Вот подтверждение моего отречения.
Когда он произнёс эти слова, индус подошёл к нему и открыл сундук с затонувшими сокровищами.
Ван ден Брукс поднял крышку. Он извлёк прекраснейший изумруд и протянул его Марии.
— Примите это, мадам, в память о Боге, которого больше нет.
Затем он огромными охапками сбросил в море вычерпанные им сокровища. Топазы, рубины, изумруды, аметисты огненным дождём падали в тихие воды, пронзая серую шёлковую гладь утреннего моря.
Голос его раздался снова, произнеся слова:
— Tria sunt insatiabilia: mare, infernum et vulva.
Завершив жертвоприношение, Ван ден Брукс дал знак пассажирам и экипажу удалиться. Он остался один, согнувшись над морем…
Эпилог
Четыре путешественника заняли места в каноэ, и сопровождавший их Галифакс показал им берег в тумане, где сверкали огни каких-то побелённых известью домов.
— Вот, — сказал он, — европейский порт. Полагаю, португальский. Там вы найдёте достаточно гостеприимства и все необходимые для вашей поездки справки.
Каноэ пристало к подножию скал, вдоль которого тянулась песчаная отмель. Галифакс сошёл на землю, и, подмигнув единственным глазом так, словно это была превосходная шутка, крикнул своим бывшим пассажирам:
— Доброго пути!
Он прыгнул в лодку и стал грести обратно.
Встревоженные Хельвен и Леминак шли впереди и собирались постучаться в один из домов. Грязный и добродушный вид португальского таможенника их успокоил. Они не осмелились спросить, в каком месте они находятся, боясь, что их примут за сумасшедших, но попросили об убежище.
Мария Ерикова стояла сзади, взятая под руку профессором. Оба молчали. Внезапно молодая женщина выпустила руку Трамье и со всех ног пустилась бежать по набережной. Она отчаянно замахала шарфом, как будто зовя каноэ, наполовину уже растаявшее в тумане. Трамье, который, честно говоря, был глуховат, показалось, что он услышал крик, и он побежал следом за ней. Но Леминак издалека заметила беглянку; он был куда сообразительней.
Когда подступило казавшееся мучительным отчаяние, русская упала на песок. Адвокат подошёл к ней и нежно поднял её лицо, по которому скатывались крупные слёзы.
— Что это? — прошептал он. — Вы жалеете об этом?
— О! — рыдая, простонала Мария Ерикова, — я потеряла изумруд.
И она шёпотом прибавила, уже успокоившись и улыбнувшись:
— Но вы добры, вы, я знаю это…
«Баклан» скрылся из вида.