Судя по всему, Софи решила показать ему плантацию. Она пустила свою лошадь медленным шагом, за ней следовал Занзибар, тоже верхом. Всматриваясь в грубую африканскую физиономию конюха с плоским носом и толстыми губами, Аполлон недоумевал, почему выбор Софи пал именно на него. По сравнению с Кьюпом или Драмжером он выглядел дикарем и грубияном. Софи то и дело останавливалась, чтобы познакомить гостя с достопримечательностями: конюшней, беседкой, речкой. Речку они преодолели вброд, хотя рядом красовался резной горбатый мостик. Следующая остановка была сделана у семейного кладбища, где Софи указала Аполлону на могилу своей матери и на небольшой мраморный обелиск с надписью «Драмсон».
— Здесь похоронен негр, отец Драмжера. Но это был особенный негр: он спас жизнь моему отцу, поэтому Августа решила зарыть его здесь. Отец и Августа похоронены в другом месте, где-то в Северной Каролине. Я так и не видела отцовской могилы.
Чуть дальше она привлекла внимание гостя к заросшим развалинам.
— Здесь стоял старый дом, — объяснила она, водя из стороны в сторону хлыстом, как указкой. — В нем я родилась и жила.
Судя по всему, старый дом представлял собой центр плантации. Софи останавливалась почти у каждой постройки, которых было множество вокруг, отвечая на приветствия работников. Дальнейший путь лежал по улице невольничьего поселка, образованной крепкими бревенчатыми хижинами, когда-то выбеленными, но изрядно облинявшими. Многие жилища пустовали, о чем свидетельствовали запертые двери и закрытые ставнями окна, но кое-где еще теплилась жизнь. При каждой остановке их брали в кольцо ребятишки; Софи здоровалась с женщинами, выходившими на порог. Отсутствие мужчин Софи объясняла тем, что они работают в поле.
Следы запустения бросались в глаза повсюду. Улица заросла травой, крыши хижин обветшали, а местами провалились. Печные трубы грозили рухнуть, придавив обитателей. Негритянки были одеты из рук вон плохо — в балахоны из мешковины, латаные и совершенно выгоревшие. Дети и даже подростки не стыдились своей наготы. Двери некоторых брошенных хижин были распахнуты настежь, из них тянуло тошнотворным запахом, а дворики были завалены нечистотами.
В конце улицы Софи снова остановилась. Последняя хижина поселка выгодно отличалась от остальных: она была чисто выбелена и удивляла грубой имитацией колонн, срубленных человеком, наделенным воображением, но не имеющим необходимых навыков. На крохотной веранде красовались кресла-качалки, совсем как в Большом доме, на лужайке цвели розы. Софи дождалась, чтобы носильщики поравнялись с ней, и спросила Аполлона:
— Вы когда-нибудь видели чистокровного мандинго?
Аполлон отрицательно покачал головой. Он знал, что мандинго — одно из африканских племен, и подозревал, что Софи имеет в виду его потомка. В дверях показался огромный детина одних лет с Аполлоном. Детина пробасил:
— Мать, к нам пожаловала миссис Софи.
К детине присоединилась женщина, не уступавшая в размерах детине. В отличие от прочих жительниц поселка, одетых в тряпье, на этой был чистенький ситцевый халатик и белоснежный чепец.
— Познакомьтесь, это Жемчужина. — Софи определенно доставляло удовольствие демонстрировать гостю эту особу. — А это ее сынок Олли. Драмжер — ее младший сын. Она и Олли — чистокровные мандинго, а Драмжер — нет: в нем есть кровь хауса и человеческая.
Аполлон никогда не был любителем «негритянского тела», но сейчас он понял, что ему показывают нечто необычное. Женщина, несмотря на свой рост, была великолепно сложена. Трудно было поверить, что стоящий рядом взрослый мужчина — ее сын: ее возраст почти не был заметен, она легко могла сойти за его сестру.
Аполлон впервые в жизни понял, что значат величие и красота Африки. На лице женщины не было ни единой морщинки, она была прекрасна, как царица. Походка ее была царственной, она напоминала бронзовую статую богини-воительницы. Ее огромная грудь не висела, а выпирала, как у кормящей матери, живот был плоским, бедра восхитительно круглы, ноги стройны и длинны. Карие телячьи глаза с поволокой походили на таинственные омуты. Ее сын, если только Аполлону сказали правду и у такой молодой женщины действительно мог вырасти взрослый сын, был самым восхитительным образчиком мужской стати, какой ему доводилось видеть. Он был обнажен по пояс, и его сильные и одновременно гладкие руки и торс казались бронзовыми. Это было олицетворение грубой силы, монументальное и героическое; впрочем, его лицо со столь же безупречными чертами, как у его матери, было напрочь лишено выражения, словно его обладатель вообще не отдавал себе отчета в происходящем.
Жемчужина сошла со ступеньки и, подойдя к лошади Софи почти вплотную, неожиданно для Аполлона сделала книксен.
— Давненько мы вас не видели, миссис Софи, мэм. Мы по вас соскучились. Уж не прихворнули ли вы? Не пожалуете ли в дом?
Софи поздоровалась с ней, но осталась в седле. Она указала хлыстом на Олли.
— Каков верзила! У отца он был бойцовым негром, но это в прошлом. Теперь он стегает провинившихся рабов. Это занятие ему тоже по нраву. Отец предупреждал, что Жемчужину, Олли и Драмжера нельзя продавать. Я и не собираюсь. Загляните в дом Жемчужины, если хотите, Аполлон. Она гордится порядком, который навел там Драмжер. Если бы я не глядела в оба, он бы перетащил сюда весь Большой дом.
