Вы думаете, это был… сообщник? – Маргарита с сомнением посмотрела на мужа, которому явно требовалось нормальное успокоительное, а не никотиновое, и торопливо сунула в рот ещё одну таблетку валерьяны. Лера-Валерия-Валерьянка. Дурацкая аналогия, всплывшая в голове, едва не заставила её зайтись нервным смехом, но женщина смогла взять себя в руки.
Вряд ли. В подобных ситуациях стараются не привлекать внимание, а, судя по словам свидетеля, тот, второй, как раз действовал так, чтобы его заметили.
Почему же он сбежал? И почему Лерочка его не видела? Может… – Маргарита задумалась. Может, был у дочери кто-то, с кем она гуляла после работы, и кто провожал её до дома? Какой-нибудь мальчик-художник, худенький и чахлый, вымазанный в красках и не способный даже кота пнуть, не то, что дочь защитить. Вот и не справился с напавшим на них ублюдком, выбежал на дорогу, остановил машину, а потом скрылся, трусишка.
Я же сказала – я шла домой одна, – ледяной и жёсткий голос Леры, бесшумно вошедшей на кухню, заставил подпрыгнуть всех троих. Анатолий ещё и сигарету за спину спрятал, едва не давясь дымом. – Может, бомж какой мимо проползал, внимание привлёк и смылся. Зачем ему – бомжу – с милицией связываться? – она внимательно посмотрела на родителей и печально покачала головой. – Папа, выдохни, и перестань прятать сигарету. Ты сейчас тюль подпалишь.
Лерочка, ты чего не спишь? – Маргарита попыталась встать из-за стола, но Лера её остановила.
Вымыться хочу. И нет, шов я мочить не собираюсь. И обезболивающего мне больше не надо. И ещё, мам…
Что?!
Покорми товарища капитана, всё-таки уже почти четыре утра. Есть, наверное, хочется, – она выдавила из себя улыбку и развернулась к двери в ванную. Но, уже заходя внутрь, успела всё же услышать слова следователя, явно довольного тем, что его наконец-то покормят:
Водитель говорил, что заметил молодого мужчину в тёмном длинном пальто, на бомжа как-то не похоже…
Лера едва не споткнулась. Игнат?! Его видели? Но как, почему? Сразу же вспомнилась заколка – явившаяся и вновь пропавшая, заменившая собой резак. Его бы Лера просто не успела бы вытащить из кармана сумки, не смогла бы нанести удар достаточной силы, чтобы тот свалился с неё. Таня. Рыжие волосы, ехидный голос, подаренная заколка и способность видеть мёртвого Игната. Лера закусила губу и уставилась в зеркало, не видя в нём собственного отражения – перед ней тихо звенела старая загородная роща, в которой лаяли собаки, бегали шустрые белки и щёлкал припозднившийся дрозд. Охра, кармин, уголь и малахит яркой пряжи.
Если я вас ещё раз увижу, – тихо пробормотала Лера, – то скажу спасибо. Это как минимум!
Два дня прошли в тумане и тихой, тщательно скрываемой панике.
Игнат пропал… Он не появлялся в квартире, не говорил с Лерой, не комментировал едко и колко очередной фильм, который Лера включила на плеере, и не вздыхал от очередной её попытки приобщить его к прекрасному. Девушка зря читала стихи срывающимся голосом, молясь неизвестно кому и надеясь, что её услышат и призрак вернётся. Он ушёл. Правильно, зачем ему надо было оставаться со слабой, ни на что не годной девкой, которая защитить себя смогла только с помощью чудесного вмешательства рыжей ведьмы?
Сцепив зубы и делая вид, что всё в порядке, Лера сидела дома, курила на кухне в форточку, потому что её боялись выпустить даже во двор, успокаивала родителей хорошим поведением, пила лекарства и рисовала, рисовала, рисовала… Надо было начинать работу над заказом, надо было колотить подрамник, ехать за холстом, подбирать краски, а она раз за разом создавала один и тот же профиль – острый, чёткий, с морщинками возле рта и пронизывающим колким взглядом. Прядки, спадающие на лоб, да взлохмаченный затылок. Иногда она шёпотом просила неизвестно у кого вернуть ей Игната, иногда разговаривала с акварельным портретом Катюши, прося прощения за то, что её спасли, ей помогли – целых два раза! – а лучшей подруге никто не пришёл на помощь. Тоска грызла и кусала, и сердце непривычно болело. Нападение уже казалось чем-то маловажным, практически стёршись из памяти, и даже боль в бедре почти не беспокоила. Лере не собирались предъявлять обвинения из-за превышения самообороны, следователи особо не допрашивали, на дознания не возили и всё проходило стороной, обтекая её как сухую ветку, невесть как оказавшуюся в бурном и живом ручье.
Застыв над очередным изображением Игната, Лера впервые в жизни проворонила появление в комнате постороннего и Маргарита, приблизившись к дочери, увидела-таки то лицо, что её дочь тщательно скрывала ото всех.
Это он? – женщина осторожно обняла дочь, и девушка вздрогнула. Попыталась вырваться, закрыть листок, спрятать его, а потом обессиленно обмякла и только кивнула. – Ты ведь с ним домой возвращалась?
