тправилась голова манекена, а там Лера и сама от души приложила его упаковкой с двуспальным комплектом «Гибискус», ядрёного розового цвета. – Э-э-э! Жэнщины, да что вы злыэ такиэ? Всех позову, вмэсте гулять пойдём! – парень попытался перевести всё в шутку, но было уже поздно.
О-па! Что я пропустил, ma cherie? – Игнат вынырнул из перегородки и остановился рядом с Лерой, всё ещё сжимающей в руках ударный комплект.
Акт самоубийства, – негромко ответила та. Всё ровно в гомоне и визге её голос бы никто не расслышал. – Хорен ляпнул, что приличные девушки на рынке не торгуют.
Вот мудак носатый! Ему что, жить надоело? Совсем рехнулся – злить базарных тёток. Они ещё в моё время есаула могли в бочку из-под капусты засунуть, а уж в это, гнилое и дерьмовое… – призрак изобразил плевок. – А с чего вообще Хорен перестал о своей шкуре заботиться? – Игнат нехорошо прищурился, наблюдая за отбивающимся от орущих баб парнем, и Лера призналась:
Опять ко мне приставал, да перестарался.
Ох ты ж, базло недоё…
Игнат, перестань. Его сейчас так «приласкают», что он недели на две от меня отстанет. А там ещё чуть-чуть, и в колледж вернусь, можно будет о нём забыть, – Лера, пользуясь увеличившимся накалом общей сумятицы, ответила призраку почти в полный голос и, подмигнув вернулась к своей работе – покупательница, впечатленная боевым свойством постельного белья, хотела приобрести именно победоносную упаковку!
Неспешно сверив выручку с тетрадью записей, Лера принялась наводить порядок за прилавком и закончила ровно за минуту до прихода хозяина. Проверив деньги и тетрадь, он отдал Лере её дневной процент и остался убирать товар, отпустив девушку домой. Делал он это всегда сам, не доверяя продавщице. Складывал упаковки в коробки с подписями, заматывал полотенчики в плотные тючки и убирал всё в личную «Газель», чтобы утром снова привезти на рынок. Лера подозревала, что это делалось ради тайного распития шкалика водки, подальше от чужих глаз, и особенно от жены.
Я думал, этот день никогда не кончится! Стыло, серо, солнца нет, девок мало! Ху…в общем, хреновое в этом году лето, – Игнат тут же появился рядом с Лерой, занимая привычное место с левой стороны. – Ну что, за покупками? Лоток с кассетами ещё работает, а сгущёнку лучше купить в круглосуточном у дома. Тут не бери. Я слышал, что они «Люблинскую» просроченную завезли, перебитую.
Спасибо, – Лера кивнула, ежась от холода, и застегнула ветровку. Неожиданное летнее похолодание принесло с собой не только понижение температуры, но ещё и порывистый ветер, постоянно дующий со стороны реки. Хотелось поскорее вернуться домой, принять горячий душ и залезть под одеяло, чтобы дремать под очередной фильм и наслаждаться комментариями Игната. Или тайком любоваться им из-под полуопущенных ресниц, пока тот, увлечённый действом на экране, не обращает на неё внимания. Как хорошо, что её личный призрак любил кино!
Выйдя за территорию Казачьего рынка, она свернула за зданием налогового управления на улицу Пушкина и привычно кивнула кривоватому изображению Егора Летова, нарисованному на заборе. Лера знала, что «портрет» рисовал её однокурсник, и что он вёл непрекращающуюся борьбу с работниками налоговой. Они постоянно замазывали очередную одиозную цитату, выводимую под одухотворённым ликом Егора Летова, а создатель шедевра по ночам писал новые. Запасы что побелки, что громких слов были неисчислимы и поэтому завершение противостояния терялось в отдалённом будущем.
На прошлой неделе прохожих встречало откровение «Пули сильнее великих умов. Ржавые гвозди сильнее пророков». Сейчас же надпись гласила, что «Вы все просрали своё Ватерлоо». Подобного нигилизма Лера не разделяла, но наблюдать за вялотекущей войной натужного порядка и надрывного, почти подросткового анархизма, ей нравилось. Это было забавно, и не позволяло забыть о том, что кроме завораживающих красок Врубеля есть жёсткие, безумные, но почему-то понятные, и даже в чём-то правдивые, слова Летова. Знаменитый на всю страну «отец панк-рока» тоже был уроженцем Омска и, как Лера подозревала, данный факт определил всю его судьбу. С одной стороны их города находились болота, с другой степь, а ещё имелись вечный ветер и грязь – то сухая, то жидковатая, облепляющая всё вокруг тонким, чуть жирноватым слоем. Да ещё и юность певца на конец восьмидесятых пришлась, когда в страну медленно начал заползать жирный, упитанный песец, болеющий чумкой. Тут любой с ума сойдёт!
Слева промелькнули обшарпанные стены Казачьего института и вместе с островком государственности кончилась и хорошая дорога. Дальше Лера зашагала по разбитому тротуару. Чинить дороги в городе никто не собирался, и сложившаяся за десять лет традиция имитировать ямочно-заплаточный ремонт обещала продолжиться и в новом тысячелетии. Впрочем, это было неважно. В рюкзаке лежали кассета и четыре пачки сигарет, можно было наплевать на отдых и завернуть в Птичью Гавань, чтобы побыть с Игнатом в тишине, а ещё… Лера остановилась возле сквера на улице Валиханова и задумчиво посмотрела на темнеющую в сумерках зелень.
