Кати бухту туда, – Дэй кивнул Фели и первым направился к мачте, что палым остовом торчала на фоне свинцово-печального неба. Марианну он тащил следом, держа цыганку за шиворот растянутой кофты. Бо последовал за ним, оставив Фели наедине с её важным, но тяжёлым заданием. Минут через десять она догнала-таки своих братьев, с удовольствием сбросив ношу к их ногам. Бо улыбнулся сестре, чрезвычайной гордой свершённым ею подвигом, вытянул конец каната и ловко перебросил его через обломок рея. Подпрыгнув, он подтянулся на рее, обхватил ногами скользкое дерево мачты и принялся неторопливо вязать крепкий, надёжный узел. Под его пальцами волглый канат становился сухим, теряя влагу и запах водорослей. Свисающий конец он умело свернул в петлю со скользящим узлом, и та заболталась метрах в двух над камнями.
И, так как я не могу лишить это «нечто» права на последнее слово… – нехорошо усмехнувшись, Дэй вытащил изо рта Марианна грязный носок и сунул его ей же за пазуху. Туда, где у женщин предполагается грудь.
Не смейте! – захрипела она сухим ртом, еле ворочая язык. – Вы не понимаете… Это грех, страшный грех! Я ведь не сделала вам ничего, что могло бы заслужить подобное наказание. Вы… Вы не сможете убить меня, – в сиплом шёпоте было столько страха, что на миг он представился Фели шелухой, опадающей с сухих губ оборванки.
Ещё как сможем. Ты слишком никчёмна, чтобы утверждать подобное, – Дэй поудобнее перехватил брыкающуюся Марианну и поднёс её к петле. Бо неторопливо надел верёвку ей на шею и неплотно затянул.
А старые навыки не забываются! Может, ещё немного ослабить?
Нет уже. Перелом позвонков нам не нужен. Пусть насладится видом острова, – довольно прищурившись, Рыжик покачал головой и Бо, позволив себе пару секунд раздумий, крепче затянул петлю. Марианна тут же визгливо засипела, хватаясь руками за верёвку и пытаясь ногами оттолкнуть братьев. – Странно. Она не должна бояться смерти.
А разве их вообще можно убить? – хмыкнул Бо и резко ударил Марианну по лицу, прекращая истерику.
Старик, Танила, Вавилонянин, тот хрен, что сидит на Гальхёпиггене194… Я вообще не представляю, как можно прервать их путь. Они не знают такой вещи как «смерть», забыли о ней и Смерть сама плюнула на них. Они свободны. А эта дура, орущая про свободу и поставившая между ней, нищетой, убогостью и грязью знак «равно», забыла, зачем она потерялась и куда должна была идти. Разве она приняла кого-то из табора, попыталась дать пресловутую «свободу»? Нет. Она не смогла никого повести за собой, и сама ни за кем не пошла, – Дэй говорил неожиданно серьёзно, и каждое его слово было похоже на камень. Холодный, мокрый камень, покоящийся на дне и никогда не знавший света солнца. – И мне любопытно, кто кому и что напел, когда Сандра зачем-то решила удержать уходящую сестру, хватая её за ноги? Я знаю, что моей вины в этом нет. Отец тем более непричастен. А твоя вина, оборванка, есть.
Если бы девочка осталась, то Лутто не получил бы её, – мутные глаза на миг вспыхнули, озарённые отчаянным фанатизмом. – Даже её смерть была бы лучшей долей, чем та, что уготовал бедняжке ваш хозяин! – уверенная в своей правоте, цыганка нисколько не сомневалась в действиях и последствиях. Как и Лино. Но если он был на своей земле и в своём праве, если Марта добровольно услышала его, то Марианна нагло влезла не в своё дело.
Ты причинила боль нашей сестре. Да, я уже могу так называть Марту. И это куда более серьёзное преступление, чем испорченный иол, вмешательство в дела семьи и вред, нанесённый отцу. К тому же, твое преступление – глупое. Ты ничего не продумала, не подготовила план бегства и даже не попыталась узнать и понять Марту, чтобы попробовать её обмануть, предложив участь лучшую, чем она себе захотела. Делая первый шаг, надо думать о втором, – Дэй кивнул Феличе, которая, затаив дыхание, слушала брата. Об этом она не знала. Что цыганка сделала с выбранной папой девочкой? Неужели, что-то непоправимое?
Марианна попыталась сказать ещё что-то, но Дэй разжал руку, и она повисла на верёвке, цепляясь за петлю грязными пальцами с сорванными ногтями. Многослойные юбки бились рваным парусом, из-под них то и дело выглядывали ноги; одна по-прежнему и белела голой пяткой, с которой Дэй стащил носок. Бо, пристально всмотревшись в побагровевшее лицо шувани, вынул из ножен чинкуэду и без замаха, медленно и плавно, вонзил её в бок женщине. Насквозь. Когда он вытащил клинок, то рана начала затягиваться, а потом вдруг вновь раскрылась багровыми краями. Раз за разом Марианна пыталась залечить её и каждый раз всё пропадало втуне.
Честнее было бы сразиться с ней, но она не держит меча, лишь вызывает птиц. А с ними я уже сталкивался, – Бо вытер клинок ладонью. А затем снова, не торопясь, погрузил чинкуэду в тело цыганки. Помедлив пару секунд, он с видимым сожалением обломал клинок. Крепкая сталь надрывно хрустнула, зажатая его пальцами, оставив в руке лишь украшенную рукоять. – Сойдёмся на том, что это возмещение испорченной ночи, – он со сожалением посмотрел на останки верного меча, который был с ним все долгие, долгие годы. Пусть «воловий язык» сослужит последнюю службу, вбирая в себя кровь чрезмерно деятельной Марийки.
