— ???
— Да, — прибавил он, — один из матросов, способности которого к пению небезызвестны вам — помните, мадам? — имел неосторожность слишком размечтаться о звёздах и, что ещё более опрометчиво, попытаться нырнуть ночью в эту вероломную, но столь привлекательную воду. Прощаю беднягу, это был поэт. Какое опьянение испытывает предающийся этим фосфоресцирующим волнам, которые и золото, и вода, и огонь одновременно; какое опьянение испытывает тот, кого Тритон обрызгивает драгоценностями под ласковым взором Гекаты. Увы! боюсь, он больше не споёт.
— Лопес? — сказал Хельвен.
— Именно Лопес. Я предупреждал, что голос принесёт ему несчастье. Я хотел сказать, что у него слишком богатое воображение.
— Это несчастье случилось на борту? — спросил профессор с беспокойством.
— На борту, хм… Скорее за бортом, — ответил Ван ден Брукс. — Но это всё не важно. Это детали внутреннего порядка.
Мария стояла не шелохнувшись. Ничто на её лице не обнаружило охватившего её ужаса.
— О! — произнёс Ван ден Брукс, — чувствуете запах — запах моего острова?
Профессор засопел, адвокат напряг ноздри.
— Ничего не чувствую, — одновременно заявили оба.
Но Ван ден Брукс с наслаждением втягивал слишком тонкий для грубый ноздрей аромат.
— Это мои леса, — в каком-то исступлении прошептал он, — мои леса розовых, сандаловых и апельсиновых деревьев, мои холмы, синеющие от чайного мирта, где цветут аронниковые поля, мои равнины, покрытые урожаем, где собирают опьяняющий кава, мои затенённые реки, по которым несутся золотые блёстки, мои водопады, мои пастбища, мои плетни из шелковицы, весь этот аромат земли обетованной, земли моих людей, наконец, моего королевства, которое есть королевство Бога.
— Я по-прежнему ничего не чувствую, — прошипел раздражённый этим лиризмом адвокат на ухо Хельвену.
— О! — сказал последний, — я тоже ощущаю аромат вашего острова, месье Ван ден Брукс. Он восхитительно благоухает.
— Я тоже… — сказала Мария Ерикова.
— Вот и земля, — со странной торжественностью произнёс Ван ден Брукс.
Сначала не было ничего, кроме неприметной точки, затем мало-помалу в окуляре подзорной трубы появились тёмные полосы лесов, светящиеся точки разбивающихся с пеной волн.
— Вершин не видно, — сказал Ван ден Брукс. — Они скрыты под облаками. Но там есть горы, и к ним медленно поднимаются равнины и леса, словно просители, шествующие в алтарь. Иногда они извергают огонь и ужас, ибо на вершинах пребывает Дух.
— Значит, на острове живёт Бог? — иронически спросил Леминак.
— Вы сами это сказали, — серьёзно ответил торговец.
Адвокат, которого Хельвен толкнул под локоть, не стал настаивать, дабы не оскорбить религиозные убеждения столь личные, как убеждения г-на Ван ден Брукса, который в этот момент менее всего проявлял склонность к шуткам.
— Да, — сказал хозяин корабля, — задолго до того, как мой остров становится виден, я чувствую его запах. Я чувствую его издалека, как хищник.
Он действительно выглядел хищником со своей бородой, на которой солнце зажигало лучи.
Он продолжал:
— Древние мореплаватели благодаря своему нюху открыли неизвестные острова. Не писал ли Бугенвиль (он поэт): «Задолго до зари чудесный запах принёс весть об окрестностях этой земли.» Байрон и его команда, душимые цингой, не имея возможности пристать к берегам, вдыхали аромат островов, которые с горечью окрестили Островами Разочарования. То же самое и в моём случае, это эманация моей земли, направляющая меня к ней.
По мере того как «Баклан», никогда не замедлявший свой быстрый ход, приближался к острову, пассажиры могли различить на горизонте очертания таинственного места.
Они казались необозримыми. С расстояния нескольких миль контуры острова представлялись довольно гармонично скруглёнными.
— Он имеет форму арфы, — сказала Мария Ерикова.
В центре были видны главным образом тёмные возвышенности и, словно море листвы, чернеющая вершина зловещего вида. Плюмаж из облаков и пепла венчал её.
— В самом деле, — сказал профессор, — это вулканический остров, и г-н Ван ден Брукс прав, полагая, что он находится в океаническом архипелаге.
— Открытие, — медленно проговорил торговец хлопком, — я совершил открытие. Чувствуете ли вы силу этого слова, осознаёте ли вы всё, что оно в себя вмещает? Теперь я знаю, какое опьянение должно было овладеть душой Магеллана, пока его каравелла рассекала девственные воды Тихого океана. В этой гнилой старой вселенной, где роятся все паразиты взяточничества, где всё осквернено, где всё опозорено, где соки высохли, где весна бессильна, где всё, даже деревья, даже питательный чернозём, истощено дряхлостью и старостью, найти пышный Эдем и юный лик жизни! Чувствуете вы это? Чувствуете?
— Понимаю, — сказал Хельвен, невольно тронутый этим человеком, который казался одновременно чудесным актёром и вдохновлённым пророком (впрочем, две эти стороны вполне совместимы друг с другом).