Ты чего?
Да так… Смотрю на родной город и понимаю, что никогда не выбиралась за его пределы. Ну, Сосновка и детский лагерь в десять лет не в счёт. Игнат, давай мы всё-таки уедем, а? Это же очень простая мечта – уехать из города, в котором ты родился. Попасть в иное место, такое, что даже представить сложно среди родных улиц и скверов. Накоплю денег, окончу колледж, и мы с тобой рванём отсюда! Куда-нибудь на юг, или вообще в другую страну.
Интересно, как я буду перемещаться в самолёте, – индифферентно ответил Игнат, глядя в сторону гаражей-ракушек. Мечты Леры о побеге были ему понятны, но понемногу начинали беспокоить. – Наверное, провалюсь сквозь обшивку и исчезну в облаках.
Поедем на поезде. И вообще – что за отговорки?! – её окрик привлёк внимание прохожих и Лера торопливо вошла в сквер, остановившись возле пустой лавки. Мамочек с колясками или хладостойких пенсионеров рядом не наблюдалось, поэтому она спокойно уселась на волглые доски, исцарапанные памятными и очень ценными записями. Потомкам, если они найдут эту скамью, очень полезно будет узнать, что «Prodigy» это cool, Юлька – сука, а омский футбольный клуб «Иртыш» лучше итальянского «Ювентуса». – Ты что, не хочешь выбраться отсюда?! У тебя столько возможностей, столько шансов для путешествий! Ты ведь в самом деле можешь осмотреть весь мир.
Спасибо. Я в пятнадцатом году до Митавы дошёл, потом еле выбрался. Нет уж. Родился в Омске, сдох неподалёку, так и просижу тут. К тому же, кто мне будет читать Байрона, Рембо и Хосе Сантоса Чокано, если я отсюда уйду? – Игнат, опомнившись, попытался заставить Леру улыбнуться. Та хмуро молчала. Короткие прядки, обычно забавно топорщившиеся, прижимал настырный ветер, а в серо-зелёных глазах не было видно рыжих крапинок.
Поехали в Италию, а? Хорошая ведь страна, красивая, да и история более чем интересная! Посетим древние города, увидим старинные замки, станем ходить по художественным галереям и музеям, погуляем по оливковым рощам и виноградникам, где делают лучшее вино, увидим настоящее тёплое море и…
Поедем! – легко соврал Игнат. – Если хочешь, так поедем. Давай, начнём копить деньги. Правда, придётся тебе бросить курить и отказаться от идеи съездить на Эбейты78 с Федей и Ленкой, но это того будет стоить!
Врёшь. Ты не веришь, что у нас получится уехать отсюда, да? – Лера скривилась и полезла в карман куртки за сигаретами. Копаясь в кармане, она задела деревяшку на спинке скамьи, и из-под неё шустро пополз небольшой паучок. Отбежав сантиметров на десять от беспокойной девушки, он остановился и замер, изредка потирая лапки. – Я же знаю, что не веришь. Игнат, поверь, я буду стараться, буду работать, учиться и мы вдвоём – ты и я – уедем туда, где тепло! Где солнце, где море, где растёт мирт и ещё какая-то южная древесная пакость, от которой голова кругом и хочется петь, – её губы задрожали, а движения сделались судорожными. – Там красивые женщины и на них мало одежды, тебе понравится!
Да к чёрту этих женщин, Лера! – взорвался Игнат. Отойдя от неё, он принялся расхаживать по раскрошившейся дорожке, сунув руки в карман шинели. Тяжёлая ткань оставалась недвижимой и даже резкие развороты не могли заставить полы взметнуться. Неизменный во всех смыслах образ. – Плевать на них, понимаешь? А тебе не должно быть плевать, только не на женщин, а на мужиков. На нормальных, живых мужиков. Понятно?
Нет, не понятно, – прошипела та, сжимая зубами фильтр сигареты.
Я мёртв, понимаешь?! Мёртв! Не знаю, почему я остался призраком, почему ты меня видишь, а все мои потомки – нет. И почему ты ко мне привязалась я тоже не знаю. Забудь, забей, перестань цепляться за меня. Ты молодая, красивая, талантливая, но ты подстраиваешься под меня, живёшь так, будто дохлый анархист, сдохший в Васюганских болотах79, что-то значит для…
Молчи, – Лера медленно затянулась и выпустила дым, на миг скрывший Игната. Ей стало страшно – а вдруг он исчезнет? – и она тут же развеяла рукой серое марево. – Не бросай меня! Если бы не ты – я бы умерла, не нашла в себе сил идти дальше, учиться работать, пытаться мириться с родителями и… Не хочу ничего больше слушать, – голос не стал громче, но в нём послышался отчётливый металлический лязг. Лерка опять закусила удила… – Если тебе самому тут тоскливо и противно, тогда уходи. Но если нет, то перестань изводить меня и себя. Тебе плохо со мной?
Нет, – Игнат присел на корточки рядом с девушкой и заглянул в глаза. Ему нравилось смотреть в них и видеть живой цвет. «Отражение души», как говорилось в любимых Леркой поэмах. Раньше, давным-давно, у него самого была зелёная радужка, теперь, как говорила Лера, она стала серого цвета. Наверное, глаза мертвеца и должны были быть бесцветными. Пустыми. – Я думаю, поэтому я и не исчез, когда ты по моей просьбе делала для меня кенотаф. Я лишь боюсь, что испорчу тебе всю жизнь.