Ты ещё хуже, чем все остальные гадже. Ненавидите нас, за то, что мы…
За то, что вы стая вонючих мерзких крыс! – взвизгнула Фели. – Нет, крысы бывают миленькими, я даже хотела завести себе беленького дамбо66, но папа не разрешил. Сказал, что я слишком глупая, чтобы за кем-то ухаживать. А у тебя – люди. И живут хуже крыс, в дерьме и грязищи, воняют и полны блох! Даже не все помоечные крысы такие мерзкие, они умываются и заботятся о детях, – она воинственно уперла руки в бока и нависла над баро. Её глаза светились яркой лазурью, утратив нежный бирюзовый оттенок, и от гнева они не потемнели, как бывало у обычных людей, а лишь налились цветом, став похожими на высвеченные солнцем сапфиры. В этот миг Феличе была как никогда похожа на отца. – Ты воспитывал их? Ты учил их? Свобода – это не возможность шляться от земли к земле, гадя вокруг себя. Свобода – это не право вырыть яму для дерьма там, где захочется. И удача – это не толпа туристов, с которых можно снять бумажник и украшение, или девка, всегда приносящая деньги. Скотство, мерзость! Почему вы вечно путаете свободу и вседозволенность?
Перестань. Ты ничего ему не объяснишь, – Бо покачал головой, снова поправил перевязь с чинкуэдой и потянул Феличе за рукав. – А ты, цыган, запомни. Случившееся – лишь твоя вина. Твоих людей. Твоей шувани. И ещё – немытых рук и дерьма в головах. Избавься от этого и жизнь сразу станет приятней. Хотя бы вонять будет меньше.
* * * * * * *
Анри не спалось. Ночью гостевой дом казался живым и дышащим. Он скрипел половицами, шелестел занавесками и был наполнен странными тенями. Именно поэтому Анри терпеть не мог старые дома! За долгие годы они словно обретали индивидуальность, отсутствующую у новостроек, и, по его мнению, становились непригодны для жилья. Во всяком случае, ночевать в здании, полном воспоминаний о прежних жильцах и гостях, где чувствовалась какая-то загадка, отцу жениха не понравилось. Он долго ворочался, пытаясь улечься поудобнее и не разбудить при этом жену. Разговаривать с супругой ему сейчас хотелось ещё меньше, чем слушать старый дом.
Он вновь поругался с женой из-за предстоящей свадьбы сына, и ссора ещё была жива в памяти. Лидии не нравилась семья невесты. Она была уверена в том, что от них что-то скрывают, что Сандра не так уж и хороша, как уверен Венсан, и что онемеченные поляки – не лучший вариант новой родни. Чванства много, а толку мало. Впрочем, как понял Анри, мать невесты Анна Ляйтнер тоже была не в особом восторге из-за происхождения жениха, предосудительно относясь к его матери. Хорошо хоть французская часть крови ни у кого не вызывала нареканий и Анри мог быть спокойным на счёт своей национальной принадлежности! Потому что, судя по всему, взаимная нелюбовь между тремя народами – русские, немцы и поляки – была настолько сильна, что её не могло пригасить даже будущее родство. Анри устал убеждать жену в том, что их сын лучше родителей знает, с кем ему будет хорошо проживать свою жизнь, и что Сандра – милая и умная девушка. Ну, а что в семье не без урода, так это не беда. Может, со временем, им удастся образумить её младшую сестру, увлёкшуюся социальным падением. Воспоминания о ссоре лишь усилили нервное напряжение, и Анри заворочался ещё активнее.
Это увлекательное занятие длилось часа два, пока внизу не зазвучали чьи-то лёгкие шаги. А затем входная дверь дома скрипнула так, что стало слышно даже на втором этаже, и Анри торопливо покинул постель.
Уверенный в том, что это всё вина скрипящего дома, мужчина надел штаны, натянул на круглое пузо футболку и пошлёпал босиком в ванную комнату – смывать с себя домыслы и страхи. Вдоволь поплескав в лицо прохладной свежей водой, он уже собрался было уходить, но заметил лежащий на краю старинной ванны тёмный прямоугольник. Любопытство оказалось сильнее благоразумия и Анри осторожно взял прямоугольник в руки.
Это оказалась книга в потёртой матерчатой обложке с замятыми уголками и корешком, и оставалось лишь гадать, кто мог оставить её в подобном, неподходящем для чтения, месте. Пролистнув несколько страниц, мужчина обнаружил, что книга была написана на билингве – итальянском и французском языках одновременно. И что речь в ней идёт о девушке, являющейся соотечественницей его жены. Это было уже интересно, да и отвлекало от шорохов и скрипов, преследовавших его даже тут, в ванной.
Усевшись на корзину для белья, Анри пролистнул страницы, надеясь выцепить что-то интересное. Он не собирался читать книгу с самого начала, считая, что в завязке кроются лишь надуманные рассусоливанния автора, а самые интересные места стоит выискивать ближе к середине. Как в кино!
Дуэндэ. Книга, найденная в гостевом доме на острове Мараса
И ты
ещё плачешь!
Подобие рая
в саду, где гвоздики
горят не сгорая.
Что ищешь?
Былое?
Ах, это былое
она на платке
расцветила иглою.
Считай себе звёзды,
их на небе много.
