Отец… – Бо медленно сполз по стене, опускаясь на пол, и сжал голову в ладонях, стараясь утихомирить разбушевавшиеся кровь и гнев. – Почему, ну почему? Зачем ты оставил тогда жизнь тем выродкам, что посмели прикоснуться к Феличе? Зачем протянул их всё через годы в этот момент, будь он проклят? Не было бы их – никакая тварь, какой бы силой ни обладала, не смогла бы причинить ей вред. Никто не раскрыл бы рот – это ведь был лишь вопрос времени, когда и кто начнёт болтать. Мне плевать на себя, слышишь? – тяжёлый, чуть надрывный шёпот был еле слышен в мёртвом доме. – Зачем всё это Фели? Если бы катерщик не открыл рот, то цыганка не узнала бы ничего о тебе. Мало ли слухов в Италии про странные места? Но нет – открыл и рассказал, а она узнала и… Сука! – Бо в ярости откинул руку в сторону, разбивая кулаком покрытую деревянными панелями стену. – Ты ведь ждал, да? Или просто наблюдал, без интереса и любопытства? За ними или за нами? За кем? – Бо тихо засмеялся, скаля белые зубы. – Ты же никогда мне не ответишь, отец. Ты слышишь меня, я знаю. Ты всегда слышишь. Ты не тот, кто не обратит внимание на крик и мольбы своих детей. Но ты не ответишь, пока я не подступлю к тебе с ножом у горла… с ножом. Слышишь, Старик, её сегодня прирезали! Мою сестру, твою дочь, нашу Феличе! И я позволил это! Потому что так было надо, ты нас так учил. Долгие, долгие годы… Я чудовище, ублюдок – ведь она была согласна. Пожертвовать собой, отдать себя, как в том ублюдском месте, откуда ты её вытащил. И какая разница – отдать свою кровь и тело за деньги, или за возможность и право узнать ответы на свои вопросы? За право покарать и вернуть содеянное? И это всё было потому, что ты нас так научил! Отец! – Бо закричал зло и надсадно, глядя в белёный потолок, и тут же заговорил тихо и горько. – Зачем ты оставил их в живых? Чтобы всё пошло именно так? Чтобы когда-нибудь нам – мне – пришлось вернуться и закончить твоё дело? Грехи отцов ложатся на детей… Работа, получается, тоже. Или болтливые идиоты, предатели и дети предателей, тебе были нужны для того, чтобы заставить меня когда-нибудь разозлиться, сорваться и подумать? Ведь никому из нас, кроме меня, подобное не было нужно. Что ж, я сделал. Ты доволен? Слышишь, отец, ты доволен?!
Ты так хорошо знаешь все эти смешные умные слова… Ты только не подумай, Бо, я не подслушивала! Ты просто очень громко говорил, выразительно так. – Феличе даже не обернулась на хлопок двери и ни словом не обмолвилась о том, что могла слышать ещё что-то. Слышала, всё слышала. Но промолчала, потому что знала, что это всё было предназначено не для неё.
Это называется Слово Божие, цитаты из Библии. Раньше я твердил их изо дня в день, но никогда не пытался понять. Я знал, что это лишь ширма для других, гораздо менее благих дел, – Бо сел на крыльцо рядом с Феличе и, приобняв её за плечи, притянул к себе. – У меня тогда было три отца. В первого я не верил, потому что не видел и не чувствовал. Второго боготворил и ненавидел. И он же был мне третьим отцом, по вере в первого.
Не понимаю, – Феличе сдвинула бровки, пытаясь понять смысл сказанного, а потом началась изворачиваться в попытках посмотреть на брата. – Как так, Бо?
Не важно, милая, – он прекратил её попытки повернуться, сжав сильнее в объятиях, и уткнулся лицом в волосы. Вдыхая их запах, чувствуя, как мягкие и нежные пряди скользят, вырываясь из плена дешёвой заколки, купленной на станции в Фалерне, он успокаивался, и лава внутри него застывала. Волосы его сестры должны были удерживать серебро и аметисты – зимние звёзды на ночном шёлке. Но их скреплял пластик с парой страз, и получившийся диссонанс резал взгляд. Бо снял заколку, расправил густые локоны, и неторопливо принялся плести косы. Так, как помнил. Это успокаивало, загоняло внутрь бешеного зверя, что рвался наружу, ярился от вида крови и хотел её ещё больше! Как бык, бросающийся на алый плащ тореро. Бешеный бык…
Что ты делаешь?
Убиваю время, – ответил он, наслаждаясь моментом тишины и спокойствия. На улочке было безлюдно, из дома не доносилось ни звука, а Феличе сидела рядом, прижимаясь к нему горячим боком и тихо смеялась, когда он нарочно дёргал её за волосы и чуть тянул, заставляя поворачивать голову.
Было три отца… – вдруг заговорила она. – А теперь?
А теперь – один. Только один. – Он осторожно сплёл в узел концы обвитых вкруг головы кос, оставив отдельные пряди свободно свисать, и с нежной улыбкой посмотрел на сестру. Феличе была прекрасна. Мила. И даже добра. И послушна. – Пойдём. Будем вызывать «демона свободы», логику действий которой я никак не могу понять! Это всё так тупо…
Ну, я читала, что у безумцев своя логика. Она наверняка сумасшедшая – жить с цыганами, в той грязи и пакости, вредить нам… и зачем?! Что мы ей сделали? Не понимаю… Увижу – искупаю в море! Может, отмоется.
Хорошо. Пойдём на берег и поищем каких-нибудь чаек.
