Последних слов Зося уже почти не слышала. Тоннель сомкнулся, сердце рванулось в агонии — и разлетелось на окровавленные ошмётки. Она хлопнула ладонями по парте, вскочила, устремилась к выходу из аудитории. Профессор, как раз открывший было дверь, едва увернулся от чёрно-алого снаряда.
Янек проводил сестру глазами и вытряхнул из рукава в ладонь компактный мобильник. Внимательно рассмотрел, нажал кнопку питания, дождался появления меню. Отклонил пришедший вызов — и медленно, отчётливо кивнул.
Солнце падало за линию сосен, отчаянно хватаясь за низкие тучи. Мирон сидел на поваленном стволе, посматривая на дорожку за кустами. Редкие гуляющие послушно тянулись к выходу из парка: дурные новости последних недель сыграли роль.
Янек возник словно из ниоткуда. Покрутил головой, подвигал тонким аристократичным носом и направился прямо в сторону Мирона. Огромный туристический рюкзак за его спиной покачивался со степенностью восточного вельможи.
— Как она?
— Переживёт, — пропыхтел Янек, вручая ношу. Мирон понятливо подхватил и тут же проникся. — То, что не стал впутывать в наши дела — верное решение. Теперь врубай свой внутренний компас и веди.
Мирон прикрыл глаза и осторожно сделал пару шагов. Потёр переносицу и потопал увереннее. Разминая плечи, Янек устремился за ним, с интересом оглядываясь.
— Я этот парк с детства знаю, — негромко произнёс он, когда оба углубились в чащу. — Вот в этой самой части раньше тропинка на тропинке была, а сейчас сплошной бурелом. Кусты куртку дерут, словно «Егоза» на режимном заборе. Деревья все в лишайнике, и Ахурой Маздой клянусь, он шевелится. Давай-ка поднажмём.
Мирон с трудом достал сигарету, подумал, убрал в пачку.
— Про отца и следователя я тоже наврал. Так что поднажать только «за». Володя меня прикрывает, и я ему доверяю. Но слежка дело такое…
Он споткнулся, едва не полетел на землю, но успел выровняться и осмотрелся вокруг. Они с Янеком стояли на краю неестественно ровной, словно утоптанной полянки, полностью лишённой травы и даже мха. По краям стояло три вытянутых валуна, и Мирон был готов провалить зачёт по вышмату, если те не образовывали равносторонний треугольник.
— Снимай.
Янек принялся рыться в рюкзаке, выкладывая свёртки, коробочки и пакетики. Мирон всё-таки закурил, подвигал затёкшими плечами и уточнил:
— Я себе для понимания. Значит, план в том, чтобы прийти к Хозяину в полном сознании. И задать все насущные вопросы.
— Верно, — что-то считая на пальцах, Янек отвечал односложно. — Не кукла, а гость. В физическом теле. По собственной воле.
Он закончил подсчёты и выпрямился.
— А ещё я разработал чары-оберег. Они тебя прикроют, если что, и дёрнут обратно.
Последним из бокового кармана рюкзака явился сложенный бумажный лист. Янек сунул его Мирону и ткнул пальцем.
— Черти́, только аккуратно. Миллиметры не важны, но пропорции роляют, — потерев подбородок, он хихикнул: — Если выгорит, напишем с тобой по докторской и откроем кафедру практической магии.
— Если? — не отрываясь от схемы, фыркнул Мирон. — Ладно, если. Тогда с меня…
— Отставить. Черти́ давай, Мирон-кун. И да пребудет с тобой сила.
Линии и круги, узлы и перекрестья покрывали землю. Янек расставлял в ему одному понятных местах уже знакомые камешки, фигурки и прочие предметы со стеллажей, попутно давая пояснения:
— Вот такую пижню намалевать может каждый, только смысла из занятия особо не вырастет. Это как чертёж: мне поможет сфокусировать течение нужной энергии в нужных точках, а обычному человеку разве что модную татуировку набить.
Из чёрного лакированного ларца достали человеческий череп, украшенный тонкой резьбой. Мирон поднял бровь.
— Бабушкин, — нежно погладил кость Янек. На хриплый сдавленный стон отмахнулся: — Никакой некрофилии, остынь. Баба Рада перед смертью собрала весь свой дар, вчаровала в собственные кости и завещала нам с Зоськой. Души в черепе уже нет, если ты об этом. Душа ушла. А вот дух остался. Он убережёт и меня, и тебя.
За черепом вылезла и сабля. Мирон довёл последнюю дугу и скрестил руки на груди в немом вопросе.
— Эта дедова, — Янек шёл вдоль внешней окружности и снова что-то считал. — Был польским уланом во Вторую мировую. Бабушка заговорила ему оружие, причём так, что деда ни одна пуля не тронула. Думаю, и нам не повредит.
«Бабушку» и «дедушку» расположили на противоположных сторонах схемы. Мирон стал в центр, стащил часы и передал Янеку. Тот аккуратно положил их в самый крупный узел и сам обвёл пальцем по окружности.
— Всё. Готов?
— Нет.
— Пойдёт.
Звонко хлопнули ладоши. Лес заглянул Мирону в зрачки. Дальше была тьма.
Янек едва увернулся от хищной пасти вихря. Воронка, ведущая сэтой сторонынату, бешено перемалывала реальность, опасно качалась, дёргалась, рыскала. Ощущая её порывы схлопнуться, маг тянулся правой рукой, перебирал пальцами одному ему видимые нити, ласкал, успокаивал, увещевал.
