Не успел он это произнести, как в бар вошёл гигантский человек с весьма колоритным лицом, которое утопало в сверкающей бороде. Он был скромно, но очень аккуратно одет в костюм из самой тонкой белой ткани идеального покроя. По козырьку фуражки его можно было бы принять за моряка, но нигде не было указано ни его звание, ни название судна.
— Из этого джентльмена, — сказал Хельвен, — получился бы неплохой конногвардеец.
— Должно быть, морской офицер. Наверняка его канонерка остановилась в порту, — предположила Мария Ерикова, заинтересованная особым присутствием незнакомца.
Он сел за соседний столик и заказал чашку горячего чая.
— Этот человек привык к жарким странам, — прошептал Трамье.
Человек снял фуражку. Пара зелёных очков закрывала его глаза; щёки загорели на морском ветру; нижняя часть лица утопала в сверкающей бороде.
— Пактол, — сказал Леминак.
Несмотря на лёгкость и добродушие, с которой этот человек говорил по-испански с официантом бара, было в нём что-то странное — возможно, из-за пары зелёных очков, выделявших его орбиты — из-за чего четверым путешественникам стало несколько неловко продолжать разговор.
— Жалко, — сказал Леминак, — что мы пропустили корабль.
— Это создаёт нескончаемую задержу, — сказал Трамье.
— Что будем делать? — спросила Мария Ерикова.
— Отправляться завтра в Сан-Франциско, — сказал Хельвен. — Будем ждать следующего отплытия, поскольку Сидней, видимо, является нашим общим местом назначения.
— Нам придётся ждать ещё, как минимум, пятнадцать дней, — простонал Леминак.
— Другого выхода нет…
Незнакомец заплатил, встал и исчез за высоким силуэтом на опустившемся красочном перламутровом занавесе, служившем дверью.
— Смешное туловище, — прошептал Леминак.
Они вернулись к разговору, неопределённому, раздражительному, несмотря на ванильную свежесть «Pajaro Azul», находя, что приключение не заладилось.
Приключение! Волшебное слово или шелест голоса тайны. Оно пришло внезапно, как и любое уважающее себя приключение, в синем свете бара, под маской юмора, простодушия и коварства, вместе с тем в виде письма, которое принёс матрос в белом, в бескозырке с ленточкой, с золотыми буквами на чёрном фоне: «Баклан». Матрос вошёл в зал и, с почтительным видом к ректорской должности Трамье, не колеблясь, вручил ему большой запечатанный белый конверт с выгравированным якорем, вокруг которого повторялось подчёркнутое: «Баклан».
— Это мне? — воскликнул ошеломлённый Трамье.
Человек поклонился и исчез бесшумно благодаря своим верёвочным подошвам.
— Но это же невозможно! — ахнул доктор. — Невозможно. Кто, чёрт возьми, знает меня здесь? И как этот человек меня узнал?
— Откройте, — посоветовал Хельвен.
С некоторым опасением, что в конверте каким-то хитрым способом может быть скрыта взрывчатка, Трамье, профессор Медицинской академии, открыл его.
На лице его застыла улыбка.
— Невероятно, — сказал он.
— Говорите, я Вас прошу, — простонала Мария Ерикова, прекрасные руки которой нетерпеливо дрожали на столе. — Говорите. Прочитайте это письмо.
— Оно адресовано всем нам, — сказал доктор.
— Ах! например, — выкрикнул Леминак.
— Вот:
На борту «Баклана».
«Случайно подслушанный мной ваш разговор позволяет мне оказать вам услугу, и я ни мгновение не колеблюсь перед перспективой оказать услугу таким выдающимся личностям, как профессор Трамье из Медицинской академии…»
— Известны, Вы известны на экваторе, — воскликнул, сдерживая зависть, Леминак.
«…мэтр Леминак, член Парижской коллегии адвокатов…»
— Я тоже, — запинаясь, сказал адвокат. — Но это чудесно!
— «…сэр Уильям Хельвен, известный художник, и, наконец, невероятно очаровательная Мария Васильевна Ерикова, имя которой венчает этот ценный список…»
— Восхитительно… — прошептала она. — Но кто же он такой?
— Наш сосед в очках, — сказал Хельвен.
— «…Моя яхта,,,Баклан»», которая очень хорошо приспособлена к открытому морю и на которой я совершил множество путешествий, может благополучно доставить вас в Сидней, куда я сам собираюсь. Не стесняйтесь принять гостеприимство от авторитетного торговца, который уважает науку, искусство и красоту…»
— И красноречие? — намекнул Леминак.
— «…Вы найдёте на моём борту уют, а также внимательность и преданность, которую будет к вам проявлять
«P. S. Если предложение вас устраивает, то в 5 часов на пирсе вы найдёте каноэ, которое доставит вас на мой борт и перевезёт ваш багаж.»
— Фантастика, — сказал Леминак. — Откуда он знает наши имена?
— Принимайте, принимайте. Какое забавное приключение! — закричала Мария Ерикова, хлопая в ладоши.
— Но, — сказал Трамье, — я не знаю этого г-на Ван ден Брукса.
— Это не важно, он знает нас. Этого достаточно. И он приглашает нас! — ответила Мария.
