на балах, сопровождал меня на всех прогулках, провожал меня поздно вечером домой, то, конечно, моё увлечение усиливалось.
– Так.
– А затем…
– Что же затем?
– Ты ведь не сердишься?
– Вовсе нет!
– Затем, постепенно усиливаясь, это увлечение переходило в нечто, похожее на любовь.
– Что?!
– Не кричи так, Фрэнк.
– Разве я кричу? Пустяки! Ну и что же дальше?
– К чему входить в подробности?
– Нет, теперь ты уже должна продолжать. Ты слишком много рассказала, чтобы останавливаться. Я решительно настаиваю на продолжении.
– Мне кажется, ты мог бы сказать это немного в другом тоне. – На лице Мод появилось выражение оскорблённого самолюбия.
– Хорошо, я не настаиваю. Но я прошу тебя рассказать мне немного подробнее об этих прошлых увлечениях.
Мод откинулась на спинку кресла. Глаза её были полуприкрыты. На лице мелькала едва заметная тихая усмешка.
– Если, Фрэнк, ты так хочешь знать, то я готова рассказать тебе решительно всё. Но пожалуйста, не забывай, что в то время я даже ещё не была знакома с тобой. Расскажу тебе один случай из моей жизни. Самый ранний. Я отчётливо помню его во всех подробностях. Произошло это оттого, что меня оставили одну в комнате с молодым человеком, пришедшим к моей матери.
– Так.
– Ты понимаешь, мы были в комнате совершенно одни.
– Отлично понимаю.
– Он стал говорить мне, что я ему очень нравлюсь, что я очень хорошенькая, что он никогда ещё не видел такой милой, славной девицы, – ты знаешь, что мужчины обыкновенно говорят в таких случаях.
– А ты?
– О, я едва отвечала ему, но, конечно, я была ещё очень молода и неопытна, мне было приятно слушать его. Вероятно, я ещё плохо умела тогда скрывать свои чувства, потому что он вдруг…
– Поцеловал тебя?
– Именно. Он поцеловал меня. Не шагай так из угла в угол, дорогой. Это действует мне на нервы.
– Хорошо, хорошо. Как же ты ответила на это оскорбление?
– Ты непременно хочешь знать?
– Я должен это знать. Что ты сделала?
– Знаешь, Фрэнк, мне вообще очень жаль, что я начала рассказывать тебе всё это. Я вижу, как это раздражает тебя. Закури лучше свою трубку и давай поговорим о чём-нибудь другом. Я знаю, что ты будешь очень сердиться, если узнаешь всю правду.
– Нет, нет, я не буду сердиться. Итак, что же ты сделала?
– Если ты так настаиваешь, то я, конечно, скажу тебе. Видишь ли, я возвратила ему поцелуй.
– Ты… ты поцеловала его?!
– Ты разбудишь прислугу, если будешь так кричать.
– Ты поцеловала его!
– Да, дорогой, может быть, это было нехорошо, но я так сделала.
– Боже мой, ты это сделала?
– Он мне очень нравился.
– О Мод, Мод! Ну, что же случилось дальше?
– Затем он поцеловал меня ещё несколько раз.
– Ну конечно, если ты сама его поцеловала, то что же ему оставалось делать! А потом?
– Фрэнк, я, право, не могу.
– Нет, ради бога, говори. Я готов ко всему.
– Ну хорошо. Тогда, пожалуйста, сядь и не бегай так по комнате. Я только раздражаю тебя.
– Ну вот, я сел. Видишь, я совсем спокоен. Что же произошло потом?
– Он предложил мне сесть к нему на колени.
– Вот как!
– Фрэнк, да ты квакаешь, точно лягушка! – Мод начала смеяться.
– Я очень рад, что тебе всё это представляется смешным. Ну, что же дальше? Ты, конечно, уступила его скромной и вполне понятной просьбе и села к нему на колени.
– Да, Фрэнк, я так и сделала.
– Господи боже!
– Не раздражайся так, дорогой.
– Ты хочешь, чтобы я спокойно слушал о том, как ты сидела на коленях у этого негодяя?
– Ну что же я могла ещё сделать?
– Что сделать? Ты могла закричать, могла позвонить прислуге, могла ударить его. Наконец, ты, оскорблённая в лучших чувствах, могла встать и выйти из комнаты.
– Для меня это было не так-то легко.
– Он держал тебя?
– Да.
– О, если бы я был там!
– Была и другая причина.
– Какая?
– Видишь ли, в то время я ещё довольно плохо ходила. Мне было всего три года.
Несколько минут Фрэнк сидел неподвижно, с широко раскрытыми глазами.
– Несчастная! – проговорил он наконец, тяжело переводя дух.
– Мой милый мальчик! Если бы ты знал, насколько лучше я себя теперь чувствую.
– Чудовище!
– Мне нужно было расквитаться с тобой за моих сорок предшественниц. Старый ловелас! Но я всё-таки немного помучила тебя, ведь верно?
– Да я весь в холодном поту! Это был какой-то кошмар. О Мод, как ты только могла?
– Это было прелестно.
– Это было ужасно!
– И как ты ревновал, о, я очень рада и нисколько не раскаиваюсь.
Фрэнк мягко обнял жену за талию.
– Мне кажется, – заметил он, – я даже и не подозревал…
Но тут с подносом в руках в комнату вошла прислуга.
Двигатель Брауна – Перикорда
Был холодный, туманный майский вечер; кругом царила густая мгла, уличные фонари на Стрэнде казались слабыми мерцающими точками, и даже залитые электрическим светом окна магазинов в густом тумане выглядели всего лишь бледными светлыми пятнами. Высокие дома, длинным рядом тянущиеся к набережной, стояли мрачные и по большей части неосвещённые, и только в одном доме три больших окна на третьем этаже ярко светились во мгле, изливая целые потоки ослепительного электрического света. Прохожие невольно подымали головы и указывали друг другу на эти ярко освещённые окна.
То были окна квартиры инженера-электротехника и изобретателя Фрэнсиса Перикорда. Свет в его рабочем кабинете, горящий в столь поздний час, свидетельствовал об упорной энергии и неустанной работе этого человека, быстро продвигающегося к высшим достижениям на избранном поприще.
Если бы прохожие могли заглянуть в его кабинет, они увидели бы там двух мужчин; один был сам Перикорд, человек с профилем хищной птицы, нервный брюнет с худощавой угловатой фигурой. В нём безошибочно угадывалось кельтское происхождение. Другой – крепкий, дородный мужчина с рыжеватыми волосами и голубыми холодными глазами – был Джереми Браун, известный механик.
Они были компаньонами в нескольких задуманных и уже исполненных изобретениях. Творческий гений одного в значительной мере дополнялся практическим умом и способностями другого. И если в столь поздний час Браун находился ещё в кабинете Перикорда, то это объяснялось тем, что сегодня производился опыт, который должен был подвести итог многим месяцам их неустанной совместной работы и упорных исканий.
Между ними стоял длинный стол, его окрашенная коричневой краской поверхность сильно пострадала от различных кислот и иных химических веществ и была прожжена и исцарапана во многих местах. Стол был завален различными аккумуляторами, индукционными катушками, огромными фаянсовыми изоляторами. И среди груды различных предметов виднелась странного вида машина, или аппарат, вертевшаяся с шипением и жужжаньем. На ней-то, по-видимому, и было сосредоточено внимание компаньонов, которые не спускали с неё глаз.