81. Городок этот был вырублен в скалах, он был мал и прекрасен. Бродяга задержался в нём на пару дней. Он повеселился, спас двух детей, совратил четырёх женщин, вылечил одну кошку и убил трёх мужчин. Пока он отдыхал, то услышал, как местные судачат о живущей в горах ведьме, которая то ли помогает путникам, то ли убивает их и ест, то ли вяжет коврики на продажу. Но все были уверенны в том, что это именно ведьма. Вызнав, в какой стороне её искать, бродяга под облегчённые вздохи добропорядочных жителей – и горестные не очень добропорядочных женщин – отправился искать ведьму.
И нашёл?
Съешь апельсин и слушай молча. Бродяга недолго лазал по скалам, ведь он всегда быстро добивался того, чего хотел, и в середине четвёртого дня пути добрался до места в горах, где у обрывистого склона, под старой пихтой, стоял небольшой домик из камней. Возле огромного валуна сидела старуха с седыми космами и пряла пряжу, напевая что-то скрипучим мерзким голосом. Бродяга поклонился ей и прошёл к краю склона, к самому обрыву и сел, свесив ноги. Солнце стояло высоко и перед ним расстилался дивный вид, которым бродяга начал любоваться. Любовался он им так истово, что вскоре опорожнил четыре бутылки вина из тех семи, что взял с собой в дорогу. После этого он наконец повернулся назад и поздоровался со старухой, успевшей спрячь две кудели.
Здравствуй, Мать-Паучиха, – сказал он ей. Что ему ответила старуха я тебе не скажу, потому что грязная брань недостойна этой сказки. Под конец своей брани старуха метнула в незваного гостя веретено и то вонзилось ему в горло. Потекла кровь, и бродяга умер. Но так как он забыл, что такое время и что такое смерть, то вскоре он поднялся и подошёл к пожилой женщине, собирающейся уходить в дом.
Крепкая у тебя рука. Так же ли крепки твои бёдра, колени и ягодицы?
Вместо ответа она свернула ему шею и ушла в дом. Через пару часов, когда начало смеркаться, бродяга вошёл в домик из камней, сел у очага, возле ног женщины и снова заговорил с ней.
У тебя дивные щиколотки, лодыжки твои изящны, а бёдра полны. Ягодицы же… – договорить она ему не дала, так как ударом ноги сломала шею, а тело вынесла на улицу. Поздним вечером, когда молодая женщина ложилась спать, он снова вошёл в её дом, поставил на стол вино и положил у очага убитого козлёнка. Он жарил мясо, напевая песни далёких земель и ругаясь на плохой дымоход. Когда он доделал своё дело, то ведьма заколола его ножом и снова вытащила мёртвое тело вон. Ночью бродяга опять вошёл в дом ведьмы, поставил на стол предпоследнюю бутылку вина, а на кровать, где спала молодая прекрасная девушка с медными косами, бросил веретено и нож.
Дурные нравы у местных дураков, раз они отучили тебя от добрых гостей, – так сказал ей бродяга. А после снял пропылённый дублет, налил в деревянные стаканы вина и поставил остывшее мясо возле свечи. И дева засмеялась и села рядом. Они просидели до утра за столом, потом на кровати, на полу и даже на крыше маленького домика из камней. Потому что женщины изменчивы и зловредны, и непонятно – что им по нраву. А мужчины – терпеливы, грубы и любят охотиться, загоняя быструю дичь. Но эти были сумасшедшими и не знаю я, почему они сошлись. Долго пробыли они вдвоём, и не раз на дне ущелья оказывалось тело бродяги. Или рыжая женщина, задушенная, лежала у высокой скалы. Но они оба забыли про время и смерть, и нашли друг друга, поэтому в домике ночью горел свет и пардовые рыси в смущении уходили прочь. Иногда в горы приходили чужие люди. Они хотели узнать что-то, что было скрыто от них, и старуха, прядя свою пряжу, отвечала на их вопросы и раскрывала тайны. За еду, за вино и за деньги. Тех, кто хотел узнать слишком многое, она убивала, потому что знала – нет ничего опаснее знания в слабых руках и пустых головах. Но однажды дороги и море снова позвали бродягу, а ведьма не захотела идти вслед за ним и покидать горы. Косматая старуха кричала, женщина сердилась, молодая девчонка плакала, а бродяга хмурился ругался на восемнадцати языках и всё время слышал шорох утоптанной земли и шелест волн. Долго препирались они, и не одна лавина сошла вниз, и много интересного узнали они друг о друге. Наконец ведьма сказала ему:
Иди, а я буду где-то рядом. Я приду, когда стану тебе нужна и ты найдёшь меня, когда понадобишься мне. Твои желания запутаны, как дороги, а сердце гневливо, как море, и в нём много любви для тех, кого нет и не будет, пока ты их не создашь. Если бы ты был мудрее – ты повёл бы за собой людей. Но ты жаден и не хочешь никого терять, поэтому поведёшь мёртвых. Ты свет – но для тех, кого уже нет в живых. Иди, траур моего сердца. И я найду тебя., – и бродяга ушёл из гор, не оставив ей ничего кроме шрамов, и такие же шрамы унося на своём теле. И когда он плыл по морю, пытаясь забыть свою ведьму, случился шторм. Корабль пошёл ко дну, команда тоже, а бродягу вынесло на берег пустого острова, где среди голых камней пробивалась редкая и чахлая трава. Он не утонул, потому что такое не тонет, и долго бродяга любовался на бушующие волны и ещё дольше слушал гневный рёв глубины. Печаль и нежность сплетались, как полосы булатной стали, разум мутнел и вновь прояснялся, подобно стеклу в печи, а сердце останавливалось и вновь начинало стучать. Наконец он разгрыз свои вены и кровь его потекла в солёные воды, и смеясь, бродяга сказал:
Ты так любишь жизнь и не любишь людей! Ярость твоя сравнима лишь с твоей безмятежностью, всеобъемлющей и безграничной. Так иди же ко мне, и мы вместе начнём любить и ненавидеть, создавать и разрушать! Я покажу тебе землю и дам тебе всё, что ты только захочешь! – и на галечный берег из воды вышел молодой юноша, прекрасный и медноволосый, как горная ведьма, потому что часть своего сердца он оставил ей, а часть отдал морю. Юноша посмотрел на бродягу, рассмеялся и произнёс:
Ну и дурак же ты, Старик.
