ый в своих пропорциях туземец. В нескольких шагах от них он стал на колени по, видимо, общепринятому обычаю; затем, повернув к Ван ден Бруксу измождённое лицо, на котором блестели лихорадочные глаза, он, словно нищий, поднял гнойные безобразные культи.
Это зрелище сразу напомнило Хельвену об искалеченном воине, и он не в силах был сдержать нарастающий ужас. Леминак тоже не мог подавить сильное отвращение. Этот очаровательный пейзаж был вдруг запятнан и омрачён двумя кровавыми, неистовыми кулаками.
Ван ден Брукс невозмутимо продолжил прогулку, сверкнув на мужчину лучом зелёных очков. И мужчина медленно стал на колени: Хельвен увидел, как две слезы выкатились из его блуждающих глаз.
Он не осмеливался задать вопрос торговцу, который, по мере того, как они продвигались, с полным любезности видом показывал им чудеса и необыкновенности острова. Они прошли по деревянному мосту через находившуюся между сероватыми скалами чернильно-чёрную реку, вода которой текла по лавовому руслу.
— Эта река, — сказал Ван ден Брукс, — несёт золотые блёстки.
Но ни воздух, напоённый ароматом алоэ и мускатного дерева, ни шёпот источников, ни луга, на которых паслись чёрно-белые быки — ничто из того, что представляло плодородное великолепие этой земли, не могло развеять странное беспокойство Хельвена.
Леминак, казалось, был очарован этой прогулкой и в особенно восторженном настроении присоединился к завтраку. Мария Ерикова выспалась и, немного пройдясь по острову в сопровождении профессора, была в прекрасном расположении духа. Что касается Трамье, то к нему вернулась старая одержимость ботаникой, и он только и думал о собирании гербария с растениями острова Ван ден Брукс.
— Ваши молодые девушки, — сказала Мария Ерикова торговцу, — восхитительны. И одеты со вкусом! Что это за замечательная материя, из которой сшита их одежда и которая подобна шёлку?
— Действительно, — сказал профессор, — это растительный шёлк. Он напоминает мне phormium tenax, не он ли это, месье Ван ден Брукс?
— Точнее, — сказал Ван ден Брукс, — бумажная шелковица, очень обильно произрастающая в моём королевстве.
— В вашем королевстве? — возразил адвокат. — А вы не боитесь, что однажды вам придётся отказаться от сюзеренитета в пользу этих ненавистных великих Держав?
— Нет, — сказал Ван ден Брукс, — мой суверенитет не из теряющихся.
— Вы вернули золотой век, — воскликнула Мария Ерикова. — Как счастливы ваши подданные!
— Они не ведают, как велико их счастье, — ответил хозяин корабля; — точнее, не ведали до моего появления; теперь они ценят его.
«Сомневаюсь», — подумал Хельвен, размышлявший о слёзных мольбах калеки.
— Вы, должно быть, очень хороший человек для них, — нежно заметила русская.
— Я дал им всё, чего им недоставало, — ответил торговец. — У них была плодородная почва, сады, полные фруктов, луга, усеянные цветами, вечное лето, пресные воды, благоухающий воздух; они жили здесь в невинности первых лет, без страстей, ведь они могли удовлетворить все свои потребности. Они, конечно же, были счастливы, но им не хватало главного.
— Чего же? — спросил адвокат.
— Они не знали Закона.
Сказав это, торговец вышел из-за стола и повёл своих гостей в патио, где им подали прохладительные напитки. Через оранжевую занавеску проскальзывал свет, придававший их лицам медный оттенок, что идеально подходило к красоте русской.
Галантный и холодный Хельвен сделал ей комплимент:
— Королева под золотой маской, — сказал он.
— Нет, — ответил она, — королева без маски.
Хельвен улыбнулся, и Мария поняла, что джентльмен потерян. Она хорошо понимала почему, но плохо понимала как.
Она обратилась к Ван ден Бруксу:
— Хочу, — сказал она, — пройтись с вами по владениям. Сначала вы проведёте меня по дворцу, а затем по королевству.
— Как пожелаете, — ответил торговец. — Господа, — прибавил он, повернувшись к мужчинам, — не желаете ли прогуляться с нами?
Он подал руку мадам Ериковой.
Все части дворца выходили в патио; во всех них был слышен шум фонтана в малахитовом бассейне. Библиотека была отлично отделана; гостиные украшены талисманами из слоновой кости и эбенового дерева, лакированными, раскрашенными или позолоченными, с острыми гвоздями, рогами и волосами, с белыми и красными глазами, перекошенными масками, ревущими ртами.
— Это, — сказал Ван ден Брукс, — злые духи, беспокоившие моих людей. У моих людей была лишь вера — вера в привидений, которых символизируют эти ужасные карикатуры. После того, как я появился здесь, Разум изгнал демонов, и я забрал все эти бедные имитации, составившие, как вы можете видеть, вполне неплохую коллекцию.
— Как жаль, — сказал адвокат, — что здесь нет месье Жана Кокто: он с радостью упал бы в обморок. А вы, — спросил он Хельвена, — случайно не кубист? Здесь есть чем вдохновить всю эстетику.
Они перешли от гримасничавших лиц и масок к продолговатой комнате, куда свет проскальзывал лишь через толстые шторы из красно-зелёного шёлка. Пол был устлан циновками, на которых лежали жёсткие подушки. Рядом с циновками располагались маленькие лакированные столы, очень низкие, с лампами, украшенными бронзовыми пауками, и лежавшими рядом нефритовыми трубками и склянками. В углу пылал огромный Будда, подобный тому, которого Мария видела на «Баклане».
— Это, — сказал Хельвен, — конечно же, храм наркотиков?
