Не говори при мне про усатого предателя! – Лера со стуком поставила кружку на стол. – Он свалил из Испании в США, зарабатывать деньги на провокациях. Испугался войны, наплевал на свою страну и человека, который считал его своим единственным другом. Смеялся над ним и даже во время «дружбы» не забывал издеваться над происхождением Федерико! Андалузский пёс74… Вот только подыхая в доме престарелых, единственными разборчивыми словами полоумного Дали было: «Мой друг Лорка». Скотина… А Федерико расстреляли, тайно и подло. У него даже могилы нет, так как его тело не было найдено! И ещё долго, до конца семидесятых, в Испании было запрещено упоминать не только его стихи, но и само имя. А он вообще в политику не лез. Поддерживал идеи революционеров, потому что они были на стороне народа, но в пикетах не стоял и с плакатами не бегал. Таких, как он, в политическом плане, в то время в Испании было достаточно. Лорку просто настолько сильно любили обычные люди, что одно его существование было опасно для франкистов. Понимаешь, папа? Его не убили, его уничтожили! А теперь ворошат грязное бельё, брызгая от восторга слюной. Нет уж, не говори при мне про Сальвадора Дали и всякие передачи.
Да, поганая история, – согласно кивнул Анатолий. Литературных пристрастий дочери он не разделял, но это не мешало ему поддерживать её в неприятии подлости и предательства.
Я ушёл в тренажёрку, пришло время любоваться на крепкие дамские задницы! – весёлый крик из коридора едва не застал Леру врасплох, и она поспешно отхлюпнула из чашки. Замерла, сжавшись, чтобы не повернуться в сторону коридора. Ох, ну и получит Игнат по возвращению! Говорила же ему сотни раз – не ори при родителях, не пугай внезапными появлениями! Нет – вечно забывал об этом и вёл себя как безответственный оболтус. Даром что почти ровесник века!
Ты чего?
Да так, в плечо стрельнуло. Всё же, читать скрючившись улиткой – не самая хорошая идея. Не позвал бы пить чай, я бы ещё и окуклилась! Так что огромное тебе спасибо, папа, – Лера поднялась из-за стола и попыталась начать убирать грязную посуду.
Оставь, я вымою. Всё равно хочу ещё посидеть, – Анатолий отобрал у дочери чашку, отставил её вновь взял журнал с судоку. Лера кивнула ему и ушла.
Он долго сидел за пустым столом, глядя на проём двери. Вместо закрывшейся от них, самостоятельной и уже живущей собственной жизнью молодой женщины, он видел смеющуюся, доедающую на ходу бутерброд девчонку, спешащую на подготовительные курсы. И слышал голос поторапливающего её брата, обязанного проводить сестрёнку до остановки. «А-а-а, Лерка, ты быстрее можешь? Двигай ногами, мне ещё на стадион успеть надо».
Мираж…
Игнат вернулся через полтора часа. Прошёл сквозь закрытую дверь и внимательно оглядел преобразившуюся комнату. Нарисованная на большом листе Катюшка с удовлетворением взирала на чистоту и порядок. Казалось, даже голубое воздушное платье стало выглядеть более свежо и ново, а венок из белых гвоздик и сиренево-розовых флоксов будто только-только сплели из свежесрезанных цветов.
Бардак испарился. Книги стояли на полке, вещи исчезли, скрывшись или в шкафу, или в тазу в ванной, где лежала грязная одежда, нуждающаяся в стирке. Коробки с кассетами были сложены в ровные стопки, наброски убраны в пронумерованные папки, коробки с карандашами скрылись в рабочем ящике, к ним же переместились наконец вымытые кисти. Альбомы с репродукциями и учебные пособия стояли в стеллаже, расставленные по порядку, и даже обычные книги наконец-то вернулись на законное место, перекочевав из-под дивана. Ворох бумажек, ранее валяющийся на письменном столе, теперь был перемещён в мусорную корзину.
Судя по исчезнувшему налёту пыли, открытому окну и флакону духов, стоявшему на краю полки, а не в дальнем углу, как обычно, в комнате должно было пахнуть свежестью с нотками малины и бергамота. Но Игнат уже давно не ощущал никаких запахов, и мог только гадать о них, пытаясь возродить в памяти забытое. Тем более, что и пресловутого бергамота он не нюхал никогда.
Сама хозяйка комнаты сидела на диване, и старательно трудилась над планшетом, зажав в пальцах угольные карандаши, а в зубах – мел. Как же долго они с Федькой искали по заброшенным дачным участкам подходящую фанеру, чтобы из неё можно было выпилить ровный кусок! Тратить деньги, которых и без того было мало, они не хотели, а «собрать» Леру к первому курсу было нужно. Если вопрос с красками, бумагами и прочими расходниками удалось решить, то вот планшеты и подрамники стали серьёзной проблемой. Последние колотил Федька, «по знакомству» забирая на халяву негодные или бракованные плашки со строительного рынка. С большим куском хорошей фанеры вышел облом – за него уже просили дензнаки, а они в семье имелись только на еду. В итоге нужный лист фанеры они нашли с огромным трудом и после недели езды «зайцем» в пригородных электричках, осматривая помойки и дворы у дачных участков. Как пёрли его домой – была отдельная история. Одну сторону планшета Лера раскрасила и покрыла лаком, оставив вторую чистой и отшлифованной.