— Я тоже понимаю, — сказала Мария Ерикова, взбудораженная тем, как отнёсся к этому Хельвен.
— Но, — спросил Трамье, — как вы его открыли?
— Это не было просто удачей. Я искал его. Я знал, что должна быть в каком-то уголке земного шара земля, прибереженная для меня. Я всегда думал о своей миссии и своей звезде. Моя миссия была в том, чтобы открыть своих людей, установить своё царствование. Я ничуть не изменил ей.
Тогда я отправился в путешествие на шлюпе «Свэллоу», если хотите, «Ласточка». Хорошее судно для этих мест. Это был ещё не «Баклан». Если бы я торговал амброй, розовым кораллом, пряностями или всем остальным товаром, который вас интересует! Что такое покупать или продавать? Красть или проповедовать, флибустьер или миссионер, крестить или сажать на кол: что это такое? Только миссия имеет значение.
Я знал, что в этой области Великого Океана есть острова — по крайней мере, один, — не замеченные самыми прославленными мореплавателями. Я читал все их рассказы, изучал все их воспоминания, все их карты. Это уединённое исследование под мерцающим светом лампы, висевшей на потолке моей каюты, воскресило для меня славные минуты, известные Могущественным. Так моё взбудораженное воображение привело меня к Схаутену, открывшему Хонден, или Остров Собак, ибо там обитали не лаявшие собаки; к Киросу, воздвигшему Новый Иерусалим; к Роггевену, однажды заметившему на заре остров, названный им Авророй, и в тот же день, в сумерках, остров, названный им Вечерней; к Дампиру, содрогнувшемуся от Ревущего Острова, откуда донёсся рёв, подобный грому, и ко всем остальным капитанам кораблей, буканерам, флибустьерам, учёным, всем, кто ушёл покорять мир. И морские львы сопровождали их галеры; чёрные или медные дикари носились вокруг них, предлагая неведомые дары, корча свои накрашенные рожи.
Я завидовал конкистадорам. Но горечь побудила меня прочесть рассказ о многих подвигах. Что делали они в своих завоеваниях? Послушно подчинялись подлой жадности, слепому зверству своих королей, своих императоров, которые, в свою очередь, уступали благоухающие леса, коралловые рифы и девушек-дикарок с этих островов, одетых в ткань более нежную, чем шёлк, грязным служителям, вонючим торговцам. Жалкое завершение для подобной эпопеи.
Голос призвал меня; звезда повела меня.
Надо сказать, что в это время я уже насытился человеческими радостями, заняв своё и место на пиршестве и поглотив больше предназначенной для меня доли. Тем не менее, это происходило не без странного опьянения, в котором я узнал Предзнаменование.
Ибо это было Предзнаменование.
Потом мы две недели шли под парусом. Мой экипаж — он включал в себя кое-кого из тех, кто сейчас здесь — был изведён истощением. Цинга подточила большинство из нас. Мы вздыхали о свежести пресной воды, о пляжах с белым песком и тенью от кокосовых пальм, о тенистых берегах рек. Но ничего этого не было. Порой благоуханные порывы ветра порождали в нас надежду на близость плодородной земли. Увы, они приносили лишь разочарование.
Однажды утром, когда солнце поднялось, я проводил привычную проверку и направился к вахтенному, чтобы посмотреть, не спит ли подлец, но в этот момент шок повалил меня с ног. Тогда же я услышал шум спереди. Я поспешно поднялся. Лоцман делал мне знаки. Я подбежал. Что же увидел я перед кораблём? Всё море красно от крови. Да, от крови, от больших пятен красной пены на тихой воде, румянившейся ещё и огнём вдохновенного рассвета.
Я увидел в этом предзнаменование и ничуть не обманулся, поскольку вечером, под сумеречным шаром солнца, мы обнаружили курящуюся и девственную землю моего острова.
Ремонтируя свой шлюп «Свэллоу», я обнаружил то, что могло объяснить причину этого чуда, которое древние записали бы в свои летописи. Спереди, на глубине семи футов под водой, был воткнут рог, по очертаниям и толщине напоминавший слоновий зуб. Вне всякого сомнения, об обшивку ударился морской гад. Но даже самые простые факты порой обнаруживают оккультную силу Судьбы.
— И вы абсолютно уверены, — настаивал профессор, — что другие европейцы не ступали на эту землю?
— Уверен, — сказал Ван ден Брукс, — по крайней мере, касательно известных мореплавателей. В любом случае, мой остров не отмечен ни на одной карте.
— Это приятная новость для Общества и географии! — взбодрился Трамье.
В этот момент раздался удар в гонг, и обеденный зал объединил пассажиров вокруг Ван ден Брукса.
— В последний раз перед остановкой мы едим, — сказал последний, — мы высадимся раньше, чем опустится ночь.
В честь Новой Земли потекло шампанское, и Мария Ерикова выпила много бокалов, закусив смесью жареного миндаля с грубой солью.
Судьба Лопеса тоже интриговала её, даже мучила. Бессознательно она обрекла красивого и несчастного матроса на судьбу Буридана и теперь боялась, что её пожелание могло внезапно сбыться. Двусмысленные слова Ван ден Брукса вызвали смятение в её душе. Однако она не осмеливалась спрашивать об этом кого-либо.