Ладно, пока живи, – рыжий подмигнул Игнату, будто не он только что ратовал за его смерть, и направился обратно к морю. На глазах ошалевшей от такого вида Леры, он словно распался всплеском воды и клочьями пены, ярко засеребрившимися в ночной темноте. А следом пришёл гул – далёкий, тяжёлый, протяжный, он шёл из глубины моря, откуда-то издалека, но и на берегу его было прекрасно слышно. А ещё гул прекрасно ощущался всем телом, вызывая одновременно и страх и, почему-то, надежду.
Видишь, мы всё же нашли, – шепнула Лера Игнату, неосознанно прижимаясь к нему, ища у него защиту. Биение её заполошного сердца ощущалось даже сквозь одежду.
Точнее, это нас нашли, – буркнул тот, обхватывая её рукой. Девчонка дрожала, но вряд ли тому виной был ночной холод. Подумав, он осторожно, чтобы не растревожить налитые болью, но так и не кровоточащие раны, снял с себя шинель и накинул ей на плечи.
Но итог тот же! Значит, мы не зря приехали, – она упрямо гнула свою линию, стискивая на груди колючую, грубую ткань, пахнущую влагой, дягилем и порохом.
И мне интересно – зачем, mia dolce signorina?
Сначала появился голос. Он был лёгок, немного небрежен, и чуть хрипловат. Такой голос бывает у мужчин, достигших той поры, когда природный чистый тенор перетекает в баритон. Лера завертела головой, пытаясь найти говорившего. Никого не было.
Что вас привело сюда, паразита и его «якорь»? – незнакомец, как и рыжий «водяной», говорил на её родном языке, но в словах чувствовалась итальянская нежная певучесть, лишённая привычной для местных экспрессивности.
Таня… Она сказала, чтобы мы ехали сюда! – Девушка решила, что заходить надо с козырей. Ведь наверняка эти странные и страшные люди были знакомы с женщиной из осенней рощи. Ведь не могло быть иначе!
Таня? Как интересно плетётся паутина, – прямо перед Лерой возник, одновременно подаваясь вперёд, незнакомый мужчина. Она вскрикнула, попыталась отпрянуть, но тело её больше не слушалось. Судя по забористой ругани Игната, его постигло то же несчастье. – Тогда понятно, – на бледном лице появилась улыбка, больше похожая на разрезавший толщу камней разлом, а синие глаза стали яркими и страшными.
Старик, не пугай девчонку.
А нечего сюда приводить чужих мертвецов. Нам бы от тех, кто поганит море избавиться, и лишние не нужны.
Сравнил! – вернувшийся на берег парнишка, стоя за спиной у приведённого им мужчины, тайком показал ему язык, а потом вдруг подмигнул Лере. Не бойся, мол.
И что пообещала тебе моя рыжая ведьма, раз ты прилетела сюда? – мужчина отстранился, отходя на несколько шагов, и Лера смогла наконец его рассмотреть. Он был невысокого роста, но назвать его «коротышкой» просто не поворачивался язык. Хорошо и органично сложенный, едва ли не классического римского типа мужчина, достигший самого лучшего возраста – сорока лет. Тёмные волосы чуть развевались на холодном ветру, а кожа была непривычного, странного для итальянца светлого цвета, почти без загара. Он казался расслабленно-беззаботным, немного небрежным, но под этой внешней лёгкостью скрывалась странная и страшная сила. Точно как толща воды, таящая в себе древних тварей, прикрывается игривой и увенчанной пеной волной. Даже одежда его была такой же – тёмные лёгкие брюки, сапоги из дублёной чёрной кожи и светлая рубашка без воротника, сшитая из небелёного льна. Чёрное, а над ним белое.
Таня сказала, – Лера сглотнула, чувствуя сухость в горле, – что здесь Игнат сможет стать свободным.
О! Не умрёт, не исчезнет, не отправится на покой, а именно обретёт свободу? Иногда, mia ragazza sciocca147, смерть – это лучший вид освобожденья. Тем более для паразита, и без того задержавшегося в этом мире на слишком долгий срок.
Не по своей воле, – Игнат неотрывно следил за мужчиной. Если бы он был собакой, у него бы на загривке стояла шерсть. Если б он был жив, он бы тут же утащил отсюда Леру. Но она не уйдёт, да и глупо бежать, добравшись до своей цели. Какой тогда смысл? Но как же страшно было стоять рядом со странным монохромным человеком, синие глаза которого были слишком яркими для живого существа. Будто кто-то взял кусочек вечернего неба, слил его вместе с сапфиром, и вложил в глазницы мраморной статуи, оживив брызгами солёной воды.
Это я вижу. Ты не из тех, кто может остаться по собственной воле! – тот фыркнул, насмешливо и пренебрежительно глядя на Игната. – Непогребённый мертвец, которого не проводили и на котором висело слишком много долгов, как крови, так и чести. Да и сдох ещё на болотах… Вот и остался бродить в родных местах, наблюдая за жизнью своей семьи, не в силах помочь и предупредить об опасности, теряясь в тумане, исчезая с каждым годом. А потом встретился такой замечательный «якорь», и ты прицепился к нему.
Неа! – Лера вдруг засмеялась. Её смех удивил всех трёх незнакомцев настолько, что даже тёмная фигура убийцы перестала казаться мрачной и зловещей. – Игнат меня спас. А потом я его сама нашла и заставила быть рядом. Я его планшетом избила. Ну, попыталась – что призраку какая-то фанерка? – и захихикала, нервно и тихо.