Аполлона нисколько не интересовало невольничье жилище, зато от женщины он не мог отвести глаз. Ему трудно было себе представить, как можно делить ложе с такой великаншей. Это было бы неповторимым приключением, пищей для воспоминаний на всю последующую жизнь!
— Если пожелаете, то добро пожаловать, — сказала Жемчужина, подходя к носилкам Аполлона.
— Вам придется ему помочь: он нездоров. Возьми его под одну руку, Жемчужина, а ты, Олли, под другую, — распорядилась Софи, оставаясь верхом. — Я подожду вас, Аполлон. Она будет горда, если вы нанесете ей визит.
Мать и сын подняли Аполлона, как пушинку, и внесли в дом. Гость был поражен его чистотой и порядком. Подметенный пол блистал, широкая кровать была накрыта пестрым покрывалом, наволочки на подушках скрипели от крахмала. Мебель из Большого дома, попавшая сюда в виде рухляди, была отремонтирована и теперь сверкала лаком. Однако самым незабываемым зрелищем стал белый ухмыляющийся человеческий череп над очагом, дополненный двумя бедренными костями. Аполлон хотел было выяснить, что это за невидаль, но близость Жемчужины и исходящий от нее аромат заставили его обо всем забыть. Он приобнял ее за талию, словно иначе не удержался бы на ослабших ногах, и восхитился про себя тем, какое налитое тело скрывается под тонким ситцем.
— Приятный у тебя дом, Жемчужина, — молвил он. — Когда мне полегчает, я посещу тебя еще разок.
— Милости просим, масса, сэр. Вы всегда будете дорогим гостем. Жемчужина всегда рада приходу белого господина.
По ее тону Аполлон понял, что для нее не составили секрета его чувства по отношению к ней. Ему показалось странным, что он возжелал ее: ведь раньше его никогда не влекло к цветным женщинам. Впрочем, она отличалась от других. Такую он запомнит на всю жизнь. Он направился к выходу. Жемчужина и Олли пронесли его через лужайку и уложили обратно в гамак. На протяжении оставшегося отрезка пути Жемчужина не выходила у него из головы.
После дома Жемчужины они посетили поля. Софи показывала гостю пастбища, коров, посевы, где чернели спины рабов. Он проявлял любопытство разве что из вежливости, так как мысленно не покидал чистенькой хижины. Заметив его равнодушие, Софи поскакала назад к реке, где остановилась, поджидая его.
— Мне не хочется вас утомлять. Ведь сегодня вы впервые покинули дом. — Она улыбнулась. — Кажется, вы немного осунулись. Вам лучше будет вернуться и прилечь. Пускай Драмжер приготовит вам пунш и уложит вас в отцовском кабинете. Там есть кушетка. А я немного прогуляюсь, если не возражаете. Мне надоело сидеть в четырех стенах.
Аполлон согласился, и она пришпорила кобылу. Занзибар поскакал за ней. Большой Ренди и Сэмпсон, тащившие носилки, обливались потом, рубахи прилипли к их спинам, но они мужественно дотащили Аполлона до Большого дома, к самой парадной двери.
Там его дожидался Кьюп. Вместо того чтобы помочь ему подняться на галерею, он предложил посидеть на мраморной скамеечке, почти незаметной из-за разросшихся кустов.
— Мне давно пора с тобой поговорить, Аполлон. В этом чертовом доме нельзя сказать ни словечка: там повсюду уши.
На случай, если за ними подглядывают, он взял Аполлона под руку. Усевшись на скамейку, они оказались совершенно укрыты листвой и облегченно перевели дух.
— Что тебя беспокоит, Кьюп?
— Если мы пробудем здесь хотя бы еще немного, то мне придется убить проклятого Драмжера!
— Чем тебе не угодил Драмжер? Он кажется таким приятным пареньком!
— Приятный-то он приятный, но мерзавец, каких мало. Сам посуди: у него есть Кэнди, с которой он спит каждую ночь, три бабы в прядильне, к которым он все время таскается, еще одна в Новом поселке, которую он навещает, когда ее негр уходит работать в поле. Вон сколько их у него, а мне он не дает ни одной! Знаешь, что он говорит?
— Что же?
— Чтобы я переспал с чертовой Маргаритой, у которой заячья губа и сопливый нос. Мол, если мне нужна женщина, то и она сойдет. А меня от нее тошнит! Женщина-то мне нужна, но не такая же!
— Придется тебе застегнуть ширинку и подарить жизнь Драмжеру. — Аполлон покосился на подозрительно оттопыренную штанину брата. — Что это там у тебя? — Он бесцеремонно залез Кьюпу в карман и вытащил оттуда маленький револьвер.
— Где ты это взял?
— Нашел в кабинете старого хозяина, как раз под твоей комнатой.
— Что ты собираешься с ним делать?
— Попугаю Драмжера, чтобы он уступил мне одну из своих девок.
Аполлон со всей силы треснул Кьюпа по затылку. Тот поморщился, но сдачи не дал. Аполлон отвесил ему еще один подзатыльник.
— Что за безмозглый ниггер! Ты настоящий тупица, Кьюп! Только и думаешь, что о бабах. Изволь выслушать меня: у меня и так хватает забот, чтобы отвлекаться на твои глупости. Мне совершенно наплевать, что тебе не с кем забавляться. Обходись! И чтоб не смел устраивать здесь