* * * * * * *
В половину восьмого утра было уже светло и ясно. Озаряющее остров солнца и бирюза моря, взволнованного предвкушением нового дня, сливались на горизонте в единую сверкающую полосу. За большим окном, прорубленным в скале, пели волны, неся в кухню запахи соли, рыбы, фенхеля и йода. Одетая в одолженное платье, Марта готовила немудрёный завтрак на подключенной к газовому баллону двухконфорочной плитке. Странно, но кухня располагалась внизу, под гостиной, а рядом с ней соседствовали две жилые комнаты, закрытые на ключ. Дэй пояснил, что там обитают Феличе и Бо, а они с Лино живут ещё ниже. Почему в кухне такое огромное окно, почему его не было видно, когда Марта спускалась к гроту, как вообще можно было выдолбить в скале «дом наоборот» и зачем – она не думала. Все хозяйственные и жилые помещения должны были находиться внутри маяка, но на Марасе они находились под ним. Однако при взгляде в окно сохранялось ощущение высоты, будто Марта смотрела на море с обрыва, никак не ниже. И подобных загадок было много. Их можно было перечислить по пунктам, въедливо сверяя реальность с логикой, но делать это фрау Риккерт не собиралась. Даже думать о подобном не желала! Нельзя было расчленять свою личную «фата-моргана» и рассматривать чудеса в микроскоп. Нельзя!
И Марта, приняв как данность и собственное излечение, и дом в скале, и окна, и самого Лоренцо Энио Лино, спокойно наслаждалась утром. Она варила кофе, жарила цуккини с сыром сорта скаморца и вслушивалась в доносящуюся снизу перепалку. Голоса звучали глухо, но она могла разобрать каждое слово, каждую интонацию!
Надень рубашку, живо.
Да ну… О, а вот и мои кеды. Чего это они в твоей мусорке валяются?
Потому что именно там место для мусора. Надень рубашку, stronzo! Mia bambina готовит тебе завтрак, у ребёнка шок, а ты, testa di cazzo57, хочешь её оскорбить?!
Ну, так-то зачем обзываться? – в голосе Дэя слышалась почти настоящая обида. – Совсем с катушек съехал… Чем её оскорбит моя майка?
В ней ходила половина алкоголиков Сан-Эуфемии, её выкинули на обочину и терзали собаки, после её переехало поездом, на ней совокуплялись крабы и старый лодочник Пьетро мечтал на ней о дряхлых прелестях своей соседки Эвейры, эту майку выбросили в море береговые уборщики, где от неё в страхе уплыли рыбы, а затем её нашёл ты!
Хорошая же майка, только ворот рваный… Старик, а Марта его зашьёт?
Mi hai rotto il cazzo58!!! – Марте показалось, будто скальный дом, а над и маяк, содрогнулись от страшного рыка Лино.
Ой-е…
Vaffanculo…
Она улыбнулась, выровняла чашки с кофе и подошла к открытому окну. Её совсем не удивляло, что под ним внизу не было галечного пляжа и волны били прямо в отвесные скалы. Вода была совершенно другого цвета, с изумрудным отливом и желтовато-опаловой пеной. Какая разница? Надо хватать руками, прижимать к сердцу эти мгновения, впитывать их в себя, сохраняя навеки! Чтобы через пару часов, без страха, посмотреть в глаза Сандре.
Марта рассмеялась, повела плечами, с удовольствием ощущая движение мышц и отсутствие боли, и прикрыла окно. Выйдя в коридор, она подошла к узкому лестничному проёму, ведущему вниз. Ярко горели светильники, да ещё и из окон лил свет, но на нижнем этаже было сумеречно, будто внизу царил персональный вечер. И Марте совсем не было дела до того, что обрамлённое тонким тюлем окно было напротив, всего в восьми с половиной метрах от кухонного, так же выходящего на море, окна. Какая разница? Нет, чудо нельзя убивать препарированием.
Опершись руками о скрипящие перила, она чуть наклонилась вперёд и крикнула в полумрак:
Завтрак готов! Лино, вы просили меня поторопиться, уже всё на столе, – с удовольствием вслушавшись в очередную порцию ругательств от самого странного мужчины на свете, она, едва не танцуя вернулась на кухню. Боль, страх, сомнения, чувство вины – пошло всё к чёрту. Шоковая терапия по-итальянски, вот лучшее лекарство от хандры и сплина!
Они появились на кухне без шума шагов по лестнице, без скрипа рассохшихся половиц. Марта только отвернулась от окна, а оба мужчины уже сидели за столом, и Дэй с подозрением ковырял вилкой жаренные цуккини.
Старик, оно вкусно пахнет. И это не похоже на то, что делаешь ты, – он понюхал ароматный парок, прикрыл глаза, и с видом висельника, не знающего, успели ли подельники подрезать верёвку, отправил первый кусок в рот. Прожевал. И, не обращая внимания на затаившую дыхание Марту, отобрал у отца тарелку. – А ты обойдёшься, – и переложил её содержимое себе.
Ты делал много подлостей в своей жизни, Дэй, – негромким, не предвещающим ничего хорошего голосом, начал Лино, – но это уже переходит все границы.
Не помрёшь, Старик!