Нет, мам. Одна, – слова вырвались сами собой, хотя она и не собиралась откровенничать. В горле стоял комок и было сложно говорить, но слёз не было. Лера почти разучилась плакать.
Федька Лену каждый вечер встречает, что ж он…
Да потому! – девушка вырвалась и перевернула проклятый листок, убирая его на диван. – Тебе какое дело?
Лерочка, ты уже какой год сама не своя. Я же вижу, что дело даже не в том, что на тебя напали, а в …– Маргарита погладила дочь по голове и снова обняла. – Звонили из милиции, просили завтра приехать. Я с работы ещё на пару дней отпросилась, так что с тобой скатаюсь. А папе отгул не дали.
Ничего, мама, я одна съезжу, – к Лере вновь начала возвращаться прежняя бесстрастность, привычная в общении с родителями.
А он с тобой не съездит?
Нет! Оставь меня, пожалуйста. Не трогай меня, просто оставь, – девушка сбросила с себя руки Маргариты и отошла к окну. От резкого движения рисунок улетел на пол и остался лежать у бельевой тумбочки, увенчанной телевизором. Лера не заметила этого. Замерев у подоконника, она прижала ладони к запотевшему стеклу, ощущая, как под кожей медленно образовывается влага.
Пустой двор, пара скамеек, соседка с ребёнком и несколько чахлых кустов, облезлых и жалких. Октябрь заканчивался, и пусть до календарной зимы был ещё месяц, но морозы уже начинали захватывать город. Из тёмно-серых туч, будто светящихся изнутри траурным перламутром, медленно и неспешно падали на землю белые снежинки. Робкие, редкие, они незаметно кружились в воздухе, и оседали на ветвях деревьев. Тихие шпионы, готовящие город к подходу основных белых войск – пара дней, может неделя, и снег начнёт заметать улицы, скамейки и мосты, покрывая всё белым цветом и внушая ложную на то, что поверх новой грунтовки можно нарисовать другую картину, забыв о прежней. Лера прижала руку к стеклу, следя за вкрадчивым и осторожным полётом первых снежинок.
Сбиться с дороги –
это слиться с метелью,
а слиться с метелью –
это двадцать столетий пасти могильные травы.
Заплутать бы среди пыльно-серых улиц, наблюдая как всё вокруг застилает холодный снег. Исчезнуть бы, забыв о том, как прекрасна чужая улыбка, мёртвая и обречённая. Распасться бы ворохом белых искр, чтобы в порыве ветра снова услышать весёлый, чуть надтреснутый голос. «Macherie, ты должна красить бумагу, а не своё лицо!»
Сбиться с дороги –
это встретиться с женщиной,
которая режет по два петуха в секунду
и не боится света,
а свет – петушиного крика,
задушенного метелью.
Зачем была осенняя роща, зачем была Таня, дающая глупую надежду? Зачем было всё это в её жизни, если теперь оно стало бессмысленным и болезненным воспоминанием? Все цели и желания оказались пустыми, потому что не было рядом одного единственного голоса, не было улыбки, и сумрачного цвета шинель не виднелась в полумраке комнаты!
А когда метель задохнётся -
пробудится южный ветер,
но и ветры стонов не слышат -
и поэтому снова пасти нам могильные травы.123
Негромкий голос дочери, снова бормочущей себе под нос чужие стихи и царапающей ногтями оконное стекло, ножом резал по сердцу. Маргарите казалось, будто она сама тихо сходит с ума, наблюдая за тёмным силуэтом, за тем, как её девочка медленно гаснет в отчаянье. Ночное нападение тому причина, или же загадочный мужчина, которого она тщательно прятала ото всех – это было не важно. Какой смысл знать источник бед, если ничего нельзя сделать с последствиями, если нет возможности помочь, оградить, защитить свою родную, любимую девочку? Отдалившуюся, спрятавшуюся, закрасившую дверь своей комнаты в жёлтый безумный цвет…
Да что с тобой такое? – Маргарита опустилась на диван и, вцепившись в колени, с болезненным непониманием посмотрела на Леру. Растерянная, уставшая женщина, издёрганная и с покрасневшими от слёз глазами. Её обычно завитые волосы свисали неровными прядями, а в медовом цвете явно стала просвечивать пепельная седина. У Маргариты душа болела за дочку, но заставить ребёнка поверить в это она не могла. И поэтому женщине становилось ещё горше. – Милая, ну скажи ты наконец! Болит что-то? Таблетки нужны? А может, тебе психолог нужен?
Опять?! – Лера медленно повернулась к матери, сжимая ладони. – Ты опять? Снова попытаетесь отвезти меня в психушку?
Господи, мы тогда испугались, понимаешь? Катюшка умерла, ты молчала целыми днями, а потом пропала! И что мы увидели, когда тебя нашли? Курган из камней и тебя – грязную, будто тебя по всем подворотням таскали, и говорящую о каком-то невидимом мужике. Мы думали, что у тебя просто нервное расстройство, отвели к врачу, а они уже… Знала бы ты, как с папой корим себя за это! За то, что не подумали о последствиях, и Федьку едва не потеряли… – Маргарита заплакала. Лера молча смотрела на неё, не чувствуя внутри ничего. Ни злости, ни обиды, ни сострадания. Без Игната она вообще ничего не могла чувствовать кроме тоски и паники оставшегося в одиночестве, брошенного человека.