У невысокой белёной ограды возник Лино. Он шагнул из темноты, что всю ночь тенью стелилась за ним, словно из раскрытой двери, мигом оказавшись возле распахнутой калитки. С неким сожалением взглянув на гостевой дом, Лоренцо направился вглубь сада. Туда, где утром Дэй с Мартой жарили мясо. Туда, где она днём едва не затеяла драку, вступаясь за его старшего сына. За своего старшего брата. Он шёл улыбаясь криво, неровно, не отрывая взгляда от тёмно-серого силуэта, прекрасного в своей покорной, добровольной обездвиженности. Тяжёлые ветви, изогнувшись аркой, уберегали её от дождя и прятали, как самую великую драгоценность. Или как куклу, которую ещё не пришло время вынимать из коробки.
Ещё раз оглядев бывшую вдову Риккерт, задержавшись взглядом на сложенных руках, Лино медленно выдохнул, словно собирался с силами.
Mi gira la testa, mia figlia, – хмыкнул Лоренцо, с удивлением признаваясь в этом самому себе. Немного растерянный, он был похож на человека, который ждал ужасных новостей, а услышал хорошие, и теперь не мог поверить до конца в случившееся счастье. – Sei vicino… Ora il mio cuore è con me,186 – он осторожно провёл ладонью по лицу Марты, откидывая волосы, задевая покрывшуюся коркой рану, пустую глазницу и рассечённую бровь. Мужчина прикоснулся губами к её лбу, возвращая лицу краски и изгоняя серость мёртвого мрамора, а после, осторожно подхватив на руки бесчувственное тело, вынес его из-под защиты древесного полога.
Лоренцо неспешно прошёл по тропинке, ведущей от дома к маяку и, когда кончились заросли чубушника, сошёл с неё. Сбивая с тугих травяных стеблей дождевые капли и не оставляя следов на мокрой земле, он неспешно шагал мимо высоких кипарисов, свечами возносившихся к небу. Мимо поникшей акации187 и цветущей хакеи188. Мимо небольшого виноградника – резные листья блестели зеркалами, отражая в дождевых каплях фигуру мужчины, уносящего в темноту свою ношу. Сорт форастера, «чужестранный», который никогда не плодоносил, как и все другие деревья на Марасе, никогда не прогибался под тяжестью золотистых кистей, никогда не возрождался в молодом, с нотами персика и абрикоса, вине.
Лино изредка переводил взгляд на бесчувственную Марту, мирно покоившуюся на его руках. Снова пришло сравнение с ребёнком, что заигрался допоздна, уснул среди игрушек и которого теперь несли в кровать – к подушкам и плюшевым щенкам, ярким обоям и цветным рисункам над изголовьем.
Твой сон, как мост в ночных просторах. Ты по нему идёшь в тиши, – негромко заговорил Лоренцо по-немецки, полностью утратив певучий итальянский акцент. Но его голос был настолько полон нежностью и заботой, что резкость языка терялась в них, пропадала, оставляя лишь проникновенную гортанность. – Внизу – как сновиденье – шорох не то воды, не то души189. Славная, милая Марта. Твой сон так прекрасен, я вижу его… И как же радостно мне от того, что в нём есть Дэй, и Фели и Бо, пусть не видела ты ещё их, и я. Ты назвала меня, ты признала меня, и всегда, навсегда, навечно, ты будешь моей. Oh, mia cara figlia! – на его лице возникла лёгкая, немного безумная, как и эта ночь, улыбка. – Моё счастье станет безграничным, моя семья станет завершённой, мой остров будет цвести всегда, наполняясь плодами, и огонь маяка раскинет свет над всеми морями. Перед тобой будут открыты все дороги, все пути и даже бездорожье, горы перестанут быть неприступными, а пустыни – опасными. Весь мир ляжет к твоим ногам, желая, чтобы ты ступила на него. Я дам тебе всё что есть у меня и заберу у других то, что ты захочешь сделать своим. Потому что ты признала и призвала меня, mia Marta!
Вскоре Лоренцо вышел к обрыву у апельсиновой рощи. Третье представление на прекрасной сцене. Он остановился на миг у края, глядя вперёд, на бескрайнее тёмное море, а затем шагнул, проваливаясь в пустоту. Для Лино не было правил и законов, что человеческих, что природы – он, презрев все условности тварного мира, мигом оказался внизу, и занесённый над бездной сапог коснулся выглаженных морем камней. Возле вынесенного на берег древесного ствола, чьи переплетённые корни грозно устремлялись к небу, мерно покачивалась на мелководье широкая, крепкая лодка. Привязанный к корме канат тонул в волнах, вёсла лежали на берегу, и только застеклённый фонарь ярко горел на носу. В лодке, крепко прижавшись друг к другу, лежали Сандра и Этьен. Истрепавшаяся одежда и многочисленные ссадины на их телах, свидетельствовали о том, что к лодке Лоренцо доставлял их так же, как и выволакивал из дома – за волосы, не считаясь с целостностью чужих тел. Мельком глянув на них, Лино осторожно поставил Марту на камни и провёл ладонью по её лицу, будто снимал тонкую осеннюю паутинку.
Проснись, mia figlia, – позвал он и слегка подул ей в лицо. Марта сморщила нос и приоткрыла правый глаз.
