И мне кажется, что оно чудесно только потому, что перед этим ты услышала нечто совершенно иное, – Игнат хмыкнул, насмешливо глядя на надувшуюся Леру. Действительно, услышь она подобные жёсткие условия с самого начала (быть призраком заживо? всего три месяца вместе? лететь для этого в чужую страну?!), Лера бы тысячу раз подумала. Но перед угрозой куда более страшной, подобная перспектива казалась сказкой.
Конечно, – Лино вдруг склонился в шутовском поклоне.
А эта зима считается? – Лера подалась вперёд, от нетерпения и ожидания закусывая губу. – До конца месяца ещё шестнадцать дней, а мой отпуск продлится ещё целых десять! Я могу позвонить домой и отпроситься, взять неделю за свой счёт, а маме соврать.
Разве можно остановить влюблённую женщину?! – Лоренцо изобразил на лице выражение фальшивой беспомощности и тут же стёр его короткой усмешкой. Внезапно он присел, зарылся ладонью в песок и вынул два тонких, прозрачных бокала, будто сделанных изо льда. Зажав хрупкие ножки между пальцев, мужчина неожиданно надкусил собственное запястье, и чернильно-алая, яркая кровь потекла в бокалы, как вино. Лера тихо ойкнула, Игнат же выругался. Догадывался ведь, что без подобной дряни ничего не получится. Наполнив бокалы, их странный спаситель протянул им оба. Один был заполнен до краёв, в другом же тёмная кровь едва занимала четверть. – Пейте!
Пить кровь?! – Девушка в ужасе смотрела на бокалы. Предложение казалось невозможным и ужасным, отдавало сюрреалистической инфернальностью картин безумного пастора Генри Фюзелли155. Чёрно-белый человек с глазами ясными и синими даже в темноте, протягивал наполненные чёрной кровью бокалы, а его тень – шевелящаяся, живущая своей жизнью – походила на переплетенье щупалец. Позади него сидели на песке люди, чьи затемнённые мглой силуэты расцвечивались лишь яркими, невозможного цвета глазами – зелёно-голубыми и янтарными. Вспышка, словно освещение перед запечатлением кадра на плёнке памяти – эти люди, эти силуэты и тени, холодный ветер и соль, разъедающая губы, песок и странный запах крови, напоенный травами и бронзой. Краткий миг прозрения и понимания едва не свалил Леру с ног. Она вцепилась в старую шинель, изо всех сил стискивая жёсткую ткань и едва не ломая собственные пальцы. Всего на мгновение, но она поняла кто они и что они, поняла, поймала мысль и вновь потеряла. Лишь где-то внутри остался, сохранился отпечаток, который как татуировка, как вбитая в кожу краска, будет с ней навсегда. Невидимый и вечный рисунок.
Живое и мёртвое подобны свежей и засохшей краске. Чтоб их смешать вам нужен растворитель. Считайте, что это своеобразный терпентин156 для ваших душ и тел! Только этот «растворитель», который размоет вашу сущность, – с иронией проговорил Лино, – будет с вами всегда, не выдыхаясь и не давая «засохнуть». Мёртвому духу, чтоб обрести плоть, нужно больше. Живому, чтобы истаять и приблизиться к мертвецу, нужно меньше. Пейте, дети. Пейте! Пока я не передумал делиться с вами частью себя…
Игнат чуть сжал плечо Леры, пытаясь подбодрить. Он чувствовал её нервную дрожь и ему тоже было страшно, к тому же теперь это чувство владело не душой, а телом, вызывая почти различимый тремор где-то в подреберье и странную, ноющую боль в том месте, где было когда-то сердце. Но разве он мог отказаться и повернуть назад? Один раз он уже допустил слабость, сбежав от проблем, и повторять эту ошибку не желал. Её цена – потеря самого дорогого, единственного, что было ценным – его никак не устраивала!
Иначе никак, – негромко выдохнул Бо.
Для того, чтобы заблудиться, тоже нужна нить. Ведь иначе, случайно и ненароком, можно дойти до выхода из лабиринта, так и не встретившись с Минотавром, Ариадной и Медеей, – Дэй поднялся с песка и направился к морю. – А что ещё хуже, иногда есть шанс вообще не найти свой лабиринт. Это ужасно ведь, правда?
Две руки поднялись одновременно, чуть подрагивающие, невероятно различные и в то же время схожие. Они тянулись к бокалам, двигаясь в одном направлении, и в то же время стремились друг к другу, чтобы соприкоснуться навсегда.
Маленький иол покачивался на волнах у деревянного причала. Чернильный сумрак отступал и рассвет только занимался, но силуэт быстрого кораблика был виден так же хорошо, как и его белые паруса, похожие на брызги пены. Палуба иола была пуста. Его пассажиры сошли на землю, даже не заботясь о том, чтобы накинуть швартовый трос на тумбу причала. Корабль мог бы уплыть, отправиться в одинокое странствие по Тирренскому морю, но он терпеливо и верно ждал у причала.
Три человека шли по берегу к небольшому двухэтажному дому, стоявшему на границе травы и песка. Он был сложен из белых камней, и по стенам мохнатым ковром расползались лианы цветущей калистегии157. Бледно-зелёные распахнутые ставни иногда поскрипывали на ветру, и им вторил флюгер, поставленный на односкатной крыше. В замершем воздухе рождающегося утра были слышны лишь эти звуки – скрип ставней, бормотание прибоя, шорох песка под ногами да любопытное дыхание ветра, будто крадущегося следом за гостями. Тихого, почти незаметного, вкрадчивого.