Но ведь и тогда твоим противником была не она, а те же птицы. Слабые против тебя. И смертные, – жёстко ответил Дэй. – По сути, сейчас всё так же.
Он покачал головой и потянул брата в сторону, за ними тут же шагнула Фели. Все трое отошли от мачты подальше, то ли чтобы Марианна не задела их, то ли для того, чтобы лучше было видно подвешенное на рее тело. Бо, полюбовавшись с минуту на неприятное, но необходимое зрелище, вынул из кармана горсть подвесок – апатит, лазурит, ларимар и серебро. Феличе, не дожидаясь приглашения или разрешения, потянула к ним руку. Зажав в ладони цветок и раковину, она на плотно зажмурила глаза, отделяя себя от хрипящей на верёвке цыганки.
Давным-давным-давно, разыскивая хорошего картографа, Лоренцо Энио Лино с сыновьями забрёл на окраину портового города Синиша195, где нищие и шлюхи жались к стенам в тесных переулках, и мало чем отличались друг от друга. Вонь и грязь, равнодушие и писк крыс. Там он прошёл мимо девки, у которой на груди висела деревяшка с нацарапанными углём двумя линиями.
Два. Два сольдо.
Девка мычала и хватала проходящих за руки. Она почти не понимала своей жизни, потому что была тупа, как корова, но знала – если не принесёт домой хотя бы десяти сольдо, то дядька побьёт её, а после отдаст сыновьям. Нищая шлюха была красива, и её можно было бы продавать куда дороже, но помимо беспросветной тупости она была почти немой, плохо умела ходить и вечно норовила уползти в сторону доков, откуда было видно море. Единожды увиденное, оно манило её и тянуло к себе. И тогда, когда мимо неё прошёл молодой мужчина с охапкой карт в руках, она вцепилась в его ноги, пачкая светлые чулки своими грязными пальцами. Он не отпихнул её, лишь остановился, глядя с чуть равнодушным удивлением на обнаглевшую грязную девку. Идущий следом рыжеволосый парнишка с любопытством взирал на эту сцену, подбрасывая в ладони витую ракушку. А ушедший вперёд мужчина с ярко-синими глазами вернулся, и услышав попытки произнести слово «море», взял девку на руки, не обращая внимания на грязь и запах, и потащил прочь. Не в пропахшие рыбой и дерьмом доки, а на окраину города, поближе к мысу Святого Викентия, откуда можно было увидеть море во всём его великолепии.
И ни один из его сопровождающих не проронил ни слова. После, когда красивая дурочка ползла следом за уходящим незнакомцем, они тоже молчали. Ничего они не сказали и когда она, то ли по следу, то ли благодаря животному чутью, нашла ранним утром дом, где все трое остановилась. Ещё более грязная, мерзкая, воняющая нечистотами, сквозь которые ползла ночью и… ждущая их у двери.
Лоренцо Энио Лино забрал её с собой на Марасу и назвал дочерью. Он создал её, дал имя, семью и научил ходить. Марианна, какими бы благими намерениями она не оправдывала свои действия, не тянула из грязи, не учила. Она оставляла в ней и радостно плюхалась рядом, считая свободой именно это. И дело не в миролюбии и цене пролитой крови. Дело в движении, в стороне, в которую надо идти. Идти, а не валяться на месте!
Феличе оскалилась, изогнув губы так, что на миг стала неотличима от Лоренцо Лино и распахнула глаза. Марианна, хрипя и дёргаясь, всё так же болталась на рее. Правильно – повешение её не убьёт. Но ведь цыганку ждёт не только оно! Размахнувшись, Феличе с силой провела рукой по подаренному Бо кольцу, разрывая своё запястье и щедро полила кровью драгоценные подвески. Тёмная влага скользила по искусно вырезанным птицам и раковинам, по лепесткам цветов и резным листьям. Дивная, тонкая работа, созданная рукой её отца, была обращена против всей их семьи и это тоже было достойно наказания. Кровь не стекала, не раскрашивала серебро и камни алым – она вливалась внутрь, поглощалась и исчезала, оставаясь внутри, перебивая собой все следы Марианны. Горечь и обида, испытываемые Феличе, заполняли подвески, буквально раскаляя их.
И всё же Бо метнул свою долю первым.
Небольшие, лёгкие безделушки просвистели в воздухе и, столкнувшись с телом, вонзились в него, словно пули. Марианну затрясло. Феличе с удовольствием последовала за братом, втайне боясь, что не добросит, что у неё не хватит сил и умения, но камни и серебро словно сами сорвались с её ладони и нашли свою цель. А Дэй молча смотрел, катая в пальцах один единственный камешек, ракушку из ларимара. А затем в послегрозовой тиши, нарушаемой лишь вкрадчивым шелестом волн, послышались пронзительные, резкие звуки – птицы, которым не было места на Марасе, летели к южному пляжу, повинуясь дикому зову. Бело-крапчатая стая, не пытаясь остановиться или сменить курс, налетела на Марианну, чиня ей ту же расправу, что она уготовила Лоренцо. Птицы рвали её тело клювами, вырывали лапами куски мяса, надсадно крича и норовя выклевать глаза.