Мы будем сотрудничать! Да, друзья мои, Господь смилостивился призвать вас ко мне. Вы примите участие в моей работе. Профессор Трамье полон науки и источников. Это врач. Он, используя методы, которые известны вам (да-да, не сопротивляйтесь) и которых число расширится, поможет мне внушить моим людям чувство справедливости и страх Божий, с которого, как гласит греческое правило, начинается мудрость. Помогая мне царствовать здесь, вы поможете мне устроить царство Божие на этой земле.
Леминак, мой дорогой мэтр, вы одарены столь прекрасным красноречием, я буду использовать вас для распространения веры, и, с другой стороны, вы сможете на этой девственной земле предоставить себя вместе со мной социологическим исследованиям. Здесь можно провести много таких, и г-н Дюркгейм никогда и мечтать не мог о подобном удовольствии.
Наконец, мой дорогой Хельвен, ваша художественная чувствительность делает вас подходящим для одновременно утончённой и возвышенной роли. Вы будете Инструментом Господа, Слугой его Мести и станете, получая от этого благочестивое удовольствие, великолепно дозировать те восхитительные муки, которые открывают в душах Град Вечности.
Что касается мадам Ериковой, позвольте не настаивать. Пути Господни неисповедимы. Приготовьте её к великой задаче, которая выпала на её долю. Привет тебе, дочь Иерусалима!
Теперь обдумайте ваш новый образ жизни. Господь даст вам многие дни. Вы будете жить возле меня, как побеги величавого дуба, вплоть до того дня, когда…
Итак, друзья мои, будьте мудры. Доброй ночи. Желаю вам не видеть дурных снов.
Индус распахнул перед Хозяином портьеру, украшенную узорами в виде цветов и птиц Островов.
Часть четвёртая. Путешествие оканчивается
Глава XXII. В которой повествуется о вожделении цветных людей, о том, как связаны они с обонянием, а также о потайном ходе и железной двери
«Баклан» действительно снялся с якоря. Направлялся он, как утверждал Ван ден Брукс, на Суматру или нет — вопрос, как который может ответить лишь капитан Галифакс, который пока что сидит в своей каюте, в синем шерстяном свитере, с разбухшей от жевательного табака щекой. Одноглазый Галифакс перестал чувствовать себя скованным теперь, когда на борту нет этих «наземных психов» и когда он пребывает наедине с небом, морем, своим добрым кораблём и несколькими негодяями, для которых солёное море является естественной их частью. «Капитан, куда направляется,,Баклан»»?» Капитан не заботится о том, чтобы ответить нам, и жуёт вкусный кусочек табака. Галифакс не продаст своего хозяина.
В двери дважды сухо постучали.
— Войдите, боцман, в чём дело?
— Одного человека не хватает, капитан.
— Кого?
— Томми Хогсхеда. Парень сбежал этой ночью. Он сошёл на каноэ, забрав с собой бочонок рома, сухари и несколько консервных банок.
— Бог с ним, — философски произнёс Галифакс. — Он далеко не уйдёт. И невелика потеря. Спасибо, боцман.
Он переложил табак с правой щеки на левую, выдувая на почтительное для капитана дальнего плавания расстояние чёрную слюну.
На берегах острова Ван ден Брукс есть маленькая бухточка, изобилующая крабами. Там есть крабы всех размеров, и матросы любят ими полакомиться. Но ни в коем случае не думайте, что Томми Хогсхед пришвартовал своё нагруженное провизией каноэ к этой моллюсковой бухте ради невинного удовольствия. Вы создадите себе об этом сыне африканских лесов идиллическое представление в духе Бернардена де Сен-Пьера, мало сообразное с духом сегодняшнего дня: последний любит окрашивать жизнь скорее в чёрный цвет, чем в розовый. Чёрный в данном случае необходим, ибо кожа Томми темна, а помыслы — ещё темнее. Он должен был стать в этой истории предателем, и роль эта досталась ему. Он поддаётся неизбежности. Пожалеем его, но не будем упускать из виду высокий силуэт, вырисовывающийся в чернильном потоке среди скал бухты во тьме опустившейся ночи. Что ищет он с такой настойчивостью? Он проворно переходит от скалы к скале, входит по колено в воду, изучает трещины в утёсе. Вот он нагибается, нагибается и исчезает…
Томми Хогсхед что-то нашёл, и это что-то он, видимо, и искал. В расщелине утёса открывается что-то вроде природной галереи, вход в которую загораживает плотная железная решётка. Негр влюблённо ласкает прутья, проверяя замок на прочность; но эта достойная Бастилии решётка не кажется ему серьёзным препятствием, и он улыбается во всю свою слоновую кость. Наступает ночь. Томми, похоже, решает, что день был слишком переполнен событиями; после душевных объятий с бочонком рома он растягивается на дне каноэ и из своей покачивающейся постели созерцает поднимающиеся над Тихим океаном звёзды.