Возле дома, на низкой скамейке, сидел молодой человек и ждал приближающихся гостей. Грубоватые черты округлого лица, немного смуглая кожа и выразительные большие глаза выдавали в нём южанина. Густые чёрные волосы, отброшенные назад, открывали высокий лоб, и лишь одна непослушная прядка всё же спадала вниз, придавая хозяину дома немного мальчишеский вид. Он был одет в старомодный костюм – рубашка, жилет и брюки на подтяжках – и казалось, что нет никакой более подходящей ему одежды. Рядом на скамейке лежала раскрытая книга и ветер перелистывал страницы, силясь прочесть написанное. Юноша был осязаем, плотен, вещественен и реален, но в то же время казалось, что он будто подёрнут туманной дымкой и скрыт от слишком пристального взгляда.
Когда все трое приблизились к дому, Лино неожиданно глубоко поклонился юноше.
Доброе утро, Фиде!
И тебе, Бродяга, – тот поднялся и первым протянул руку. К удивлению Леры и Игната они прекрасно понимали его речь и смысл слов, хотя и чувствовали, что тот не может говорить на родном для них языке. Может, дело было в крови Лино, выпитой ими, а может и в самом острове. А может, в банальной прихоти Лоренцо. – Могу я узнать, кого ты привёл ко мне? Впервые за всё время здесь оказался кто-то, кто не входит в твою семью!
Вон тот дурак – бродячий дух, не сумевший найти упокоение. А рядом с ним – глупая девчонка, которую он спас. В ответ она полюбила призрака и ради него пошла на край света и даже посмела спорить со мной. Ну, не очень сильно, но всё же!
И смогла тебя переубедить?! – юноша с восторгом посмотрел сначала на Леру, потом на Игната. – И ты привёл их, чтобы я мог с ними познакомиться?
Почти.
Я…в общем… ну, pardonne moi, но теперь я буду жить здесь, – чувствуя неловкость ответил Игнат. К его удивлению Фиде совсем не рассердился тому, что теперь на его маленьком острове, где были и прозрачный лес, и чистая звонкая речка, и даже скала с маленькой пещерой, будет обитать незнакомый мужик. – Знать бы ещё, что это за «здесь».
Это остров, что подарил мне Лоренцо! – юноша счастливо улыбнулся, обводя рукой простирающуюся справа землю. – Здесь всего понемногу от моей земли и здесь я могу дышать и чувствовать ветер, и даже море меня не пугает так, как когда-то! Оно прекрасно, и я могу в него заходить. Это место я назвал Дуэндэ. Только здесь вдохновение вновь охватывает меня.
Я попытаюсь не помешать, – мужчина понятливо кивнул. Когда на Леру накатывало это несчастное вдохновение, она уходила в рисование с головой, а неосторожно брошенное слово или внезапно зашедшие в комнату родители могли вывести из себя, превращая в самую настоящую мегеру.
Чудесно! Даже если вы, мой друг, окажетесь ужасным ворчуном и мизантропом, я всё равно буду рад вам! – услышав это, бывший анархист нахмурился. Тот говорил странно, будто от прошлого века у него был не только костюм. Неужели догадка Леры верна, и это на самом деле… Однако Лино отогнал охватившие Игната подозрения, продолжив представлять Фиде гостей. Точнее гостью.
А эта милая синьорина будет три месяца в год надоедать вам своим присутствием. Жаль, что мёртвые не едят – её можно было бы поставить у плиты и велеть готовить паэлью. Или ахобланко158. И везде будет вкус темперы, угля и мела!
Не пугай несчастное дитя. Ты ужасен, Лоренцо, – Фиде шагнул к Лере и вдруг взял её за руки. Он был высок, порывист, в нём чувствовалась странная, скрытая сила – не опасная, не жестокая, а мудрая и совершенная. Лера неотрывно смотрела на его лицо. То самое, что видела на старых чёрно-белых фотографиях.
Федерико! –выдохнула она, чувствуя, как заходится сердце. Сумрак таял, уступая место свету и казалось, что вместе с ним отправляется в неизвестные края и остаток Лериного разума. Это действительно был он. Если поначалу, услышав слова Лино на берегу, она ещё сомневалась, то теперь была абсолютно уверена в том, что перед ней стоит, держа её за руки, Федерико Гарсиа Лорка. Человек, убитый подло и страшно, лишённый достойного погребения. Угасшее солнце Испании… – Ой, простите, я не хотела быть такой фамильярной. Просто это так неожиданно…
Ты знаешь меня, дитя? – Фиде вдруг смутился. – Надеюсь, что тебе хоть иногда будет приятно моё общество. О, сеньор, не поймите меня превратно! Я просто хочу сказать, что даже редкая беседа со столь прекрасной сеньоритой159, на ладонях которой я вижу несомненный талант, будет для меня отрадой, – услышав это, Игнат прекратил сверлить болтливого Фиде ревнивым взглядом и кивнул. Что же, он знал, как убивают долгие годы, проведённые в одиночестве. Точнее – почти шестьде