Дико так всё... С такой непримиримостью сопротивляться, и так сокрушительно пасть – вопреки зарокам, обстоятельствам, собственной воле. Здесь и сейчас я мыслями, душой и телом принадлежу ему. Но Раду почему-то не спешит воспользоваться ситуацией: не напирает, не набрасывается. Просто методично разгоняет пульсацию внизу до нестерпимого. И чувствуется, что самого уносит. Его сила воли заводит больше всего. Ни от чего ещё так не теряла голову.
Моя податливость, его настойчивость, нажим лёгкой щетины, мягкость горячих губ, хаотичные скачки от ласки к грубости – всё сжимается до дрожащей точки, натягивается бесконечным мигом парения и шпарит вены кипятком взрываясь.
Из моего горла вырывается единственный стон – практически неслышный. По звуку как шелест, по ощущениям – вылетевшая душа.
Раду обессилено уваливается рядом со мной. Смотрит в потолок, сжимая нижнюю губу зубами. Его дыхание громче и несдержаннее моего. И вот эта кровать, в чужом доме, вдалеке от цивилизации сейчас самое неспокойное место во вселенной. В груди саднит от потребности поделиться с ним тем необъятным, чем он меня наполнил – прижаться, шепнуть на ухо что-то очень личное и ласковое. Но реальность, начавшая проступать через сход блаженства, в деталях указывает на то как сильно он сейчас возбуждён. Не услышит.
Тёмные пряди волос прилипли к влажному лбу. На неподвижном, бледном лице только ноздри трепещут – порывисто, будто от сильной боли.
– Мне, наверное, лучше уйти, – хочется произнести это ровно, отстранённо, однако заметная дрожь в голосе слышна даже мне.
Знаю, уйти сейчас эгоистично. А остаться – значит закрепить между нами обиду. Она легко забывается на пике эмоций, но никуда не исчезает – лезет ядом в слова при каждой ссоре. Долги всегда нужно отдавать. Даже такие. Раду смог, получив разрядку, отвернуться от меня в душе. И я тоже так смогу.
Он закусывает усмешку, прикрывая глаза.
– Ложись сегодня со мной, Чертёнок. Обещаю больше не приставать.
Знаю, что не будет. Как и то, что оба не заснём. В воздухе слишком много моего сумасшествия и его неудовлетворённости.
Отрицательно качнув головой, поднимаюсь с кровати. Меня немного пошатывает. Кожу холодит, потому что эпицентр внутреннего тепла сейчас сосредоточен вокруг Раду. Зябко передёргиваю плечами, подхватывая с пола пижамные штаны. Верх лежит придавленный его ногой. Чёрт с ним. Завтра заберу, когда в комнате никого не будет.
– Я возьму цветы? – Горло дерёт как будто после крика. Даже не помню, действительно кричала или просто ртом хватала воздух, а не спросить не могу. Чего мне только не дарили, но так глубоко ещё никто ничем не смог пронять.
– Забирай всё, что хочешь. Здесь всё твоё и для тебя.
Облизываю пересохшие губы, ловя себя на радости, что под полуопущенными ресницами не видно выражение его глаз. Смущаться больше уже некуда.
Быстро собираю физалис в букет и на негнущихся ногах прошмыгиваю за дверь.
– Мне понравилась сказка! – кричит он хрипло.
Я счастливо зажмуриваюсь, прижимая пальцы к припухшим губам.
Вот в чём опасность нахождения рядом с ним – Раду всегда получает всё, что захочет. Всё, без исключения. Даже меня мог бы взять прямо этой ночью, потому что в глубине души настойчиво скребёт разочарование. Остаться хочу. Только хорошо понимаю, что он не настоял тоже из вредности. С уверенностью, что я сама себя проучу как никто другой.
Когда же я перестала ему внутренне сопротивляться? Когда впервые поцеловал?
Нет, раньше. С первого прикосновения к скуле, когда Раду утирал мои слёзы в заснеженном сквере, прежде чем пригласить к себе в машину. И ведь понимаю, что-то участие было притворным, что он таким образом втирался в доверие, но... Чёрт!
Я хотела ему верить, злить, бояться... Хотела провоцировать, сгорать от адреналина. Сама хотела!
Вот и нашёлся ответ. Эти желания, написанные на картах – я в них никогда бы себе не призналась, но все они не его, а мои. От первого до последнего. Мне нужно было кому-то открыться, разобраться в себе, увидеть в мужских глазах не раболепие или похоть, а смелость говорить мне правду в лицо и восхищение мной – такой, какая я есть.
Часть 3. Глава 5
– Всё-таки как много говорит о человеке поза, в которой он спит.
Попытка совместить резкое пробуждение с проверкой наличия у меня гнезда на голове заканчивается матерным всхлипом и мизинцем, ушибленным о спинку кровати.
– Не больше, чем скажет манера заваливаться в чужую постель. Какими судьбами на этот раз? – Беспокойно сдуваю прилипшую к щеке прядь волос.
– Зашёл полюбоваться.
Раду сегодня без линз. Каре-зелёные глаза совсем немного щурятся из-за чего я затрудняюсь определить, насколько он сейчас серьёзен.
Вот поэтому мне нравится просыпаться одной – никаких неловких ситуаций в плане неумытой образины, лохматости и подтормаживающих мозгов.
– И много интересного узнал? Ну, кроме того, пускаю ли я слюну на твои наволочки.