Что мог я, то сделал,
надежда на бога.
И ты
ещё плачешь?67
1999 год. Лето
Она опять читает вслух, – Маргарита мотнула головой в сторону комнаты дочери, недовольно скривилась и принялась надевать вторую туфлю. Тонкая голубая кожа плотно облегала узкую ступню, высокий каблук выгодно подчёркивал стройность ножек, а яркие некрупные пряжки превращали повседневную обувь в едва ли не парадную. Во всяком случае, на Маргарите купленные на рынке туфли смотрелись именно так. Она умела носить недорогие вещи с непередаваемой элегантностью, создавая неповторимый и дорогой образ. Жаль, что дочь не желала брать с мамы пример и не вылезала из кроссовок. – Толик, не забудь проследить, чтобы она пообедала. Ладно? – взгляд, брошенный на мужа, был полон искренней просьбы и заботы о непутёвой дочке.
Анатолий согласно кивнул, большее внимание уделяя не словам жены, а её внешнему виду. Всё же, достигнув сорокатрёхлетнего возраста женщина не утратила ни былой красоты, ни стройности, ни умения одеваться, подчёркивая многие достоинства фигуры и скрывая редкие недостатки. Анатолию было радостно смотреть на жену – моложавую, привлекательную, такую родную. И даже беды и невзгоды, случившиеся с ними за двадцать пять лет брака, не смогли пригасить его чувств к этой женщине.
Ну и что? Нравится ей, так пусть читает. Всё лучше, чем день за днём корпеть над планшетом и разбрасывать везде карандаши, кисти и какие-то секретные бумажки, – он пожал плечами. Странности дочери были обоснованы, понятны и незначительны. Чтение вслух, постоянно включенный телевизор и замкнутость были мелочами. Разве что выбор видеокассет для просмотра настораживал и вызывал опасения…
Но об этих привычках дочери не хотелось думать, особенно сейчас, когда жена собиралась в магазин за продуктами к праздничному столу, у дочери и у него выходной, а вечером их ждёт настоящее семейное застолье. Без деликатесов, но зато с теми блюдами, что так любили в детстве их дети. Старший сын собирался прийти в гости вместе со своей девушкой, и очередная попытка семейного примирения должна была оказаться успешной. Ну, хотя бы на этот раз!
Мне сгущёнку когда ставить варить?
Может, без готовки обойдёмся? Куплю печенье на рынке, и всё. Не хочу слишком долго возиться на кухне. Мне ещё две папки с бумагами перелопатить надо – если завтра не найду «дырку», в которой у нас месячный баланс исчез, моя грымза опять будет мозги канифолить часа три подряд! – Маргарита чуть скривилась, вспоминая свою начальницу.
Единственным плюсом её работы был шеф – бывший одноклассник, ставший хозяином небольшой строительной фирмы, позволял своей знакомой работать дома, не просиживая летние дни в офисе. Начальница бухгалтерии злилась, по-человечески ревновала и срывалась на своей подчинённой. Мало того, что та пользовалась подобными привилегиями и доверием, так ещё и будучи младше всего на год, выглядела так, будто между двумя женщинами была разница в пятнадцать лет! Какая наглость!
Поправив крупные локоны медового цвета, искусно уложенные вдоль лица, Маргарита подкрасила губы помадой и, чмокнув в щёку мужа, вышла из квартиры. Анатолий ещё несколько минут постоял на пороге комнаты, слушая голос дочери, а затем подошёл к выкрашенной в жёлтый цвет двери. Единственная безумная выходка, которую та себе позволила четыре года назад. Впрочем, он не мог отрицать того, что они с Марго были частично виноваты в этом. Приняли нервное расстройство за шизофрению и едва не отправили дочь на лечение в Солодники68. Если бы не Федька, грудью вставший на защиту сестры и буквально укравший её из приёмного отделения с помощью битья морд санитарам, они совершили бы самую ужасную ошибку в своей жизни. Он понимал, что Лера до сих пор им этого не простила. Маргарита, почему-то, нет.
Лера, – он осторожно постучал, вслушиваясь в доносящиеся до него звуки. Недовольное бурчание, громкий хлопок книги, закрытой явно в сердцах и с недовольством, а затем и ответ:
Что такое, папа? – ровный голос дочери звучал так, будто не она сердилась из-за прерванного чтения.
Ты не хочешь попить чаю? Или какао? Я… могу даже кофе сварить. Только с молоком! – мужчина настороженно замер, вслушиваясь в тишину за дверью. Дочь любила чёрный кофе, крепкий и без сахара. И шоколад ела тоже только горький, на худой конец – тёмный. Сладкоежка-жена подобных вкусов не понимала и злилась, когда Лера «надсаживала сердце и портила желудок» этой дрянью, считая пристрастия дочери неким «противостоянием». Анатолий тоже иногда видел в банальных вещах неслучайные знаки и совпадения, хотя понимал, что это обычные проявления личного предпочтения. На вкус и цвет, как говорится… Тем более, что он сам, тайком от жены, нет-нет, да и съедал на пару с дочкой очередную плитку горького шоколада, слушая её возбуждённые и восторженные рассказы об очередном испанском поэте, итальянском художнике или французском скульпторе. Выше них у Леры был только родной российский Врубель. Впрочем, учитывая их место жительства, это было понятно.