не смогла затесаться талантливая, но всё же дура, сумевшая воспользоваться подвесками Колонна. Если бы у этих людей «чуйка» была посильнее, то они бы сбежали отсюда, как только Бо вошёл в Ночера-Теринезе.
Со мной сначала говори, – крепыш усмехнулся, нагло глядя на собеседника снизу-вверх и полностью игнорируя его спутницу. А вот другие её более чем замечали. Слышались похабные выкрики на смеси итальянского и языка синти, недвусмысленные жесты, жадные взгляды… От подобного внимания Феличе уже хотелось вымыться. Она спокойным и в меру высокомерным взглядом, за которым скрывалась брезгливость, осмотрела топу вокруг них, но особо задержалась на молодой девчонке в цветастой юбке и белой, на удивление чистой майке. Та с наглым любопытством таращилась на гостей, вальяжно опираясь на своего ровесника, гордого своей ролью подставки. Миловидная маленькая стерва, знающая себе цену, уже научившаяся манипулировать и получать от этого выгоду. Феличе сердито фыркнула и, дёрнув Бо за руку, ткнула в цыганку пальцем.
Они! – Фели едва смогла скрыть возмущение, глядя на те самые серьги с гранатами. Даже подарить успел, засранец. Судя по румянцу, ещё не сошедшему со скул воришки, серьги он вручил совсем недавно и благодарность объекта обожания ещё была свежа в памяти! Хорошо, что ни Феличе, ни Бо особо не торопились, прогулочным шагом добираясь до стоянки табора.
Я пришёл за серьгами своей сестры. Твой мальчишка украл их. Верни их, – максимально вежливо, но не скрывая улыбки, произнёс Бо. Он ждал. Цыгане не будут долго терпеть подобные обвинения, ведь исключительно за ними закреплены права на эти действия – вопить, обвинять, проклинать и наглеть.
Кто украл? Шофранка украла? – цыган засмеялся. Стоящие вокруг Бо и Фели люди, наоборот, зашлись криком и возмущённой руганью. Особенно старались пожилые толстые бабы. Они гневно потрясали кулаками едва не у лиц пришельцев, плевались и пытались ухватить за одежду. Золотые украшения, тяжёлые и массивные, звенели и мельтешили у глаз, голоса резали слух не хуже ночных криков обезумевшие чаек, и Фели пришла в голову мысль, что нечто логичное в этом есть – чайки и цыгане.
Я сказал, что серьги украл мальчишка. Его разве зовут женским именем? – Бо вздёрнул бровь, удивлённо глянув на своего собеседника. В ответ он получил новую волну гвалта и оскорблений, перемежающихся угрозами отомстить за сомнения в честности цыган вообще и этого мальчишки в частности. – Баро? – не обращая внимания на шум вокруг, Бо внимательно посмотрел на спокойного мужчину в синей рубашке.
Жилистый, внимательный, со спокойным взглядом глубоко посаженных карих глаз, которые под серо-седой шапкой кудрей казались чёрными, он молча следил за чужаками и за своими людьми. Сюда часто приходили, обвиняя то в краже, то в порче, но большей частью это всё были надуманные претензии. У местных цыгане не воровали, предпочитая им туристов-ротозеев. Эти же двое мало того, что легко нашли табор, так ещё и пришли через час после Питти, будто шли по следу. А значит, их надо было или гнать взашей, или же слушать.
Баро смотрел на них и решал. Думал и смотрел. Крепкий мужик в брюках – кто ж такие пижонские тряпки надевает, отправляясь в лес? А на бедре – нож. И видно, что он умеет им пользоваться. И бабёнка его – смазливая, с дурными глазами – что в лесу забыла? За серьгами они явились… Если бы Питти хоть где-то наследил, хоть чуть-чуть внимание к себе привлёк, то тут бы не эти двое стояли, а полицейские бы серьги по всем палаткам искали. А так… Дураки. Баро насмешливо скривился, приняв свой первоначальный вывод. Красивая смуглая женщина, встретившись с его взглядом, вдруг нахмурилась, а затем с силой провела надетым на руку кольцом по ладони, сдирая себе кожу до крови. Чёрно-багровые, тягучие капли выступили лениво и словно нехотя. И в тот же миг Шофранка, его милая крестница, вскрикнула и схватилась за голову. Шипя и ругаясь, она сдирала с себя подарок ходившего в город мальчишки. Цыгане разом замолкли, с удивлением глядя и на неё, и на красивые серьги, брошенные на истоптанную землю. Золотые диски с чеканным узором и длинные подвесы, унизанные гранатовыми бусинами. Древняя красота привлекала взгляды, даже будучи втоптанной в землю, и никто и не обратил внимание, на то, что Питти, стоявший рядом, начал яростно чесать руки.
Жжётся, – коротко сказала Фели. – Очень жжётся, – а потом она размазала по ладони свою тёмнуюгустую кровь и протянула руку вперёд. – Хочешь? – спросила она у цыгана, что преграждал им путь к баро. Тишина, предвещающая бурю, стала ей ответом.
Янко, отойди, – лениво произнёс баро. Цыкнув слюной на землю, тот отстранился, пропуская обоих гостей. Всё так же поддерживая под руку Фели, Бо подошёл к цыгану и с интересом оглядел его. Ему действительно было любопытно – кто этот человек, что принял в табор европейку, а не кровную рома? И знал ли он о её проделках? Красноволосая, светлокожая женщина с северными чертами лица улыбалась с экрана ноутбука, а на пёстрой блузке блестели, нашитые вперемешку с амулетами всевидящего ока, апатитовые цветы и серебряные птицы.