Бо усмехнулся и замолчал. Заворожённая его рассказом Феличе смотрела куда-то вдаль, на проносящиеся мимо деревья и мелькающие вдалеке предгорья. Старая сказка представала перед ней в новом свете, и она не могла сдержать глупую, счастливую улыбку.
А дальше, Бо?
А дальше не сказка, а жизнь, – он потянулся и поправил начавшие натирать бёдра ножны. – Штаны бы найти хоть какие… я же не Дэинаи, чтобы без них обходиться.
Тебя можно будет спрятать в кустах, а я куплю тебе какие-нибудь шорты. Или брюки вроде тех, что я нашла в бутике «Лоро Пиана». О, и рубашки! На заказ тебе вряд ли что здесь сошьют, придётся обойтись чем-нибудь из «Камичиссима» или «Дель Сиена»82.
Феличе, в Фалерне мы найдём только два секонд-хенда и один рынок. Уймись. Мне нужны обыкновенные штаны.
Ладно. Купим джинсы, – она надулась и сердито сложила руки на груди. – Но потом я обязательно подарю тебе что-нибудь хорошее. То, что подходит именно тебе!
Неожиданно грузовик резко тряхнуло и Феличе кубарем покатилась по сену. Бо, даже не думавший держаться за что-то во время езды, со всего маха ударился головой о стальной крюк и замер. Крепкое тело безвольно обмякло, застыв уродливой медузой на берегу; в остекленевших глазах, как в зеркале, отражались вершины буков.
Что такое? Мы что, уже приехали? – отплёвываясь от соломинок, Феличе совсем забыла про то, что совсем недавно мимо них проносились лишь деревья и кусты, и никаких признаков жилья не было. Послышался скрип старых креплений, удерживающих борт, и через пару мгновений над ней навис водитель грузовика. Раскрасневшееся лицо покрывала тонкая плёнка испарины, а ненормально расширенные глаза лихорадочно блестели. Окинув взглядом подобранных пассажиров и даже не заметив, что один из них мёртв, он схватил Феличе за руку и потащил её наружу.
А-а-а… Пусти, пусти меня! – женщина истошно закричала и принялась отбиваться, что было сил. От чужого прикосновения, от ощущения крепких, чуть влажных пальцев на своём запястье её колотило, как в лихорадке, а паника внутри мешала сосредоточиться и вырваться из захвата. – Нет! Бо, помоги мне, – отвлечённая обезумевшим водителем, она не видела брата, не видела того, что с ним стало и поэтому звала его. Единственного, кто мог спасти её.
Хватит орать, девка. Сюда иди… Да не упирайся ты, сучка… Иди, иди сюда, сладенькая… – мужчина беспорядочно бормотал что-то себе под нос, пытаясь стащить упирающуюся добычу на асфальт. Феличе царапала его руку, норовила укусить, но он схватил её за волосы и с силой ударил о дно кузова. Она вскрикнула и рванула назад, цепляя за трос, удерживающий тюк с сеном.
Нет, нет, пусти меня! – Фели снова рванулась назад и снова безрезультатно. Почувствовав, как чужие руки хватают её уже за предплечья, она вслепую попыталась дотянуться до брата. Волосы падали на лицо, закрывали обзор, и Феличе не видела ни безжизненное тело, ни красное, налитое кровью лицо водителя, уже влезающего в кузов. – Бо!!
Мимо промелькнула серебристая полоска, раздался влажный треск, затем сухой стук, и водитель закричал, падая на спину. Его отрубленная рука так и продолжала сжимать запястье Феличе. Содрогаясь от омерзения, женщина кое-как отцепила мёртвую кисть и с рёвом бросилась к Бо, вновь повалив того на сено.
Он… меня… А я… надоели! Сколько можно… Бо… – она ревела, уткнувшись в его плечо, царапая плечи ногтями в попытке спрятаться как можно надёжней, чтобы её больше никогда не нашли и не схватили.
Ну, хватит. Перестань, – мужчина осторожно гладил её по растрёпанным волосами, целовал в висок, не обращая внимания на истошные крики истекающего кровью водителя. Плевать. Главное, чтобы Феличе успокоилась, перестала дрожать и плакать. Дурацкий крюк едва не стал причиной непоправимого, и думать о последствиях не хотелось. Хотелось обнять покрепче перепуганную Фели, утешить её, спрятать ото всех и сберечь.
В золотисто-каштановых волосах засыхала, обращаясь в пыль, тёмная, почти чёрная кровь. Но и это было не важно.
Постоянно смотрят… лапы тянут… Даже тебя не всегда боятся! Зачем папа меня такой оставил?! – судорожный всхлип перешёл в сдавленный вой и Феличе затрясло ещё сильнее. Бо, отстранённо улыбаясь, продолжал гладить её по голове, ощущая, как по его голой коже всё текут и текут чужие тёплые слёзы.