Звёзды на любой широте хранят магию, способную смягчить самые зачерствелые сердца. Негр чувствителен к воздействию звёзд, ибо сон не скрывает его фарфоровые зрачки. Этот сын Хама поглощаем страстью, которой, как верите вы, нераскаявшиеся читатели Жоржа Онэ, бывают одержимы только члены Жокейского Клуба, офицеры кавалерии и строители Мостов и Проезжих частей. Томми Хогсхед влюблён, и если он покинул борт своего корабля, если он прячется в Бухте Крабов, то ради того, чтобы отследить путь Марии, чтобы вдохнуть её аромат, чтобы, может быть, решиться на дерзкое предприятие. Он знает о существовании галереи, ведущей из утёса в дом его хозяина. В ней-то он и проверяет своим кулаком, словно эбеновой дубинкой, надёжность прутьев и прочность замка, за которыми скрывается потайной ход.
Видимо, негритянская Венера с особой непримиримостью взялась за свою жертву: Томми не сомкнул глаз. Когда наступила ночь, он вскарабкался по скалам на возвышенность, откуда можно было увидеть дом Ван ден Брукса среди деревьев. В некоторых окнах ещё дрожали проблески света. Через несколько минут они погасли, и негр вернулся в бухту. Густая тень, отбрасываемая скалами и водой, его ничуть не волновала, и он без колебаний снова приступил к отпиранию галереи.
Она была очень низкой: человек такой фигуры, как у негра, мог пролезть туда только лёжа на животе: более того, она открывалась на уровне воды, и открыть её в ненастную погоду было невозможно. По краям налипли хлопья зелёной пены. Решётка крепилась на скале с одной стороны двумя шарнирами, с другой — замком. Томми сжал прутья и с трудом их потянул. Погрузившийся ступнями в воду, привставший на гранитную глыбу, вытянувший мускулы рук и бёдер как канаты, неподвижно делавший усилие, он походил на тёмную статую Силы. Несколько секунд — и крепление медленно погнулось. Решётка поддалась. Она открывалась внутри.
Ползя по вязким лишайникам, негр продвинулся вглубь галереи. На протяжении нескольких метров коридор становился шире. Он смог выпрямиться. Темнота была непроницаема, но он, нащупывая стены, поднимался по откосу. Он прошёл перед тайником, в котором Ван ден Брукс скрыл сокровища «Грасиосы», и, не зная этого, продолжил идти по тропе, по которой несколько дней тому назад прошла дама, занимавшая его мысли.
Запах русской так сильно щекотал ноздри негра (всякий знает, что любовь животных и дикарей определяется обонянием), что он быстро поднялся по крутой лестнице и погрузился в гробовую тьму. Увы! это был ещё не конец его страданий. Ладони его ощутили гладкую и ровную поверхность. Он догадался, что это была металлическая дверь, но, сколько он не искал, он не обнаружил ни замка, ни ручки, ни малейшего крепления. Обливаясь потом, он тяжело дышал, дрожа от липкой влажности этой пещеры. Перед ними была преграда, с которой грозная мощь его позвоночника ничего не могла сделать. Сила его была бесполезна; его тупой ум не предвидел рокового исхода этой авантюры. В дебрях его мысли, словно призрак, зашевелилась тревога. Он остановился, присел перед троекратно запечатанным порогом и подумал о том, что здесь, совсем рядом с ним, в объятьях постели, была её душистая белизна. У него вырвался хриплый стон.
Раздался вдох, что-то скользнуло, показался бледный луч света.
У Томми была время лишь на то, что сбежать по лестнице, у подножия которой он обнаружил убежище в выемке среди скал.
Железная дверь открывалась.
Глава XXIII. Затишье перед бурей
The huge and thoughtful night.
Леминак, выполняя возложенное на него поручение, дал Марии Ериковой представление о планах г-на Ван ден Брукса в отношении гостей и о местах, которые он выделил им в своём великом деле. Представление было неподробным: боясь слишком встревожить русскую, он не упомянул, что Хозяин Острова поприветствовал дочь Иерусалима. Она, впрочем, вела себя довольно смело.
— Вы полагаете, — сказала она, — что этот сумасшедший представляет для нас какую-нибудь угрозу?
— Надо быть готовым ко всему, — сказал Леминак, — но пока никакой опасности в этом месте нет.
— Если это так, — ответила русская с хладнокровием, какому стратеги бы позавидовали, — нужно как можно скорее покинуть остров.
— Увы, это не так-то просто! — прошептал адвокат. — Мы будем советоваться.
Но Ван ден Брукс не дал им досуга. В этот день он проявил в отношении своих обожаемых гостей бесподобное рвение. Он заботливо следил за ними, улыбался им из-за двери и, наконец, предавался очаровательному заигрыванию кошки с мышью, заигрыванию, которое идеально вписывалось в его характер. Мария Ерикова не могла им не восхититься и невольно видела в нём себя. Профессор вёл себя с гордой сдержанностью и занял позицию угнетённого судьбой стоика. Леминаку никак не удавалось скрыть некоторую меланхолию. Что касается Хельвена, он старался не испортить дружелюбного отношения, о котором давно заставлял задуматься этот проницательный торговец, но выказывал весьма хорошее расположение духа, чтобы убедить его в принятии своей участи.
— Позвольте, — сказал он приветливо Ван ден Бруксу, — воспользоваться вашей библиотекой. У вас здесь есть тысяча редких книг, которые я ещё с очень давних пор хочу прочитать. Свободное время, которые вы предоставили мне на вашем острове, проходило бы для меня чудесно, если бы мой разум вкусил столько изысканной пищи.