– Я вас доставлю. Вы так стонете, что самому есть захотелось. Домашнее, верно? – спросил маг с жутким ариваским акцентом, и мы кивнули. – Уже готовое, верно? – Кивнули еще раз. – В общем, я с вами. А ты, – он указал на Инваго, – вспомни уговор. Если я восстану, твой хранитель рода замолвит словечко перед богом Адо.
– А с чего вдруг такая перемена? – прищурился Гилт. – Ранее ты был категорически против, пришлось насильно тащить.
– Восставать надоело, – прозвучало в ответ.
– Я думал, ты скажешь «умирать», – удивился Инваго. – Все же сто сорок смертей за два часа.
– Восставать. У мертвых кости не ломит.
Маг не знал, на что подписывался, когда делился силой с Сато-Адо, но стоило порталу в «Логово» открыться, а почти потухшему Храну обиженно поприветствовать нас, восстающий из мертвых задумался. И думы его стали еще тяжелее, когда я вытащила черного Злата из углей и, не обжигаясь, понесла на руках. «Златогривый хайо? Это вы его опустошили?!» – воскликнул маг, бледнея. Кажется, в этот самый момент его перестала радовать возможность вкусно поесть домашней еды, отдохнуть в тепле на белой постели и договориться с богом войны. Поняв, что полным сил ему от нас не уйти, он решился бежать. Совсем не помню, кто мага ловил, но спать он ложился под зорким оком Бузи.
Я проснулась поздним утром или даже днем, долго смотрела на потолок своей спальни в «Логове» и собирала тело по кусочкам. Потому что ощущение, будто меня разорвали и по кровати раскидали, было более чем реальным. Я чувствовала тупую боль во всех конечностях и не могла ими пошевелить. Даже сдуть прядь со лба не сумела, не говоря о том, чтобы откинуть раздражающее покрывало и дотянуться до воды. Тихий стон отчаяния сорвался с пересохших губ, а миг спустя в комнату ворвался синеглазый вихрь.
– Ты редкая соня! – попенял он мне, убрал прядь с лица, приподнял над подушкой и поднес к губам стакан воды. Холодная, живительная, она чуть не стала поперек горла, когда этот невозможный тариец заметил: – И столько всего пропустила.
Я закашлялась, облила себя, обрызгала его и тихо пообещала:
– Если опять скажешь, что я четырнадцать лет проспала и пропустила рождение детей, а затем и внуков… я тебя убью!
– Убьешь, так и не признавшись в нежных чувствах, чтобы я умер глубоко несчастным? Нет, такого я не допущу, да и проспала ты всего двенадцать часов, так что с детьми мы не успели…
– Дори! – прохрипела я с самым негодующим видом. Была бы возможность, треснула подушкой, но боль уходила медленно, а вялость, как назло, осталась.
– Ладно, рассказываю, – заявил невыносимый, отбросил так раздражавшее покрывало. Притянул меня к себе и устроил на коленях, чтоб крепко обнять. – Для начала, вчерашний маг-помощник «сбежал». То есть он все еще здесь, но он уже без сил.
– Растратил?
– Посредством обряда скормил Злату, – ответил он и щекой потерся о мою макушку. – Ущелье помнишь? Оно стало глубже на три уровня и шире. Тебя опять вызывали вниз, я еле успел просочиться следом. Ругали. Я слушал, ты спала. Теперь охота будет каждые две недели, но не волнуйся, мага я уже наказал.
– Женил на Гаммире? – хмыкнула я.
– Нет, на ней женился Тороп.
– Что?!
К бесам усталость, к бесам вернувшуюся боль. Я дернулась вскочить и устроить той грымзе по первое число и по второе тоже. Кубарем скатилась с колен Инваго, рухнула на пол и поползла к двери.
– Дорогая, ты отлично смотришься сзади, особенно в этом белье, но… – Меня подняли, прижали к груди и вернули на кровать, чтобы огорошить: – Не кипятись, Гаммира об этом тоже не знает. И когда узнает, вряд ли сразу вашего вояку простит. – Он глубоко вздохнул, прежде чем заверить: – Тора, она бы сама не согласилась.
– Потому что это мезальянс? Замужество с простым мужиком, да еще вдовийцем? – обиделась я за отца, который при всем пренебрежении, желчи и глупости тарийки пожалел ее и приютил. Хотя нет, чтоб его разорвало! Тороп взял медам под опеку точь-в-точь как Тимку и меня. Породнил.
– Потому что это спасло ее жизнь и честь… и, что таить, гордость, а она не готова платить по счетам. У нас, божьих счастливцев, – тряхнул Инваго головой, – вместе с так называемой удачей уходит не только темный цвет волос. Я лишился первого имени, а она – фамилии и, как следствие, рода.
Дав мне возможность успокоиться, он тихо продолжил:
– Тороп спустился сегодня к завтраку и сам меня предупредил о том, что в книге рода мы недосчитаемся Гаммиры Дори, которая отныне носит имя Гамми Лорвил. Меня попросил молчать, тебя – не рубить сплеча, а еще вручил вот это.
Инваго выудил из-за пояса штанов почти забытый мною свиток. Все еще удивительно пыльный, он раскрылся в моих руках, стоило лишь прикоснуться. И позволил открыть лист с родовым древом.
– Смотри внимательно, – попросил супруг, целуя меня за ушком.