Каждый раз при взгляде на этот планшет Игнат вспоминал её, вновь и вновь приходящую на кладбище в попытке встретиться с ним ещё раз. Он же прятался и не показывался на глаза. Лера бродила меж могил, иногда останавливалась, делая зарисовки, и могла просидеть до вечера возле Катюшкиного памятника, рассказывая что-то ушедшей навсегда подруге и периодически – робко-робко – зовя его по имени. Когда он наконец появился, она попыталась огреть его фанерой, а потом расплакалась. Четыре с половиной месяца Лера была уверена в том факте, что действительно тронулась умом. Пыталась убедить себя во временном помрачении рассудка, но ни вид мёртвой Кати, зовущей к себе, ни образ мужчины в шинели и тельняшке никак не желали уходить из головы, мучая по ночам странными снами.
Увидела. Убедилась. И стала тратить почти всё свободное время на то, чтобы прийти и поговорить с ним, пытаясь общением, которого призраку явно недоставало, отблагодарить за спасение своей жизни. Игнат недовольно сморщился, отгоняя ненужные мысли – «Ты мёртв, дружочек. Выкинь из головы свои подленькие хотелки и радуйся тому, что есть!» – и направился к ушедшей в себя девушке.
В душевой было сначала красиво, а потом грустно. То ли дело в прошлый раз… Две бабы пришли с одинаковым шампунем и подрались, выясняя кто чью баночку взял. Как они катались по кафелю, как визжали, как мелькали их намыленные тела! – Игнат засмеялся и прыгнул на диван. Исчезнув в нём почти наполовину, он весело подмигнул Лере, изобразил барахтанье тонущего человека, и когда на её лице появилась улыбка, вернулся на поверхность. – А в этот раз в тренажёрку пришло нечто лет тридцати от роду, весом пудов в семь, и росточком с унитаз. Конечно, грешно смеяться над чужими страданиями, но, когда этот сочный кусочек сальца уронил мыло и наклонился его поднять, у стоящих позади девчоночек едва инфаркт не случился от ужаса, а у меня – от смеха. Столько боли и страданий, первобытного страха, и всё в одной ма-а-аленькой душевой! – он патетично воздел руки к потолку и зашёлся мелким, язвительным смехом. – Кажется, девицы дружно решили сдохнуть от анорексии и физического истощения одновременно, – Лера не выдержала и засмеялась, прикрывая ладонью рот и пытаясь не подавиться мелом. – Не хочешь сходить туда, а, Лерка-Валерка? Не уверен на счёт женского вкуса, но мужики туда нормальные ходят. Могла бы и…
Э-э! – Лера погрозила ему кулаком и вновь вернулась к рисованию. Он удручённо вздохнул.
А, понятно. Настроение испорчено уборкой. Любимый бардак пришлось уничтожить, чтобы следы вторжения в твою личную жизнь, то есть банальный обыск, сразу были видны. Что опять? – он приподнял голову и посмотрел на лицо Леры. Та скривилась и, вытащив изо рта мел, тихо ответила:
Папа пытался спрятать мои сигареты, пока я мыла голову. Нашёл «Дикость» и решил, что я тайная лесбиянка. Ну, раз у меня парня нет, и я смотрю такие фильмы, то это единственное, на его взгляд, разумное объяснение. Ох, что было бы, посмотри он на капрала Клингера75! Может, нарисовать его в полный рост и повесить над кроватью? Чтоб у них с мамой точно не осталось сомнений касаемо моих увлечений.
И не надоедает же! Уже тридцать шесть раз клялись, что не будут рыться в твоих вещах, и всё по-прежнему! Двадцать один год, взрослая девка, зарабатываешь уже почти как они, а им всё что-то мерещится и кажется. О, это слепое родительское рвение. Не удивительно, что у тебя до сих пор мужика нет – если у них на него будет такая же реакция, как на карапетку-Ленку, то… Прости, – Игнат тут же оборвал себя, заметив, как скривилось лицо рисующей девушки. Недовольно покачав головой, он решил сменить тему. – Что там у тебя? – призрак извернулся, переворачиваясь на живот, и посмотрел на планшет.
Ему всегда было интересно наблюдать за тем, как она рисует. Да и результат тоже радовал. Лера часто раскладывала наброски и готовые работы, чтобы он мог полюбоваться на них. К тому же, он был единственным, чьё присутствие за спиной во время рисования её не раздражало. Даже однокурсники, заглядывающие в её работу, вызывали у девушки сильное желание стукнуть их планшетом по голове. Или воткнуть кисточку в глаз. Жаль, что красками рисовать она не очень любила, отдавая предпочтение карандашам – акварельным, обычным, пастельным или, как сейчас – углю, сиене и мелу.
Всё-таки ненормальный аргентинец оказал влияние на твой нежный и слабый разум. Это лабиринт?
Нет, – скривилась Лера, загораживая руками и так виденный рисунок. Игнат лишь саркастически усмехнулся, и ей пришлось сознаться, убирая ладони. – Ну да, да! Лабиринт…
На большом листе, запутавшись в переплетении нитей огромного клубка, блуждали в поисках друг друга три фигуры – Ариадна в хитоне и с почему-то обнажённой левой грудью, донельзя героический Тесей с мечом наперевес, и неожиданно печальный Минотавр. После долгого изучения рисунка Игнату показалось что Ариадна шла к чудовищу, а не к герою.