– Мы сделаем очень хорошее! – яростно выпалил Алешка. – Вадик будет в восторге.
– От меня? – с надеждой спросила Лидочка.
– И от вас тоже.
Глава XПравая ложечка
Эту комнату, перед стеклом аквариума, сотрудники называли барокамерой. Я все собирался кого-нибудь спросить почему, но забывал или стеснялся.
Потом мне повезло. Вадим Иванович как-то раз сам мне объяснил.
– Вот там, – он показал на экран, – что-то вроде океана. Мы как бы погружаемся в его глубины, пытаемся раскрыть их тайны. А здесь, в этой комнате, уже суша, земля.
Я сделал вид, что все понял. А Кореньков понял, что я ничего не понял. И продолжил свою лекцию.
– Когда человек погружается в воду, он испытывает огромное давление среды. И, возвращаясь на поверхность, может очень сильно заболеть. Даже до смерти. Он должен после огромного давления плавно перейти туда, где давление нормальное, привычное для его организма. Поэтому для водолазов имеются такие устройства – барокамеры, где они находятся после выхода на поверхность какое-то время. Чтобы организм адаптировался. Вот и у нас так, в шутку, конечно. Вроде как бы побывали мы на глубине, а здесь приходим в себя, привыкаем к земной жизни. Осваиваемся с впечатлениями.
Здесь, в этой «барокамере», стояли столы, на них – бумаги, блокноты, компьютеры, калькуляторы, секундомеры и всякая другая мелочь. За каждым столом сидел молодой ученый или сидела молодая ученая, и они, вглядываясь в сумрак экрана, что-то записывали, подсчитывали или даже вмешивались в жизнь подводного мира.
Оказывается, на передней панели, под экраном, были такие перчатки как бы из металла, но гибкие. Ученый вставлял в них руки и делал всякие нужные движения. И тогда, уже в самом аквариуме, эти движения повторял манипулятор. Тоже что-то вроде рук с пальцами. Только эти руки были все такие суставчатые, узловатые. Но послушные. Они точь-в-точь повторяли все движения человеческих рук.
Это было здорово! Я сам видел, как одна ученая вытянула этот манипулятор во всю длину, бережно обхватила его суставчатыми пальцами красивую морскую звезду, перевернула ее брюхом вверх, рассмотрела и осторожно опустила на песок.
Но они, эти ученые, вмешивались в подводный мир не только клешнями манипулятора. В этом мы тоже убедились!
Мне показалось сначала, что из глубины аквариума выплывает, почему-то медленно, средних размеров акула. Но это оказалась не акула, а девушка. И это оказалась не просто девушка, а Лидочка. Только не в белом халате, а в купальнике. И в ластах и маске. Она помахала нам ладошкой, выпустила из-под маски вереницу пузырей и занялась какими-то делами. Мне даже показалось, что она кормит некоторых рыб и других представителей подводного мира прямо из своих рук. Даже акула, проносясь мимо как лихой рокер, выхватила у нее из руки большую селедку.
Время от времени Лидочка всплывала, наверное, подышать, и мы видели только ее ноги в зеленых лягушачьих ластах.
– Тетя Лида в купальнике, – громко сказал Алешка, – еще симпатичнее, чем в халате.
Ученые и аспиранты подняли головы и тихо засмеялись.
– Она на морскую русалку похожа, – добавил Алешка. – Двуногую.
Мы сели за свободный столик, Алешка достал свою драную тетрадь и, поглядывая на Розового Принца, начал что-то в ней черкать. Словом, занялся научной работой.
Лидочка поправила зеленые и фиолетовые водоросли, заглянула в пещерку, куда спрятался осьминог Васька, и растворилась в зеленой глубине.
А в барокамере шумно возник профессор Глотов.
– Сидите, сидите, коллеги, – милостиво разрешил он. Хотя никто вставать и не собирался.
Подошел к экрану, склонился в сторону Принца, побарабанил по стеклу пальцами. Подошел к нам, заглянул в Алешкину тетрадь и сказал:
– Ого!
Еще бы не «Ого!». Алешка здорово рисует. И Розовый Принц в ладошках жемчужницы выглядел как живой. Даже светился матовым блеском.
– Славно! – похвалил его Глотов. – Пошли ко мне, чай пить.
С кем только Алешке не приходится пить чай. Впрочем, он до него большой охотник.
В личном кабинете Глотова тоже было много всяких высушенных и заспиртованных образцов подводной флоры и фауны. Много научных книг. А на отдельной полке, как он нам похвалился, стояли его научные труды. Мы, конечно, с уважением с ними ознакомились.
Но вот что интересно. Самой первой на полке стояла тоненькая брошюрка красного цвета. Она называлась задумчиво: «Глубоководные зоофаги[1] Индийского океана». Автор – В.И. Кореньков, аспирант. А чуть пониже написано: «Под редакцией проф. Ю.Н. Глотова». Рядом с красной брошюркой стояла синенькая. Под тем же названием. Но уже авторов стало два: проф. Ю.Н. Глотов и к.б.н. В.И. Кореньков. А третья зеленая брошюрка (под тем же названием) опять имела одного автора – проф. Ю.Н. Глотова.
Мы с Алешкой переглянулись. И оба подумали об одном и том же.
Завершал эту великую полку большой и толстый том в роскошном кожаном переплете с золотыми уголками.