Старик, а это ведь интересно! – рыжий парень расплылся в дурашливой улыбке, тут же преобразившей его. Он стал почти обычным – высокий, жилистый, словно высушенный ветром и солью молодой человек. Разгильдяй в драных джинсах со смешливыми янтарными глазами. – Ты только представь, какая забавная выйдет история. Нашей малышке понравится новая сказка, – тёмная фигура тут же разразилась сердитой отповедью на итальянском. Рыжий в ответ выдал ответную тираду, в которой Лера различила лишь несколько слов, да и те были ругательные.
Значит, заставила? Ну-ка, покажи, – чёрно-белый человек шагнул к девушке, обхватил неожиданно тёплой ладонью подбородок и заглянул в глаза. Заглянул в неё. Лера и пискнуть не успела, как вся прожитая жизнь – сначала яркая, потом страшная, потом серая, с вкрапление осколков радости, в которых отражался человек в шинели без погон – снова промелькнула перед ней. Нет, она не проживала каждый миг заново, она будто видела всё в кинеографе148, не слишком подробном и нарисованном акварелью. Мелькали кадры жизни, слышались слова, произнесённые давно и уже забытые.
Лера, включи мозги! Лорка, конечно, гениальный поэт, но если ты не запомнишь результаты опыта Фарадея, то завалишь контру по физике. Электромагнитная индукция посложнее твоих стихов будет. А я больше списывать не дам!
Но послушай только – «Юноша с тёмной кровью, что в ней шумит, не смолкая? Это вода, сеньор мой, вода морская!». Ты же должна услышать этот шум, должна понять, как «море смеётся у края лагуны. Пенные зубы, лазурные губы»… Неужели не слышишь? Катюха, ты – сухарь и махровый циник.
Сначала Фарадей, а потом Лорка. Сначала физика, и лишь потом лирика! Иначе я вообще больше слушать ничего не буду. И позировать для твоей мазни – тоже!
Ладно, всё, давай учебник.
И дальше, дальше, до крови и воя тёти Насти, раздавленной горем, до кладбища и ножа для резки картона. Солодники и Федька, ударом кулака валящий на старый кафель санитара. Страшное слово «Чечня». Улыбка вернувшегося брата. Пропасть между ними и родителями, слепыми в своём беспокойстве, не видящими детей за любовью друг к другу. Бесконечное блуждание меж могил и синие полоски на старой тельняшке.
И ещё дальше, кадр за кадром, голос за голосом!
И зачем тебе это надо? Ты ведь живая!
А я так хочу. И вообще, разве тебе не скучно здесь, на кладбище?
С чего ты решила, что я тут живу? Лишь иногда бываю, вот и всё.
А давай ты начнёшь иногда бывать у меня в гостях? Я никому не скажу! Обещаю! К тому же, я теперь снова смогу читать вслух, и меня будет слушать не только тишина, но и ты.
Повторяю ещё раз – я мёртв!
Голимая отмазка, как говорит Федос, а ему можно верить.
Любопытный паук слушает чужой разговор на скамейке, рыжая женщина ловит спицей рисунок, подбивая его так, как охотник бьёт копьём зверя. «Гранада и Альгамбра. Или пройди по следам святой Эуфемии». Поздний вечер на краю Птичьей Гавани и свет фар внезапно остановившегося автомобиля. Страх, поселившийся в сердце, рождённый не убийцей, не насилием, что так и не случилось, а отсутствием призрака, ставшего частью души.
Хохот – счастливый, немного безумный – раздающийся в зарослях вечнозелёного тростника-арундо. «Мы приехали, Игнат! Италия, Италия, мо-о-оре!!».
Рыжий не утерпел и тоже сунулся к непрошенным гостям. Только смотрел он не в глаза живой девушки, а в тусклые зрачки мёртвого мужчины. И там, в кутерьме и хаосе человеческих голосов, тупого скотского бытия и ярких, последних лет жизни, полных крови и огня, он видел настоящее лицо Игната.
Пришёл с войны – семья убита, дом захвачен, и чужаки властвуют в городе. А привели их царские выкормыши, что повели всех на убой, на чужую войну, не имеющую смысла. Едва живая мать и испуганные глазёнки трёх детей, прятавшихся от него в подполе. Не дядя и отец ворвался в дом тестя, ища свою семью – незнакомый, чужой человек стоял и рычал, едва не тряся испуганного происходящим мужика.
И дальше злоба, злоба, ненависть и желание убивать, заставляющие иногда даже забывать о том, что его ждали сын и племянники, и мать, плачущая по нему. Сражения и мятежи против захвативших город предателей и чужаков, белочехов и наёмных англичан. Смерть на болоте, куда погнался вместе со своим отрядом вслед за удиравшим от очередного восстания командиром зарвавшихся чехословаков. Ранения он бы пережил, но загнанное сердце не выдержало. И оставленное душой тело долго погружалось в тину и стоялую воду, что неспешно забирали его.
Десятилетия полуосознанного бытия рядом с остатками семьи. Иногда, будто очнувшись, он пытался помочь и вмешаться, но что мог бесплотный дух? И он умирал рядом со своим сыном, отправившись вместе с ним на войну, на которой в сорок третьем году погиб командир стрелкового звена. Погиб, сгорев заживо…