— Месье, корабль которого приспособлен к открытому морю, должен быть порядочным человеком, — с уверенностью сказал Леминак. — Кроме того, он называет себя торговцем хлопком. Это очень почётное занятие.
— Гм… — сказал Трамье. — В моём возрасте это было бы неблагоразумно. Как мы устроимся?
— Очень хорошо, я уверена, — настаивала Мария, едва удерживаясь в кресле. — Он сам сказал.
— Мы можем увидеться, — предложил Леминак.
— Вот именно, давайте увидимся с Ван ден Бруксом!
И Мария Ерикова выбежала из бара, а следом за ней, хватаясь за полу её одежды, обезумевшие Леминак и Трамье.
Молодой официант из «Pajaro Azul» поймал Хельвена.
— Вы не заплатили, сеньорито.
Хельвен заплатил за виски, а затем повернулся к мучачо, глаза которого заблестели под бровями цвета угля:
— Ты знаешь, кто этот здоровый моряк со светлой бородой, который сидел рядом с нами?
— Нет, Ваше Превосходительство (чаевые облагораживают человека).
— Бывает ли он иногда в Кальяо?
— Я никогда не видел его, месье, до вчерашнего вечера. Говорят, он находится на борту небольшого парохода у входа в гавань.
— Никто в порту не знает его?
— Нет, сеньорито. Это иностранец. Старые моряки в порту не знают ни его самого, ни его лодку, а уж они-то знают капитанов кораблей.
— Gracias, — сказал Хельвен.
— Vaya usted con Dios, — сказал мучачо.
И, присоединяясь к другим, Хельвен повторил звонкое испанское прощание:
— Vaya usted con Dios, Vaya usted con Dios… Надеюсь, вы не будете с дьяволом.
Глава II. «Баклан» выходит в море
Guido, vorrei che tu e Lapo ed io
Fossimo presi per incantamento
E messi in un Vasel ch’ad ogni vento
Per mare andasse à voler vostro e mio.
Сопровождаемые благословениями швейцара-швейцарца и охотника-негра, четверо путешественников отправились в назначенный час к причалу. За ними следовали несколько чёрных носильщиков, сгибавших шею под кофрами. У Марии Ериковой они были из красивой патинированной кожи, пахнущей духами, а по бокам — украшены множеством виньеток, среди которых можно было различить при лунном свете и зареве заката египетского сфинкса и террасы Казино Монте-Карло, букет пальм, гондолу; поверх виньеток были нанесены заглавные буквы, которыми Астория, Континентал и дворцы всего мира капризно украшали приглашение в Путешествие.
Порт, полный жестокой белизны брызг, окаймляет почти неподвижную свинцового цвета воду… На набережной лежат тюки какао, цинхоны, маниока. Сидя на куче верёвок и товаров, негры в больших панамах, с обнажёнными туловищами, в полосатых штанах, неохотно принимаются разгружать вельбот, прибывший с острова Тортю. Когда Мария Ерикова, сверкающая бледностью, прошла мимо них, они с улыбкой подняли сияющие лица, которые под соломенными шляпами стали похожими на чёрные солнца.
— Вот каноэ, — сказал шедший впереди Леминак.
От любопытства у Марии Ериковой, у Хельвена и даже у профессора билось сердце.
На краю причала, на радужной воде, где плавали апельсиновые и грейпфрутовые корки, покачивалось лаковое серо-зелёное адмиральское каноэ с позолоченными сетями, в котором сидели восемь гребцов, одинаково одетые, как матрос, который принёс письмо.
Один из них, судя по чёрной ленточке на рукаве, квартирмейстер, сошёл на берег к путешественникам и помог им подняться на борт.
После этого, восемь белых торсов со вздохом развернулись, восемь загорелых грудей свободно напрягли свои мышцы: восемь пар вёсел из красного дерева после проворных движений разрезали зашипевшую и вспенившуюся воду и стали двигаться назад. Отплытие было настолько быстрым, настолько аккуратным и настолько энергичным, что Хельвен не мог удержаться, чтобы не воскликнуть по-английски:
— О, да это даже лучше, чем команда из Итона.
Улыбка квартирмейстера — его лицо от джина и морских ветров было цвета раскалённого кирпича — улыбка, которая была чем-то вроде незаметной складки в левом углу губ, отблагодарила его.
«Хорошие ребята», — подумал Хельвен.
Пассажиры молчали. Они боялись выразить свои чувства из-за страха быть услышанными, и лёгкая и коварная тревога заползала в их сердца, когда белые дома Кальяо превращались в кубики, которые становились всё меньше и меньше, а небо и земля брали свою власть.
«Баклана» не было видно.
— Где, чёрт возьми, этот таинственный корабль? — шепнул Леминак на ухо профессору. — Я не вижу никаких его признаков.
Каноэ было уже в конце порта. Оно прошло мимо каботьеров с ржавым корпусом, траулеров красного и чёрного цветов и двух-трёх более серьёзных пароходов, впавших в полудрёму гавани, где, подобно флагам, медленно развевалось на ветру постиранное бельё, рубашки, майки, трусы. Потом причал, маяк, таможня и открытое море.
— Куда мы плывём? — спросила Мария Ерикова художника.
— Понятия не имею, мне всё равно, — ответил последний низким голосом. — Перед нами приключение: давайте проскользнём. Вы волнуетесь?