Нарочно язвлю в надежде, что так Раду быстрее уйдёт и мне не придётся краснеть, вспоминая подробности вчерашней ночи. Но по факту уловка не срабатывает. Уголок его рта довольно ползёт вверх.
– Во-первых, – отвечает, накручивая на указательный палец мой локон. – Ты спишь на животе, обняв подушку, а это говорит...
– Что такие люди очень нахальные, – перебиваю, внезапно смутившись его жеста. – Подросткам интересно копаться в психологии, и я не стала исключением. Вряд ли ты расскажешь мне обо мне что-то новое.
– Тогда ты должна знать, что за этим напускным нахальством скрывается ранимость. А ещё повышенная возбудимость. Ты можешь взорваться от слова, а можешь вспыхнуть от касания.
Раду отпускает закрученную прядь и медленно обводит кончиком контур моего плеча. Кожа в подтверждение его слов моментально покрывается мурашками.
Даже простое и привычное в его исполнении чувствуется чем-то за гранью. Я дёргаюсь. Сложно сказать отчего. Я не ханжа. Понимаю чего хочу, не отрицаю определённой симпатии, но что-то постоянно меня тормозит. Может, боюсь разочароваться. Ведь с Антоном мне тоже всё нравилось – ровно до того момента, когда прелюдия перетекала в полноценный акт.
– А во-вторых? – Немного приподнимаю голову.
Теперь наши лица совсем близко, но в то же время без эротического подтекста. Сегодня близость ощущается иначе: неуверенным взмахом ресниц, обоюдной беззащитностью, теплом во взгляде.
– А во-вторых, хочу узнать будут ли какие-то пожелания? – произносит он тихо. – Мне нужно ненадолго уехать.
– Возьми меня с собой. – Твёрдо смотрю ему в глаза. – Обещаю, я не сбегу.
Это не то, что он хотел услышать.
Смотрю, как за какие-то мгновения мальчишеская улыбка становится отстранённой, и у самой внутри чёрт-те что происходит.
Не верит.
– Надень самое красивое платье и дождись меня дома. – У него чуть вздрагивают крылья носа и дёргается край рта. Мягкость продолжает теплиться только в тембре голоса. – Никаких карт этим вечером. Только ты и я.
Усмехаюсь. Вдыхаю полной грудью полынный запах его парфюма и атмосферу лёгкого сквозняка, мгновенно оголившего хрупкость доверия. Как моего к Раду, так и его ко мне.
Он уходит, не дожидаясь ответа, тихо закрывает за собой дверь. И эта тишина давит на уши до самого вечера.
«Ненадолго» превращается в часы нервирующего ожидания. На закате, сбросив новые туфли на шпильке, забираюсь с ногами на кресло. Камин не горит. Без задорного треска поленьев в кабинете неуютно. Нет хозяина и дом кажется пустым.
Бокал вина, выпитый вместо ужина, давно выветрился, а с ним исчезает и приподнятое настроение. Так вот оно как – скучать по человеку. Этого не передать. Я сижу, подтянув колени к груди, и меня мелко потряхивает, потому что мысли в голову лезут правдивые, острые – колются как битое стекло.
У меня нет причин ему потакать, но я надела лучшее платье. Приготовила ужин, не факт, что съедобный, и всё же старалась... Даже было приятно представлять, как Раду отреагирует. Удивится, улыбнётся? Может, молча заглянет в глаза – пристально, жгуче, как только он один умеет?
Никогда не зависела от чужого одобрения, а вот захотелось. Просто так. Это точно оно – то, о чём говорил Раду, лёжа в снегу перед баней. Я готовилась, не ожидая ничего взамен: ни тепла, ни жалости, ни ласки. Мне было бы достаточно его радости.
Ещё спустя пару часов созерцания потухшего камина возвращаюсь на кухню за вином. Бутылка пустеет, а мысли всё там же. Всё с ним же. Что интересно, звук мотора за окном вдруг отзывается странной смесью облегчения и паники. Понятия не имею, как себя вести.
Спросить, почему так долго?
Ждать, когда скажет сам?
Сделать вид, что просто борюсь с бессонницей?
Выйти в прихожую не позволяют обида и задетая гордость, а подняться к себе и притвориться спящей... тревога. Случиться ведь могло что угодно. В итоге решаю допить вино, пустив всё на самотёк.
За один глоток не получается. Раду заходит, когда я слизываю с губ безвкусные рубиновые капли. На несколько секунд зависаем, разглядывая друг друга. Вид у него какой-то чумной – верхние пуговицы рубашки расстёгнуты, на голове хаос, на примятом воротнике следы туши. Глаза сверкают как у пьяного, хотя выпивкой от Раду не пахнет. Пахнет духами: цветочными, тонкими. Живописно, в общем, выглядит. Во всяком случае его вечер прошёл куда более насыщенно, чем мой.
Знаю, нельзя обвинять, не поговорив и основываясь только на своих домыслах. Можно таких дров наломать, что потом никакие извинения не помогут. Но вина во мне сейчас даже больше чем крови, а мерзкий голос комплексов уже не заткнуть.
Ты не нужна такому, как он, Влада. Проблемная. Неуправляемая. Конопатая. Не унижайся. Он может получить любую. Тебя опять высмеют.
Уже который мужик бежит от меня туда где проще. Туда, где можно потешить эго, не совершая лишних телодвижений. Обидно, я ведь почти поверила, что он особенный. И вдвойне обидно, что я сейчас стою как дура рядом с накрытым для него столом, в своём лучшем платье, пока он...