есячную зарплату делаю, – Рикки опасливо посмотрел на гостей. – Мол, вожу гостей на остров. Про хозяина рассказал…
Что ты рассказал? – Бо снова подкинул нож.
Ну, про то, что его таким же, какой он сейчас, ещё дед помнил. Легенду эту дурацкую, семейную, рассказал. Она вцепилась в неё, и давай выпытывать. Я сболтнул лишнее, да! Но… – его прервал свист ножа, воткнувшегося в стену рядом с головой. Рикки замер, пытаясь понять – отрезано у него ухо, или ещё нет. Бо отлип от стены и подошёл к нему.
Ты так и не понимаешь вопроса? Отвечай точно – что ты рассказал ей.
Да всё, что знал! Я просто пытался доказать этой идиотке, что её «свобода» – это глупость. Умные люди её по-другому используют! У хозяина острова денег явно выше крыши, раз он за обычный катер столько отстёгивает, – Риккардо вжался в стенку вместе со стулом, пытаясь убраться как можно дальше от Бо. – Про… синьору рассказал, которая на берег иногда ездит, – он мотнул головой в сторону Феличе. – Ну, что она выглядит странно – вы уж простите, но у вас вид такой иногда, будто похмелье или под наркотой какой-то.
Я? Наркотики? – она возмущённо вскинулась и рванула к парню. Сорвав со стены чью-то фотографию в рамке, Феличе со всего маха ударила его по голове. К счастью – плашмя, а не углом. Брызги осколков полетели по всему коридору, закатываясь под тумбочку для обуви и оседая в волосах у Риккардо. Тот только всхлипнул и схватился за голову, боясь что-то сказать.
Выйди на улицу, пожалуйста, – тихо сказал сестре Бо, исподлобья глядя на неё. От тусклого света под его глазами пролегли тени и неприятный шрам вновь напомнил о своём существовании, резкой линией перечеркнув нижнее веко.
Хорошо. Как скажешь, – Феличе гордо кивнула ему, отшвырнула фотографию, так что рамка окончательно развалилась на части и, хлопнув дверью, покинула дом Буджардини.
Цыганка ещё к тебе приходила?
Да… Месяца четыре назад она пообещала «избавить от проклятья», если я скажу ей, когда на остров ещё поедут туристы. Я послал её – кто же от денег таких откажется! А на прошлой неделе она снова припёрлась, сказала, что ей очень нужно поговорить с хозяином и заплатила десять штук, чтобы я отвёз её. Вчера она должна была сесть в катер вместе с немкой, которую я перевозил, но к ней прицепилась полиция и цыганка эта никуда не поехала. Я всё ждал её, а она… в общем, пробежала мимо, швырнула в катер подвеску и крикнула, чтоб я её при себе держал. Я так и сделал – сплавал к острову с этой штукой в кармане, и всё! Она за ней не приходила, деньги уже у меня, так чего волноваться?
Всё… Цыганка говорила, как ты можешь с ней связаться? Отвечай!
Да, – Рикки дрожащими руками вытянул из-под ворота футболки лазуритовый гиацинт на кожаном шнурке. – Она сказала… отдать птицам и позвать её… Я решил не снимать, мало ли.
Ну, значит теперь точно – всё, – Бо улыбнулся ему, сорвал шнурок, оставив след на коже, и похлопал парня по плечу. При этом большее внимание он уделял подвеске, чем трясущемуся от страха Рикки, готовому в любой момент грохнуться в обморок. – Бывай.
И… вы мне ничего….
А что я должен сделать? – Бо посмотрел на Риккардо с искреннем удивлением.
Ну, я не выполнил уговор, да и цыганка эта…
Верно! Точно, ты же предатель! – Бо засмеялся и, вынув из стены нож, приставил его к горлу парня.
Ради Бога, пожалуйста, не надо!! – Рикки затрясся, кляня свою болтливость. Ну что ему стоило промолчать? Зачем, зачем он задал этот вопрос? Одуряющее облегчение, навалившееся на него в тот момент, когда сын хозяина решил уйти, сотворило дурную шутку и помрачило мозги.
Ради бога… Ради чьего-то Бога. Ну, раз ты такой религиозный человек, то слушай. Если нечестивый будет помилован, то не научится он правде, будет злодействовать в земле правых и не будет взирать на величие Отца Моего.95 И Отец, мало-помалу наказывая их, давал место покаянию, зная, однако, что племя их негодное и зло их врождённое, и помышление их не изменится вовеки…96 – медленно, с расстановкой произнёс Бо. Забытые слова сами собой возникали в памяти и ложились на язык. Не было ничего проще, чем ввернуть в речь фразу-другую на богословскую тематику, прикрывая тем самым звериное рычание, рвущееся наружу. Вспомнить, кем он был, чтобы ощутить границу и не стать тем, кем он был!
Что вы такое несёте? Какое зло я сделал? Да, я проболтался, но не убивать же за это?! – дрожащий голос молодого синьора Буджардини был полон неприкрытой истерики и, самую малость, возмущением. Он не мог умереть настолько глупой смертью. – Меня нельзя убивать, нельзя. Кто тогда будет возить людей на остров? Алонсо? Да он даже не знает, как катер заводится. Он же дурак. Идиот! Не, надо, пожалуйста… Ну за что?!
