Подобное к подобному, – спокойно произнёс Дэй, не отрывая взгляда от Марианны. Да, будь она подобна Таниле, он бы жизнь потерял, пытаясь ей навредить. На оборванку он потратил едва ли больше, чем когда поднимал со дна придуманный Мартой корабль.
Время шло. И в диком клёкоте, уродовавшем ночь, всё так же чётко звучал хрип повешенной женщины. Наконец Дэй двинулся к мачте, продолжая небрежно поигрывать резным камешком. В темноте его силуэт был будто подсвечен изнутри слабым светом и каждое движение на миг оставляло золотисто-оранжевый след в воздухе. Несмотря на лёгкость шагов и движений, на худощавую фигуру и вытянутый силуэт, Дэй в этот момент более всего походил на таран или же приливную шквалистую волну. Мощь и неудержимость не виделись – ощущались! Он бесшумно шагал по мокрой гальке, вспоминая дневных воров, наведённых оборванкой на берег. О, сюда иногда заплывали нежданные гости, но не так целенаправленно и нагло. И далеко не всегда случайные посетители начинали спешно воровать янтарь, будто знали, что за ценности лежат среди серой гальки. Следом возникло видение смущённой, полной надежды женщины-мышки, тянувшейся к нему и боявшейся, что её поймут «не так». Женщины, которая настолько верила ему, что без лишних вопросов потащила к лодке тело убитого вора, кипя негодованием из-за попыток украсть кусок окаменевшей смолы. Нет, Дэй никогда не подарит ей чёрный камень, и плевать, что когда-то Марта была вдовой. Глупой, испортившей свою же жизнь бывшей женой такого же глупого мальчика, умершего потому, что не смог разобраться в желаниях и последствиях, как своих, так и жены.
Дэй взмахом руки разогнал всех птиц, обнажая окровавленный, в обрывках ткани остов. Разверстые раны, изуродованное лицо и всё те же попытки освободиться. Нет, из этой верёвки ещё никто не вырывался. Рыжий медленно прижал кусочек ларимара к разодранному лбу и стал неспешно вдавливать его, словно сажал семечко в каменистую почву. Марианна забилась так, будто её тело прошили высоковольтные разряды, подбрасывая наверх, мотая во все стороны и вызывая конвульсии.
Никогда ты больше не причинишь вреда моей семье, – тихо произнёс Дэй и совсем не удивился, когда остатки губ шевельнулись, выплёскивая наружу кровь вперемешку со словами.
У тебя, выродок, нет и не может быть семьи.
Выродок – это тот, кого родили. Так что выбирай ругательства более точно, оборванка, – он отошёл от цыганки на шаг, а затем, схватив за шею, легко сорвал с верёвки. Дэй будто стал выше ростом, вытянувшись, раздавшись в плечах. Он стал подобен смутной тени, исказив свой человеческий облик. Одним движением, от плеча к локтю, а от локтя к запястью, он легко зашвырнул цыганку в море. Подобный волне изгиб крепких рук, бросок, почти не потребовавший усилий, и обезображенный силуэт Марианны с заметной даже в темноте верёвкой на шее, мелькнул в небе, чтобы в следующий миг быть подхваченным огромным, вырвавшимся из моря щупальцем. Древнее порождение глубины ждало приказа своего хозяина, своего бога, и дождалось. Замерев на пару секунд, щупальце сильнее обвило искалеченное тело, а затем потащило в море. На дно, в недосягаемую глубину.
Во тьме, в тишине, раздираемая нашей болью изнутри, перевариваемая тварью более древней, чем все построенные человеком города, Марианна будет умирать столько же лет, сколько она прожила. И никогда не покинет морского дна, даже после смерти оставшись там, откуда не желала подниматься. Через отмеренный обратно срок она станет тенью древнего океана, одной из многих в моём владении.
Дэй, а что это было? – Феличе, перед глазами которой до сих пор стоял вид гигантского щупальца, осторожно приблизилась к брату. – Или кто?
Под громоподобными волнами
Бездонного моря, на дне морском
Спит Кракен, не потревоженный снами,
Древним, как море, сном.196
Дэй говорили негромко, словно для себя, и Фели поняла, что лучше не переспрашивать у брата, чьи слова он сейчас произнёс. Немного помолчав, Рыжик ответил притихшей сестре более подробно и понятно, то и дело пиная кедами мелкие камни:
Это был кракен, Фели. Древнейшее существо, то ли чудовище, а то ли любимое порождение океана. Он один из последних, что остались дремать на глубине, видя сны об иных временах и мирах. А ещё у него такой же скверный характер, как у Старика, и он так же не любит глупых птиц, лезущих не в своё дело, – Дэй грустно улыбнулся. Он тоже был одним из последних, если не самым последним из всех. Да и были ли эти все, или же он всегда был одинокой мыслью океана, его дыханием и безбрежностью? Лишь благодаря отцу Дэй стал первым и единственным. Он шагнул на берег, сумев увидеть солнце. Сумасшедший, заблудившийся мальчишка, притворяющийся стариком, дал ему жизнь, руки, ноги, остров и семью.
Куда мы теперь? – осторожно спросила его сестра, не в силах терпеть тишину.
Вы на бриг, а я наведаюсь к отцу.
А мы? Ты к папе, а мы нет? – тут же возмутилась Феличе, которой хотелось поскорее и увидеть свою сестру, и убедиться, что с Лоренцо всё в порядке.
А мы подождём, – Бо приобнял её за плечи. – Не торопись.