Ван ден Брукс наклонился:
— Пожалуйста, пользуйтесь, — сказал он.
Мария захлопала в ладоши:
— О да, этот вечер, этот вечер…
В других местах не было ничего примечательного; они вернулись в библиотеку.
— Я намерен, — сказал Ван ден Брукс, — представить вам величайшее доказательство дружбы и доверия, какого я ещё никому не предоставлял. Я намерен показать вам то, что веками не видели чьи-либо глаза, кроме моих.
Он подошёл к полке и слегка подвинул ценное издание бэкфордовского «Ватека». Книжный шкафчик повернулся и обнаружилась железная дверь, открывшаяся аналогичным способом, столь любимым авторами кинофильмов.
Четыре путешественника, будучи очень заинтригованы, следили за хозяином, который спустился по ступенькам маленькой лестницы к винту, вырытому в граните.
Хельвен подумал, что скала, располагающаяся напротив дома, являлась счастливой дверью, ведущей к выходу.
Лестница вела к какой-то очень низкой природной галерее, за которой следовала наклонная плоскость. Хельвен решил — и он не ошибся — что эта галерея должна оканчиваться на взморье. Ван ден Брукс шёл впереди с электрической лампой в руке, почти согнутой пополам. Капли воды сочились вдоль стен и падали то на руку, то на лицо — неприятное ощущение, заставившее Марию резко вскрикнуть.
— Ничего не бойтесь, — сказал Ван ден Брукс. — Мы пришли.
Уже послышался рёв потоков и глухой рокот разбивающихся волн. Внезапно Ван ден Брукс повернулся вправо. Хельвен, немедленно последовавший его примеру, увидел под прямым лучом лампы каменную стену и медную пластину. Заиграла пружина и, почти лицом вниз, маленькая группа людей вошла через кольцевое отверстие в шахту тьмы и тишины.
«Клац!» — щёлкает выключатель. На шероховатые стены тайника проливается свет. Гигантская стена румянится, как будто наливаясь свежей кровью. Сверкают маленькие камешки слюды и слышится в тени хранилища хлопанье вспугнутых ночных крыльев.
Мария Ерикова изобразила отчаянную смелость.
— Прямо роман, — сказала она. — Да здравствует Ван ден Брукс!
Хельвен подумал:
«В этом хранилище должна быть трещина, потому что здесь гнездятся морские птицы и воздух не спёртый.»
Но от полицейских умозаключений его отвлекла поза торговца.
Последний, выпрямившись, стоял в центре тайника, и борода его искрилась лучами. Его очки сверкали поистине дьявольским блеском. Он казался исполнителем какого-то тёмного и жестокого обряда.
Внезапно он наклонился, произнося бессвязные слова. Каменный диск повернулся, и на поверхность автоматически вышел стальной сундук; раздался щелчок. Делая движения, слабо подавлявшие лихорадку, хозяин корабля играл с замками, после чего величественным жестом поднял тяжёлую крышку:
— Смотрите, — сказал он, — смотрите…
Под огнём электрических ламп горели невероятные сокровища. Это были драгоценные шабаши, изумрудные, рубиновые и топазовые оргии; рушились жемчужные ветки; сверкали взволнованные глаза опалов; сапфиры заставляли думать о султанах тысячи и одной ночи; аметисты напоминали об ослепительных религиях. Два карбункула выкатились на землю; Мария Ерикова взяла их в тени для кошачьих глаз.
Изменившийся, безумный Ван ден Брукс нырнул локтями в сундук, перемешал бриллианты и на мгновение вытащил руки, высоко подняв их, как будто хотел стряхнуть с них великолепие.
— Это прекрасно как фосфоресцирующее море, это прекраснее него, — с трудом дыша, проговорил он. — Это кровь, это огонь, оно пылает, оно дурманит. Это моё, моё. Это моё вино, моё безумие, моё божество…
Трамье взял за руку Хельвена:
— Эти сокровища невероятны, но все эти камни могут быть фальшивыми. Во всяком случае, я уверен, что наш хозяин определённо безумен и находится на верном пути к прогрессивному параличу.
— Возможно, — прошептал Хельвен.
Он замолчал, потому что Ван ден Брукс обернулся. К хозяину острова вернулось спокойствие.
— Знаете ли вы, — сказал он, — от кого достались мне эти сказочные сокровища? Там есть миллионы и миллионы камней, бриллиантов, больших, как яйца, розовый и чёрный жемчуг. Знаете ли вы, кто проявил ко мне такую щедрость?
Море, — с серьёзным видом продолжал он. — Вы только посмотрите, что мне от него досталось.
Он опустил руки в сундук, порылся в нём и вытащил желтоватый шар. Это был череп: в его глазнице находился изумруд.
Потом он положил череп среди камней, закрыл сундук и сел на его крышку.
— Однажды, когда я, через некоторое время после высадки, прогуливался по восточному берегу острова, моя нога задела в песке маленькой бухточки изъеденную морем доску. Я не сомневался, что это был обломок корабля, и увидел уцелевший фрагмент старинного железного резного замка. Ржавчина так сильно изъела металл, что мне стоило больших усилий разобрать детали резьбы. Я всё-таки смог это сделать. Я постепенно разобрал несколько букв: «Г… О… СА» — и дату: 1592. Безусловно, это был обломок разбившегося о рифы судна. Моё воображение немедленно нарисовало испанские галеоны, нагруженные бриллиантами и золотом Перу, всеми сокровищами Ост-Индии, которые порой ветер и течение влечёт в неизвестных направлениях и которым иногда, к несчастью, случается разбиться о подводные скалы. Расшифрованные буквы подтвердили мою гипотезу. После долгих усилий я восстановил всё имя: «Грасиоса».