Какой интересный вопрос, – Бо склонился чуть ниже и заговорил негромком, спокойным голосом. Но каждое его слово раскалённым винтом вкручивалось в мозг Рикки, причиняя почти настоящую физическую боль. – Твой предок, Риккардо, однажды сделал то, что не должен делать никогда ни один мужчина. И за это мой отец его наказал, но, к сожалению, не убил, потому что это было бы слишком легко. Его жёнушка – уж не знаю, как она смогла выследить и найти отца – несколько дней валялась у него в ногах, выпрашивая милость. Без единственного кормильца семью ожидали голод и смерть. В те времена не платили пособия, не было социальных служб и фондов помощи кретинским детям убогих дебилов! И всё, на что могла рассчитывать семья ублюдка, бывшего твоим предком, это были паперть и милостыня! – Бо с небольшим нажимом провёл кончиком ножа по небритой щеке Риккардо, пуская струйку крови. «Брутальная» щетина окрасилась багрянцем, и парень заскулил. – Отец ради интереса решил пойти ей навстречу – такая храбрая женщина, так борется за семью… и он дал ей денег. Много денег! И сказал, что и она, и потомки её сошедшего с ума муженька, которому муки совести и страха уничтожили разум, будут служить ему. Вымаливать прощение. А он, как честный человек, даже будет за это платить! Представляешь? Какое благо он совершил для семьи того, кто оскорбил его дочь, его детей, его самого… – Бо тихо засмеялся и провёл вторую, параллельную полосу. Рикки дёрнулся, вцепляясь изо всех сил в спинку стула и моля лишь о том, чтобы мать всё-таки вызвала полицию. – Я не мог понять – зачем он милует эту шваль? Сказано ведь в «Книге премудрости Иисуса, сына Сирахова»: «Человек мудрый во всём будет осторожен и во дни грехов удержится от соблазна». Да, соблазн использовать велик, но идиоты не могут быть умны и верны по определению, а также обладают короткой памятью. Но потом я нашёл в сложившейся ситуации некоторую пользу. Ради денег, которые я же для развлечения крал, поднимал со дна, выигрывал в карты, кости, в кулачных боях, вы лгали, предавали, покрывали дурные дела… И молчали. Когда Дэинаи веселился на берегу, то на все его выходки закрывали глаза, и никто не пытался тащить его в тюремный подвал. Как удобно, что брат твоего прадеда имел высокое звание в войсках карабинеров! А совсем недавно, когда рыжий парень разгуливал по Сан-Эуфемии, никто из местных чернорубашечников97 даже не пикнул. Местное отребье, зовущее себя «мафией», прекрасно осведомлено о том, какой женщине можно свистеть вслед, а какой лучше не стоит. Это забавно… Конечно, чем меньше мы привлекаем внимания, тем для нас лучше, но нельзя жить с зашитым ртом и связанными руками! К тому же наша общая маленькая игра веселила. Кто-то боялся, кто-то гордился. Ты – гордился, я знаю. И всё что было надо, так это держать рот на замке. Всего лишь! При многословии не избежать греха, а сдерживающий уста свои – разумен.98 И… Ты облажался, – Бо медленно повёл ножом по горлу Рикки, разрезая кожу, вены, выпуская наружу бурную кровь. – Вы все облажались. Тупые, болтливые твари.
Он чуть отстранился от хрипящего, пытающегося зажать горло Рикки. По груди расплёскивалась алая волна, джинсы в промежности потемнели и запахло аммиаком. Гримаса омерзения исказила красивое лицо Бо, и он брезгливо отошёл от умирающего парня. Оглядевшись, он стянул с вешалки чей-то шейный платок, вытер им нож и убрал обратно в чехол. Взгляд сам собой зацепил за маленького паучка, сидевшего на стене возле пожарной сигнализации. Осторожно протянув руку, Бо легонько коснулся его. Паучок даже не вздумал бежать. Он только дёрнул передними лапками и продолжил смотреть на человека.
Опять следишь… – мужчина усмехнулся и, покачав головой, произнёс, внимательно глядя на крошечного ткача. – Милосердие – удел слабых. Я понимаю, почему отец пожалел тогда предков этого жадного, тупого ублюдка. Ненависть к тем, кто едва не погубил его дочь, понимание боли матери, страдающей за своих детей, всё это может смешаться в дикий яд, сжигающий изнутри… Только все было зря – память у них короткая, как и жизнь, – Бо размял плечи, мельком глянул на входную дверь, за которой стояла послушная Фели, и двинулся в сторону ближайшей запертой комнаты. Они слышали, как хрипит и визжит Рикки, и не попытались спасти его. Сына, брата… Так стоит ли продолжать их существование? – Отцы ваши грешили: их уже нет, а вы несёте наказание за беззакония их!99 И так во всём, как хотите, чтобы поступали с вами люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон.100
Он стоял, прислонившись к стене и слушал собственное дыхание, шум крови в венах. Дыхание было спокойным, а кровь, взбудораженная и вскипевшая, жгла изнутри. И он видел в темноте, за закрытыми веками, эту волнующуюся и бурлящую черноту. Лава, опаляющая его тело и разум. Бо устало потёр лицо, размазывая потёк крови на коже, выругался, достал из кармана джинсов сунутый туда шейный платок и снова принялся вытираться. Не стоило пугать Феличе видом своей рожи. Нет, ей и без этого пришлось настрадаться за прошедшие ночь и день. Птицы, Танила, цыгане, водитель грузовика… И всех так и тянет к ней, к её чрезмерной красоте и пустоте, что плещется внутри, и которую они втроём пытались засыпать, создать опору под ногами глупенькой Фели. Значит, он всё делал не так. Вёл не туда и не смотрел по сторонам, не замечал, как скучнеет она. А следовало бы! Вместо этого он сам тонул, а сегодня, наконец-то, вынырнул.