Одновременно левой рукой он водил над узлом с часами Мирона. Там линии светились то тёплым оранжевым, то тухлым зелёным, и в такие моменты Янек болезненно морщился. «Чтобы ещё раз, ещё хотя бы раз… — мысленно ворчал он на самого себя, не забывая вслух зачитывать нужные формулы. — Два не самых слабых заклинания, причём не подряд, а одновременно. Никогда, никогда больше подобных авантюр, ни за какие бабки!»
Вздохнул и произнёс уже вслух:
— Но для друга…
Сзади раздались шаги. Совсем вплотную. Янек попытался обернуться, но его опередили. Над ухом прозвенел знакомый голос:
— Не вертись и сосредоточься! — Зося прикоснулась к плечу, покосилась на воронку. — Помощь нужна, колдун-недоучка?
— Потоки видишь? — поняв, что спорить не время, Янек сощурился. — Отфокусируй турбулентные. Давай, работаем!
Сестра кивнула, сняла с шеи ожерелье и пошла вдоль окружности, негромко напевая себе под нос. Камни щёлкали в пальцах, словно чётки, и Янек расслышал:
Поброжу по болоту, проверю грибные места, Отпущу свою душу погреться на звёздах. Да по совести надо поправить могилку мента, Что весной напугал меня выстрелом в воздух.
Воронка дёрнулась раз, другой — и зависла в одной позиции. Янек отёр пот со лба тыльной стороной ладони и почувствовал, что та вибрирует. Древние боги, как же он устал! Никогда, никогда больше…
Сестра подошла, снова положила ладонь на плечо, заглянула в лицо.
— Теперь стабильно?
— Ага, — вымолвил Янек, осознавая, что еле стоит на ногах. — Теперь до срабатывания…
Он внезапно понял, что глаза Зоси становятся всё больше, всё глубже, заполняют собой весь мир. Непреодолимое желание спать давило на Янека, мягко било под коленки, обещало покой и отдых. Уже падая на землю, он пробормотал:
— Дура…
И уже сквозь сон:
— Систер… Вернись целиком.
…Она садится на один из валунов, возле которого, окружённый мерцающими символами, парит в воздухе череп бабы Рады. Кладёт на него ладони, вдыхает аромат приближающегося дождя и закрывает глаза. Теперь она стоит посреди леса, но это другой лес. Белое небо, чёрные звёзды, огромная, исчерченная удивительно знакомыми линиями Луна. Впереди, между парой высоченных, «корабельных» сосен Мирон застыл и смотрит вверх.
Потому что перед Мироном высится гигантская тёмная фигура. Хозяин леса принимает гостя. Оба молчат.
Наконец земля вздрагивает. Низкий, скрипучий, медленный, как ледник, и такой же громоздкий, раздаётся голос Хозяина:
— Ты пришёл. Сам. Говори.
Мирон запрокидывает голову сильнее. Удивительно, но сейчас он почти не хрипит:
— Что тебе нужно? Чего ты хочешь?
Тишина. Тишина. Лес неторопливо дышит, и это дыхание несёт рокочущее:
— Месть.
Вокруг начинают мелькать образы, словно начерченные углём на сосновой доске. Вот человеческие фигурки, вот деревья, вот тень за деревьями. Фигурки кланяются, падают на колени, простираются ниц. Приносят дары, кланяются снова. Тень отступает. Фигурки заходят в лес, берут разрешённое, уходят с уважением. Тень появляется снова и ждёт.
Потом фигурок становится больше. Больше. Ещё больше. В их руках появляются копья, топоры, пилы. Огонь. Лес редеет, тень блекнет. Мир стремительно меняется, и перед самым исчезновением тени приходится свить кокон. Уснуть на столетия. Приготовиться ждать. Приготовиться мстить.
В конце появляется одинокая фигурка. Она идёт по лесу, покачиваясь, шатаясь, падая. Пронзает границу междутой сторонойиэтой. Будит Хозяина. Лучится своими мыслями и воспоминаниями, в которых есть и город, и парк посреди города, и тысячи, миллионы людей, живущих вокруг. Забывших Хозяина. Разучившихся держать в руках сталь и огонь.
И Хозяин решает: пора. Он поселит себяпо ту сторонуМирона. Прирастёт его тёмной половиной. Даст ему вкусить изначального страха перед лесом. И силой этого страха Мирон станет сзывать жертвы на заклание. Станет кормить Хозяина их жизненной силой. Станет носителем его воли.
А когда воля созреет — лес поглотит город. Месть будет свершена.
Мирон кривится, но не как обычно. Что-то изменилось в его лице. Он будто выбросил, потерял по пути своё вечное напряжение. Будто выплеснул усталость из взгляда светлых с тёмной каёмкой глаз.
— План неплох. Что там, я сам лучше не сообразил бы. Но есть в нём изъян. Факела и топоры — детские игрушки. Ты видел мою память, ты знаешь, что теперь мы умеем гораздо больше.
Он чешет кончик носа, достаёт сигарету, закуривает. Прохаживается взад-вперёд.
— Я сейчас уйду и расскажу всем правду. И мы придумаем способ вытащить тебя из любой норы. Поверь, чтобы избавиться от тебя, город-лес сотрут с лица планеты по щелчку пальцев. И сэтой, и стой стороны.
Он спокоен. Он абсолютно спокоен. Он говорит, и Хозяин слушает.
— Да, нам тоже не поздоровится от этой войны. И я понимаю тебя. Я знаю, что такое жажда мести. Поверь. Но ещё я знаю одно: надо договариваться. Надо идти навстречу друг другу. Конфликт порождает конфликт. Так было и так будет, если ничего не изменить.