Отец знает, что с нами всё в порядке, а вот кое-кто явно будет рад нашему визиту. Хотя бы для того, чтобы вволю отругать за совершённые ошибки. Думаю, одного дня нам всем хватит для короткой передышки, – Дэй щёлкнул Феличе по лбу и шагнул в море, небрежно помахав им. Надорванный кусок джинсы на его бедре мерно колыхался в такт шагам.
Какие ещё ошибки? – она недоуменно захлопала ресницами, явно не понимая, про что сказал Дэй и подняла взгляд на Бо.
Ты едва не раздавила паука, когда скакала по камням, – он еле сдержал смех, вспоминая арахнида, улепётывающего подальше от неугомонной в своей радости сестры. Достанется же кому-то клубком по милому личику! А за украденную безделушку – тем более.
Море задрожало. Словно что-то вздыбило тектонические плиты, словно зарождающееся цунами рвануло на волю – дрожь прошла по толще воды, всколыхнула волны, бросая их на берег буйным шквалом. Вместе с одной из волн на гальку шагнул Дэй. Оглядев отвесную скалу задумчивым, спокойным взглядом, он повернулся обратно, лицом к морю. Две тёмные фигуры, недвижно застывшие в бушующей воде, окрашенной красным, были всё так же соединены острым и длинным ножом.
Какая милая ночь, – Дэй потянулся, от чего ветхая майка на его плечах едва не затрещала. – Какая послушная дочь. Надо будет хорошенько поприветствовать новую сестрёнку! – он уселся на вывороченный ствол, принесённый морем, и замер в ожидании.
В третий раз он наблюдал за тем, как умирали и рождались люди. Третий раз он видел то, что единожды испытал сам и никак не мог оторвать взгляда. В этот раз Дэй ощущал каждой каплей моря, как вытекала из Марты горячая, красная кровь, как окутывала её та тьма, что жила внутри Лоренцо Лино. Впервые это случилось возле Вианы, когда разъярённый Бо, именуемый ранее Чезаре Борджиа, бросился с мечом в руке на проклятого бродягу, которого несколько раз убивал до этого. Дэй сидел на снятом с убитого коня седле, посреди побоища, под ярким солнцем Наварры и следил за жутким, гротескным танцем – человек, потерявший всё, пытался убить кружащего вокруг него безумца и не мог ни задеть, ни ранить, ни коснуться на излёте.
Все предали его, постарались забыть о низвергнутом герцоге, ранее бывшим недостижимым божеством. Его обрекли на заранее проигрышный бой, постаравшись напоследок выжать из вен все капли крови, а после бросили. У стен небольшой крепости Вианы живой мертвец, готовый к смерти, увидел бродячего торговца, с интересом ожидающего начала боя, а рядом с ним сидел то ли рыжий приблуда, то ли подмастерье… Герцог бросился вперёд, один, пустив вскачь коня и должен был погибнуть первым. Ни страх врагов, ни мастерство, ни удача не могли спасти его. А Лино спас. Он убил тех, кто грозил смертью человеку, выбранному им в сыновья. И потому смеялся над глупыми попытками спасённого им дурачка нанести ему хоть какой-то вред. Лино говорил и кружил вокруг взбешённого быка, утратившего всё, что было когда-то значимым в его жизни, и потерявшего даже некогда преданную и верную ему сестру. А затем, когда Бо отбросил меч и рассмеялся, надрывно и глухо, бродяга предложил пойти с ним. Увидеть то, что видит он. Услышать этот мир так, как слышит его он сам и пройти по земле и воде свободным шагом, потеряться, стать чем-то другим. И отчаявшийся безумец, спрятавшийся в теле опального капитан-генерала и гонфалоньера197 церкви, согласился. После чего Лино обнял его и одним движением перерезал им обоим горло. О, как же бушевал Чезаре, когда очнулся. И как же смеялся Дэй, наблюдая все попытки отца успокоить безумного быка, мечущегося от идеи «искупления грехов» до «воздаяния всем иудам». Это было весело! Но однообразно. Младший брат отказывался от данного ему имени, ругался с отцом, цеплялся за старую родовую фамилию и отчаянно пытался понять, кем он теперь стал и на что ему потратить подаренные свободу и вечность.
И тогда Лино, положившись на случай и слепой выбор верного пути, нашёл в Португалии самую прекрасную женщину в мире. И самую отвратительную дешёвую шлюху. Всё едино. И здесь, на Марасе, тонкая шпага одновременно пронзила их сердца, связывая навсегда смертью, соединяя кровью. И ставший Борхой Борджиа вместе с отцом учил её говорить и ходить, читать и умываться, следить за собой и не бояться моря. Первым словом в жизни Феличе, разумеется, стало «Па». Вторым «Бо». А третьим – «Мру». Она отказывалась звать Дэя иначе, чем «Море» и кошкой муркала, когда видела старшего брата на берегу. Иногда она пряталась за спину Бо и явно стеснялась Рыжика, чуя в нём более стихию, нежели чем человека. Сейчас же Дэй в третий раз видел это чудо – рождение новой крови. И был счастлив. Потому что выбор отца вновь оказался безупречен.
Отряхнув руки от осклизлой коры, Дэй спрыгнул с древесного ствола и зашагал обратно. Остановившись на кромке прибоя так, что волны еле достигали обутых в порванные кеды ног, парень широко улыбнулся, оглядывая две замершие в воде фигуры. Даже умирая в очередной раз эта женщина не сомневалась. Прекрасная, чудесная Марта! Именно такой – преданной, жаждущей семьи – не хватало этой земле, его отцу и ему самому.