Уже можно? – чуть хрипло спросила она, сонно щурясь, будто всего лишь спала, а не пребывала в состоянии живого мрамора.
Конечно. Я хочу сделать тебе подарок. Сегодня ведь хорошая ночь и нужно делать подарки дорогим людям.
Но мне ничего не надо, – чуть растерянно улыбнулась она, потирая ладонями лицо. То ли сонливость, то ли оцепенение до конца так и не оставили её. Марта видела всё так, будто её сжигал жар, та самая лихорадка, когда человек толком не понимает происходящее, хотя знает, что и зачем надо делать.
И всё же… – Лоренцо осторожно развернул её за плечи и подвёл на несколько шагов поближе к лодке. – Видишь их? Видишь эту женщину? Это она подарила сестре твоего бывшего мужа идею подать на тебя в суд. Она.
Откуда… откуда ты знаешь? – растерянно и удивлённо спросила Марта. Сандра была для неё теперь никем, и она не испытывала обиды по отношению к бывшей старшей сестре за это предательство.
Я умею спрашивать. А за характеристику на тебя, которую использовали в суде, mia bambina, эта женщина получила две тысячи евро. Для того, чтобы провести четыре дня со своим молодым scemo190 в Баньер-де-Люшон191. Я должен был быть благодарным ей за то, что она решила приехать именно сюда, на Марасу, за то, что позвала тебя. Но сотворённое ею благо не перевешивает нанесённого вреда. Той грязи, что она принесла с собой на мо… на наш остров.
Лино крепко держал Марту за плечи и говорил негромко, прямо на ухо. Низкий голос сливался с шумом моря, затапливал её, проникая всё глубже и глубже. Внутри шевельнулась обида, и тут же ушла. Это ведь было тогда, а сейчас не имеет никакого значения!
Уже не важно, – спокойно ответила Марта, равнодушно глядя на пару в лодке. – Совсем не важно!
Действительно?
Они все уже не имеют значения, – она улыбнулась, чуть поворачивая к нему голову. В темноте её лицо по-прежнему казалось мраморным, и лишь багровеющая рана была единственным живым пятном.
Тогда не кажется ли тебе, что от ненужного следует избавиться? Отсечь.
Как бритвой Оккама, – Марта медленно кивнула. – Не следует множить сущее без необходимости. Излишние связи, как гнилые верёвки, должны быть отсечены, как и всё ненужное, лишнее, бывшее.
Бывшее, – согласился он. – Сандра так сильно хотела быть вместе с Этьеном! Лгала жениху и семье, сговаривалась со своей подругой, подставляла других и даже крала – и всё для того, чтобы спокойно трахаться с тем, с кем ей нравилось. На беззаботную жизнь нужны деньги, а их у povero ragazzo192 было совсем не много. В отличие от его друга детства…
Я не люблю такую грязь, – Марта помотала головой. – И не понимаю! Почему продаваться и предавать – единственный доступный путь к счастью? Или единственно простой?
Именно.
Что ты хочешь с ними сделать?
Исполнить их желание! – ответил Лино. Он отпустил Марту, прошёл к вывороченному стволу и достал из-за корней тут самую потрёпанную холщовую сумку, в которую прошлой ночью собирал янтарь. Войдя в воду, мужчина подошёл к лодке и, высоко подняв сумку, чтобы Марта всё хорошо видела, раскрыл её и опрокинул над неподвижными телами. Тускло блестящие золотые монеты посыпались на Сандру и Этьена; вначале тихо, лишь поблёскивая в неверном свете фонаря, а затем с мелодичным перезвоном, завораживая и маня своим отблеском. – Это scudo d’Oro тысяча шестьсот пятьдесят пятого года, отчеканенные в Папской области. Сейчас на рынке они стоят очень много, поверь, моя дорогая. Им хватит на долгую жизнь! – рассмеявшись, Лино отбросил в сторону смятый тёмный комок. – Безумное богатство, и всё для нежных amanti! Долгая жизнь вместе, в богатстве, и так близко, что дышать можно лишь только друг другом!
Я помогу, – Марта шагнула к нему и, войдя в воду, уперлась ладонями в мокрое дерево. – Пусть они, действительно, всегда будут вместе! Мне не жаль себя и свои умершие мечты. Мне жаль те каверны, что я так и не успела увидеть в гроте под маяком, – она вдруг смутилась и налегла на лодку, страгивая её с места.
Belissimo! – Лино пару раз хлопнул в ладоши и отзвуки, словно далёкий гром, прокатились над галечным берегом. Вскоре лодка закачалась на волнах, уносимая всё дальше и дальше в море. Сандру и Этьена ожидала бесконечность друг с другом, среди воды, соли и золота. – Всё именно так! – Лино подошёл к Марте и крепко обнял её. – Mia figlia. Вот так всё и заканчивается.
А как начинается? – осторожно спросила она, чувствуя, что задаёт самый важный и нужный вопрос. Лоренцо только покачал головой, незаметно опуская одну руку в море. Тёплая волна коснулась его пальцев, оставляя в них длинный серейторный193 нож со светлой рукоятью, чрезмерно большой и громоздкий. Словно маленький кухонный меч был подарен ему осторожной волной, наполненной мельтешением рыжих искр.