Итак, этой ночью мы лишились Измы Дори, что любила всех несогласных тыкать клюкой. Дата ее смерти сияла, словно ей радовались, как рождению нового дитя. Ничего удивительного, я тоже вздохнула с облегчением. Также из рода ушли Эонка Линг Дори и Тайса Дважды Дори, которые, насмотревшись ужасов в ночи, поспешили сбежать в монастырь. Под их посеревшими портретами вначале значилась обитель Белых дев при столичном храме святой Иллирии. Затем стояла обитель Серых дев при храме в Анто, соседнем со столицей городе. А после чуть светлыми чернилами проступило название обители Черных дев при храме в Ссакре.
Я недоуменно вскинула брови. Одно из двух – либо они пустились в святой поход по обителям, либо в бега.
– Не удивляйся, в силу поганых характеров они нигде не могут прижиться. Но это уже не твоя головная боль, – отмахнулся Инваго. – Смотри дальше.
Взгляд соскользнул на имя Вильгема Дори, чей портрет также получил вторую дату, пока еще бледную. То, что добрый дядюшка водил дружбу с Уросом, навело на определенные мысли о его кончине. Но я решила уточнить:
– Он тоже был в том клубе, где сутки развлекался окончательно свихнувшийся от своего всесилия Даруш Темный?
– Может, и был, но дело в другом. Передав мне свиток, Тороп перечислил все предсказания убитой ведающей. Почти все исполнились. Гаммире, как бы странно это ни звучало, обещали десять смертей гордости. А Вильгема Дори обрадовали отсчетом, сказав, что он умрет на четырнадцатый день после пятилетия дочери, – огорошил меня Инваго.
Картинки завертелись перед глазами. Вильгем, Лиллиан Рессо, маленькая Инни, Иянс в слезах и просьба о помощи. Мел в зеленой склянке, старуха торговка, лекарь-склеротик, изготовитель яда, пятна на коже и белоснежное постельное белье всем на зависть, ядовитое и сияющее.
– Выходит, семью Рессо все эти годы травил он? Незаметно, из-под полы, потому что Иянс маг, а Инни родилась ведающей.
– Смотри-ка, – усмехнулся Инваго, – Асд сделал такие же выводы и отбыл в столицу.
– Но Инни еще не исполнилось пяти лет.
– Он любит вручать подарки раньше срока. Как и я… – заметил Инваго с заминкой и заглянул в мои глаза. Нет, все-таки лежать на его коленях, в непосредственной близости от его губ и рук опасно, первые так и норовят поцеловать в шею, а вторые – забраться под рубашку. Не слишком настойчиво, но в то же время уговаривая не сопротивляться разжигающим пламя прикосновениям. Мой вздох неги вырвался сам собой. Лукавая улыбка осветила лицо мирного воина, и я закусила губу. – А скажи-ка мне, Торика, как ты себя чувствуешь? Могу я наконец-то насладиться компанией жены, которая признала меня и приняла. Ведь приняла?
Он склонился ниже. Взгляд глаза в глаза и губы в полувздохе от губ. Меня опять не хватило на слова, потянулась к нему, обняла за шею и заглушила довольный смешок поцелуем. Захлебнулась, потерялась в потоке восторга от того, как он нежно встретил меня, позволяя вести, предлагая раскрыться. И я один за другим сбросила последние щиты, приникла к нему, как пустыня к источнику, правда, совсем заткнуть его и увлечь не смогла. Он отстранился первым и подул на меня в тщетной попытке остудить.
– Я предполагал, что ты растаешь после того, как я принес в пустую спальню матрас, наполнил ванну водой и вытащил тебя из нее, не дав во сне утонуть, но сейчас… – Супруг потянул рукав моей рубашки вниз и укусил оголившееся плечо. – Тора, я есть хочу. Покормишь?
Укус поцеловали, меня поцеловали, рубашку вернули на место. И я обидеться не успела, ответила как хозяйка, которую упрекнули в недостаточном гостеприимстве:
– Так там же наготовлено было!
– Все съедено, и все сбежали. Как меня увидели, так и сбежали, – сообщил Инваго, уже натягивая на меня халат и подавая тапочки. – Идем!
Кухня удивляла чистотой, а кладовая – пустотой. Осталось буквально с десяток картошек, пара яиц и куцый огрызок от последней колбасы. Пять яблок, пять кислых помидоров и чая ровно ложка. Ни кофе, ни коньяка. А на полках с соленьями идеально пустые банки стоят.
– Как бы на еде не разориться, – вздохнула я и потянулась за сковородой.
– Ты что-то сказала?
– Я сказала, как здорово, что я замужем за богатым тарийцем. – Зажгла огонь на плите, взялась за нарезку колбасного огрызка. – Конечно, восстановление усадьбы и «Логова» потребует затрат. Но если через нашу заставу действительно пустят торговый путь, то мы очень быстро накопим нужные средства. В усадьбе вернем все как было, а здесь придется все переоборудовать из расчета на больший поток постояльцев.
– Пустим. Накопим. Вернем, – заверил Инваго.
Я готовила и перечисляла нужные работы, затем нашла новую тетрадку, записала основные пункты. Подумала, добавила к ним дополнительные пункты, а после выудила из сковороды румяную картофельную запеканку на яичной основе, с хрусткой корочкой и пряным запахом колбасы. Нарезанные помидоры, чай, печеные яблоки умостились рядом на столе. Я потянулась взять приборы, как вдруг золотой блик над очагом оторвал мой взгляд от посудного шкафа.
Над очагом в стену была вбита королевская корона с погнутыми зубьями. Рубины и изумруды покрыты сажей, один из зубьев треснул, второй оплавился. Это был венец Оргеса IV, тот самый, что изображался на всех монетах и всех портретах короля воинственной Тарии. От неожиданности я едва не уронила тарелки.