Серьги верни, – негромко сказал Бо, продолжая улыбаться. Ему нравился этот момент, нравилась эта угроза и то, что его боялись и ненавидели сейчас. Не Фели – его. Он же привёл её сюда и, как казалось цыганам, только из-за украденных серёжек. Только из-за них…
Отец долго переучивал его, вынуждая забывать прежние привычки и жить совершенно по иным правилам.
«Никогда не лишай жизни просто так. Тот, кого ты хочешь убить, должен быть виновен перед тобой. Разлитая вода, глупая шутка, отдавленные ноги – это не повод. Так действует скот, отбросивший рога и научившийся носить штаны. Долгие интриги тоже не подходят. Слишком сложно, слишком много случайных совпадений могут сойтись, искажая первоначальный замысел, а всё лишнее требуется отсекать. Два-три шага, две-три ступеньки, не больше! И запомни – вина должна быть велика и очевидна. Как и кара».
Верни по-хорошему, баро.
Их я у тебя украл? – цыган был спокоен и уверен в себе. Чужая шувани59 его не пугала, как и наглый гадже60. И не такие приходили. Но переговорить с ними надо было самому и при всех. И чтобы навек отбить охоту лезть в табор, и чтобы свои увидели, что их баро так же надёжен, как прежде.
Твой человек. И я хочу, чтобы ты их вернул.
Хочет он… Все мы чего-то хотим. Я, например, хочу, чтобы нам перестали мешать жить, перестали обвинять во всех грехах. Раз цыган – значит вор? – Баро засмеялся. Его сыновья, до вступления в мужской возраст находящиеся в тени отца и не смеющие даже пикнуть без разрешения, осмелились тоже выдавить пару кривых ухмылок.
Так не воруй, и никто не станет называть тебя вором, – Бо лениво зевнул. Толпа вокруг них заволновалась, снова послышались выкрики. – Серьги.
Ты, кажется, не понял. Нет здесь твоей пропажи. Иди с миром отсюда. И подальше. И не оскорбляй больше честных людей.
Твоя девчонка скинула их при всех. Верни.
Мало ли что Шофранка на землю бросила! А если они тебе так понравились – ну, подбери. Нам мусор тут не нужен, – баро с ожиданием смотрел на чужака. Сейчас разорётся, начнёт махать руками и угрожать, как и его глупая шувани.
Мне тоже, – тот повёл плечами. – А ты не только покрываешь вора, обидевшего мою милую младшую сестру, – он погладил ладонь Фели, с удовольствием ощущая прохладную кровь на её коже, – но и нагло врёшь мне в лицо. Мало того…Ты прячешь в своём таборе ещё одну воровку – не рома – которая подставила весь ваш род.
Здесь нет чужаков, кроме вас. И не было.
Наверное, ты так и не понял, – Бо покачал головой. Фели аккуратно высвободила руку из крепких пальцев брата, сжала окровавленную ладонь в кулак, и крестница баро заверещала где-то в глубине толпы, хватаясь за голову. О, они оба представляли, что сейчас с ней происходит. Прежде чем научить их этому «собачьему трюку», как его называл их отец, он наглядно объяснил им, что чувствует тот, к кому его применяют, заставив узнать это на собственной шкуре. – Хотя… ты ведь мог «принять» её. Красноволосую женщину с Севера. И тогда вина за её проступок ложится на тебя, баро. Ты ведь в курсе, что старшие несут ответственность за младших? И, кстати, можешь оставить украденные серьги. Когда вы станете сжигать безголовое тело Шофранки, они будут красиво смотреться на её тощей груди. Безрукий, может, и выживет, ему погребальные дары не пригодятся.
Хватит, – резко произнёс баро. Его лицо закаменело, теряя все следы весёлости и насмешливости. – Что ты хочешь?
Баба с выкрашенными в красный цвет волосами, европейка. Полгода назад она ещё была в твоём таборе. Где она?
Молчи, Стево! – крикнула вдруг одна из пожилых женщин, порываясь выйти вперёд. Товарки тут же схватили её кто за руки, а кто и за одежду, пытаясь удержать на месте.
Это очень предсказуемо – обозначить, кто из присутствующих знает ответ, и что нужная мне информация намеренно утаивается, – с ироничным одобрением протянул Бо и усмехнулся. Надменный, высокомерный и полный снисходительного пренебрежения.
Ты так сложно говоришь, – Фели с восторгом посмотрела на него, и стала быстро-быстро сжимать и разжимать свой кулачок. Девчачий крик перешёл в надрывный вой, и почти сразу в него влился мужской ор, перемежающийся руганью – мелкий Питти больше не мог сдерживаться и кричал, раздирая себе руки до мяса.
Итак, ты – Стево. И сейчас ты мне расскажешь, что это за женщина, как она оказалась в таборе и куда пропала. Я спрашиваю тебя последний раз, баро, – он неотрывно следил за цыганом, за трепетом ресниц, за тем, как гневно дрожат крылья носа. Каждый защищал своё, вот только цыгане влезли туда, куда их чёрные носы не должны были соваться. И даже будучи уличёнными столь нетривиальным способом, не додумались до признания своей вины. Очевидной вины. Время для баро замерло. Он слышал крики детей, стоны и причитания женщин, видел, как мужчины готовы вытащить ножи. И понимал, что одно его слово, и начнётся резня. И резня эта будет не на благо табора. Чужаки умрут, но и его люди вряд ли останутся невредимы.