Я много сделала! – Марта тут же поспешила прекратить новый виток вечной ссоры. – Сейчас, сейчас, – девушка запрыгала между плиткой и столом. Лино, облокотившись на плетёную спинку стула, со странной усмешкой наблюдал за ней. Потом он перевёл взгляд на уплетавшего завтрак сына. Дэй чуть скривился и Лино вопросительно вскинул брови. Рыжий сердито сморщился, недовольно глянув на отца, и тут же приветливо кивнул что-то спросившей у него Марте. Лино осклабился. Зло, самодовольно и очень нехорошо. В тёмно-синих глазах отражались только нетерпение, жадность и лихорадочное, нервное счастье.
Вы действительно проводите меня? – взяв кружку с кофе, Марта села у окна. Врывающийся на кухню ветер ерошил её спутанные волосы, и она то и дело отводила их с лица.
Конечно! Должен же я взглянуть на amanti, так мерзко изгадивших мой прекрасный грот! – Лино улыбнулся и воткнул вилку в кусок сыра так, будто у него в пальцах был нож, а на тарелке – чьё-то сердце.
Ну, а я прослежу, чтобы ты не слишком далеко зашёл в своих понятиях справедливости. Да, Старик? – Дэй исподлобья глянул на него.
Как скажешь, сын. Как скажешь…
Тогда я приготовлю второй завтрак! На всех, пусть Сандра с Региной подавятся моим счастьем. – Марта рассмеялась и рыжий снова метнул на отца сердитый взгляд.
* * * * * * *
К удивлению Бо, цыгане обитали в отдалении от моря, предпочтя гористые, поросшие лесом склоны ровному побережью с обилием туристов. Их табор, больше всего напоминавший стихийную помойку, располагался километрах в пяти от Ночера-Теринезе и в двух – от автомобильной дороги. Тупой угол неровного треугольника…
Стоянка цыган выглядела отвратительно до такой степени, что слово «непрезентабельно» могло считаться комплиментом. Она была ужасной и тошнотворной. Разбросанный мусор, потёртые палатки и костровища, обложенные пустыми консервными банками. Тряпки, развешанные на ветках молочая, чуть колыхались на ветру, а под ними валялись ободранные цветы краснотычинника, больше всего похожие на хвосты мёртвых белок. Отголоски запахов множества тел, несвежего мяса и каких-то трав расползались по перелеску, вызывая странное, полутошнотное ощущение внутри гортани. Феличе, всегда создававшая вокруг себя стихийный беспорядок, не сдержала гримасу отвращения. О! Она разбрасывала вещи, не любила точность и аккуратность, и искренне считала, что шарф имеет право свисать с люстры, если он подходит по цвету к обоям и виду за окном. Из-за этого её часто ругал Бо, а отец молча играл в «закапывателя кладов», превращая поиск брошенной куртки или браслета в детективное расследование. Но одно дело – лёгкий бардак, а другое – помойка. Во всяком случае, её предрасположенность к хаосу всегда касалась только вещей, а не еды и, тем более, не отходов жизнедеятельности.
Чувствуешь? – Бо остановился возле букового ствола, оперся на него локтем, и кивнул Фели.
Воняет, – она сморщилась, оглядывая жёваные палатки, сидящих возле них или что-то чинящих людей, визгливых деток, носившихся друг за другом меж деревьями и шушукающихся о чём-то редких подростков. У одного из костров четыре пожилые женщины готовили еду, рядом крутился на подхвате одноногий инвалид с кривым костылём.
Это пахнет страх. Запомни – самый отвратительный запах.
Страх?
Когда человек слегка испуган, то он потеет. Когда он испуган очень сильно, то расслабляется кишечник. Запах пота и дерьма – это запах страха, Фели. Самый чёткий, самый ясный.
Мне уже плохо! – Феличе жалобно поёжилась, обхватывая свои плечи ладонями. – Ну что, мы идём? И к кому?
Видишь вон того мужчину в синей рубашке? Сидит возле магнолии, а рядом с ним две мелкие копии в футболках продавцов «Старбакса»? Идём к нему.
Безошибочно определив главного в скоплении людей, Бо взял Фели под руку и повёл в указанном направлении, мимо палаток и удивлённых их «внезапным» появлением цыган. Они не слышали пришельцев, не видели их среди деревьев, хотя яркая блузка Фели была заметна что в городе, что в лесу. Словно до момента выхода из-за дерева ни Феличе, ни Бо, вовсе не существовало в этом месте.
И цыгане – «Потомственные, иберийские», всплыл в памяти голос Танилы – окружали их. Смуглые лица в обрамлении чёрных, покрытых серо-рыжей пылью волос. Круглые карие глаза с густыми чёрными ресницами и широкими, почти срастающимися бровями. Схожие друг с другом, практически одинаковые на первый взгляд, цыгане, быстро переговариваясь, поднимались со своих мест, оставляли работу или выходили из палаток, следя за пришлыми чужаками. Туристы, карманы которых они рады были облегчить, в это место сами собой не забредали! Только местные, недовольные присутствием табора, могли заявиться непрошенными гостями. Но вот на кого точно не были похожи эти двое, так это на жителей Ночера-Теринезе или другой соседней коммуны – иные взгляды, иные лица, и даже походка была совершенно другой.
Куда это ты? – дорогу им перегородил невысокий крепыш с наглым взглядом и далеко не маленьким ножом, висящим на виду, на широком псевдокожаном поясе.
К баро, поговорить, – с лёгкой усмешкой ответил Бо, отмечая, как вокруг медленно смыкается кольцо из цыган. Вряд ли они так встречали каждого приблуду, кто случайно натыкался на их стоянку. Нет уж, скорее всего тут сразу почуяли, что в гости явились не обыкновенные люди. Если бы у этих людей не было развитого сверх меры интуитивного чутья, то к ним