– Моя докторская диссертация, – гордо сообщил проф. Ю.Н. Глотов. – Эпохальный труд.
– Зоофагия, – с умным видом оценил этот труд Алешка. – Индийского океана.
– Точно, батенька мой. – Глотов прошел к письменному столу и плотно уселся в кресло. – А теперь, коллеги, чаевничаем. Вы с чем пьете чай? С конфетами или с сахаром?
– Сахар кладем в чай, – не растерялся Алешка, – а конфетами закусываем.
– Мудро! – похвалил его профессор.
Он достал связку ключей, отпер верхний ящик стола, вытащил из него коробку конфет, две обычные чашки и красивую кружку, на боку которой был нарисован разноцветный дядька в старинном красном кафтане, расшитом по стоячему вороту золотыми узорами, с пышным девчачьим бантом на груди и с белыми девчачьими локонами над ушами.
– Ого! – сказал Алешка. – Клево! Император или царь?
Деловой пацан. А то он разницу между ними знает! Я, кстати, тоже ее не знаю.
Профессор снисходительно улыбнулся.
– Не царь и не император. И даже не монарх. Это великий Моцарт.
– Ихтиолог? Или конфетолог?
Профессор с осуждением покачал головой.
– Ай-ай-ай! Стыдно, коллега! Это великий композитор.
Алешка немного удивился. А профессор объяснил:
– Мне подарили эту кружку на симпозиуме, в Германии, мои немецкие коллеги. Они сказали при этом, что мой труд, посвященный глубоководным зоофагам, так же мелодичен, как и симфония Моцарта номер сто «Патетическая».
– Ни фига! – восхитился Алешка. – Целых сто номеров!
Профессор чуть заметно огорчился. Потому что Алешка восхитился числом симфоний, которые создал Моцарт, а не мелодичностью глубоководного научного труда, который создал Глотов.
Вот так и шла наша научная беседа. Я ее тоже поддерживал, как мог, но никак не мог понять, зачем все это нужно Алешке? А он все больше и больше завоевывал симпатии профессора. В основном примитивной лестью. Он даже попросил разрешения полистать его докторскую диссертацию.
Профессор не отказал, но выразил сомнение, что изложенные в ней мысли вряд ли будут доступны третьекласснику.
– Подумаешь! – сказал Алешка с гонором. – Разберусь. Я очень умный. – И уточнил скромно: – Для своих лет, конечно.
– Кто сказал? – заинтересовался профессор.
– Вот он, – Алешка указал на меня чашкой с недопитым чаем, едва не выплеснув его на профессорский стол.
– На каком основании?
– Он мне тест загадал.
– Интересно. – Глотов отхлебнул из своей симфонической кружки. – Сложный?
– Вот перед вами полная ванна воды. Вам поставлена задача – как можно быстрее эту ванну опорожнить. Вам дают большую кружку, вроде вашей, и чайную ложку. Ваши действия?
– Элементарно! – Профессор даже рассмеялся. – Конечно, кружкой! И ты так же ответил?
– Нет, – Алешка покачал головой. – Нужно выдернуть пробку.
Профессор поперхнулся чаем.
– Неужели я такой дурак?
– Нет, – скромно успокоил его Алешка. – Это я такой умный.
– Ладно, можешь ознакомиться с моими мыслями.
Нашу ученую беседу неожиданно прервала взволнованная русалка Лидочка. Она опять была уже в белом халате, а не в купальнике.
– Юрий Николаич, извините, но что-то мне не нравится правая лапка у… – И тут она назвала это существо, у которого ей не понравилась правая лапка.
Правда, назвала она его латинским названием, из которого я уловил только одно более-менее знакомое слово: астра, звезда по-нашему.
– А что с ней? – нахмурился Глотов.
– Не знаю. Не очень подвижна.
– Ладно, сейчас посмотрю. – Он грузно встал и задумчиво посмотрел на нас. Ему явно не хотелось оставлять нас одних в своем кабинете. Полном научных идей и гениальных мыслей. Как бы их не сперли. Они ведь такие умные.
– Не беспокойтесь, – небрежно бросил Алешка. – Занимайтесь правыми лапками. Мы не будем скучать. Мы будем изучать ваших зоофагов.
– Ну-ну, – буркнул профессор. – Желаю удачи. – И вышел вслед за Лидочкой.
Алешка снял с полки диссертацию Глотова, внимательно полистал ее, разглядывая вклеенные на страницах фотографии. Положил тяжелый том на стол и… И шмыгнул к тому самому верхнему ящику, в котором торчал ключ и висели на колечке с брелоком еще другие ключи.
– Иди сюда! – позвал он меня.
– Я в чужой стол не полезу! – твердо заявил я.
– А тебя и не просят. Смотри. Тебе тут что-нибудь нравится?
Я взглянул на связку ключей. Не скажу, что они мне чем-то понравились, но один из ключей, самый большой и с двумя бородками, что-то мне напомнил.
– Думай, думай, – подстегнул меня Алешка. – Не узнаешь?
Узнал! Этот ключ был очень похож на ключи, которые вместе с японским замком подарил проф. Ю.Н. Глотов нашему Вадику. Чтобы обезопасить его квартиру.
– Это еще не все, Дим. Этот ключ он давал тому мужику. Который папку спер. Водиле этому.
Неслабо! Тут до меня дошло, почему он подарил замок только с двумя ключами. Ведь каждому замку положено три.