Ты уверен? Я не люблю птиц.
Более чем. – Бо покачал в воздухе подвеской на кожаном шнурке и поднялся. Он исправит досадное упущение отца, которому его мимолётное милосердие может грозить проблемами. Потому что это всё – его, лично его тишина, спокойствие и дом, куда он всегда возвращается к воскресенью, чтобы быть с настоящей семьёй, со старшим братом, сестрой и отцом. И ни одна сволочь не смеет не то, что мешать им – даже влезать в их дела!
* * * * * * *
Это странно! Такой прекрасный остров, а вы не устраиваете здесь никаких развлечений! Дайвинг, катера, до хотя бы что-то вроде пейнтбола! – Анри сделал вид, будто держит ружьё и «выстрелил» в жену. Лидия только многострадально вздохнула и попыталась укоротить разошедшегося мужа, с чего-то вдруг начавшего выражать недовольство из-за отсутствия шоу-программы на Марасе.
Сюда приезжают не за этим, – засунув руки в карманы, Лино рассматривал безоблачное небо над головой. Спокойный, уравновешенный, словно постигший суть учения Гаутамы и понявший, что зря потратил на это всю жизнь. Можно было обойтись и за пятнадцать минут.
Но здесь можно было устроить превосходное сафари!
Ваш остров хорош сам по себе. Не обращайте внимания на моего мужа – он донельзя избалован европейскими супермаркетами, где за девяносто девять центов можно купить… – Лидия не договорила.
Нет, а ты разве не хотела бы пострелять? Сыграла бы с Анной в битву за Берлин! – Анри расхохотался, довольный своей шуткой. Немка и русская натянуто улыбнулись. Это была одна из немногих тем, которую никогда не поднимали в разговорах. А тут…
Я не люблю войну, – немного прохладно произнёс Лоренцо.
Да ладно вам! Война и хорошенькая драка разные вещи! Сколько бы людей поехало сюда ради такой возможности. Это ведь как по ТВ – остров, две соперничающие команды и полная свобода. Стреляй – не хочу!
На Марасу приезжают отдохнуть, насладиться уединением и тишиной. А что до стрельбы… – Лино вдруг тихо засмеялся, и от этого звука Лидии стало не по себе. – Мой младший сын многие годы отдал войне. Настоящей, с кровью и трупами, а не игрушечной, где вместо пуль шарики с краской. Если хотите, он поведает вам о том, как правильно резать горло, устраивать засады и посылать солдат на заведомо проигрышное сражение, потому что так надо. И как идти в такое сражение самому, – его голос звучал по-прежнему вежливо, и даже немного дружелюбно, но Лидии тут же захотелось извиниться перед хозяином острова. Однако она не успела это сделать – Лоренцо развернулся и зашагал вперёд, к узкой тропинке. Она одним концом утекала за редкие стволы канадского клёна, а другим обвивала невысокий холм и напоминала греющуюся на солнце змею. Или девичью ленту, брошенную на зелёный муар.
Лоренцо свою задачу выполнил – вытащил стариков подальше и дал Дэю время. Манипулировать людьми просто. Ещё проще подталкивать их к самостоятельным решениям. Упомянуть, что Дэй – «нелюдимый прекрасный мальчик» – нашёл общий язык с Мартой, и вот battona вместе со своим придатком спешит увести яблоко раздора подальше от остальных. Затронуть тему полётов и дирижаблей, рассказать дивную новость, что музей Помпей купил у русских аэростат, для показа туристам разрушенного города, и мальчишки тут же вспомнили о том, что у них есть с собой квадрокоптер, коробку от которого Лино видел в окне. И некоторых совершенно не волнует, что рогоносец с бутоньеркой и Иуда отправляются на это мероприятие по запуску дорогой игрушки вместе. А что про старшее поколение недоносков… Лино терпел только Лидию. Спокойная женщина, привыкшая к некоторой глупости своего мужа и нежно любящая единственного сына, она искренно восторгалась островом, не пыталась рвать цветы на венок или букет, не требовала наличия скамеек под каждым грабом. И она даже не возмущалась долгой прогулкой, ведь – о, какое несчастье – все продукты остались дома, а организм требовал подпитки.
Лино, дружище, вы говорите про резню! А я имел в виду нормальное развлечение, – Анри всё никак не хотел униматься.
Я думаю, не все считают так же, – тихо отметила Лидия, стараясь взять мужа под локоть и притормозить его. – Не надо про войну.
А что война? Это историческая необходимость! – разошедшийся отец жениха явно не понимал намёков. – Как иначе решать споры?
Слово «дипломатия» вроде ещё не удалено из французского языка? – Лоренцо усмехнулся, взъерошил короткие волосы и искоса глянул на Анри. Ясно, от кого у Венсана недальновидность и некоторая слепота.
Дипломатия для слюнтяев и слабаков! Проблемы надо решать без лишних разжёвываний и перетягивания резины! Нужно быть решительными, сильными, – резко заявил мужчина. Слышать это от обрюзгшего, любящего пиво и ток-шоу человека было несколько странно.
Анри, вы ведь понимаете, – Анна задумалась, подбирая слова, – в наше время необходимо быть более терпимыми! А отстаивать своё мнение можно и без развязывания войны или драки.
Излишняя мягкотелость, а тем более набившая оскомину «толерантность», есть ничто иное как слабость, часто приводящая к опасному и очень кровавому срыву. Не все могут долго терпеть, когда о них вытирают ноги, – Лоренцо повернулся к матери Марты и вежливо предложил ей руку, чтобы помочь взойти на холм.