Ощущение собственной ненужности дерёт горло колючим спазмом.
– Ого... Не ожидал, честно говоря.
Его ошалевший взгляд проскальзывает по мясной нарезке и возвращается к виднеющимся над вырезом платья ключицам. Раду сглатывает, словно выбитый из реальности, заставляя, несмотря на гнев, смутиться своих стараний.
– Где ты был? – спрашиваю потому что не могу не спросить. Домыслы сведут меня с ума.
– Ездил по делам, – бросает он туманно.
Мне такого ответа недостаточно, но тянуть подробности клещами не имеет смысла. В коротком ответе категорично прозвучала точка.
Я растягиваю губы в подчёркнуто вежливой улыбке, взбалтывая остатки вина в бокале.
– Надеюсь, ты не против, что я тут похозяйничала?
Голос не слушается меня, звучит бесцветно и сломлено.
– Я... Чёрт возьми, девочка, ты меня сразила. В лучшем смысле слова.
Он улыбается. Мышцы на напряжённом лице расслабляются. А у меня щёки вспыхивают от бессильной горечи. Не таким мне представлялось его возвращение.
– Я тебя дождалась, вырядилась – всё как ты просил. Стол накрыла, это вместо вечера тет-а-тет. Мы на сегодня в расчёте. С твоего позволения я поднимусь к себе.
Не дожидаясь ответа, плавно ставлю бокал на стол. Боюсь выплеснуть остатки ему в лицо, так внутри всё клокочет и жжётся.
– Ты останешься.
Вот так вот просто. Сказал как отрезал. Без извинений, объяснений или что там обычно говорят оступившиеся мужчины.
Повисает неловкая пауза. Раду так и стоит, лениво поигрывая ключами от машины. Ох, сколько же всего охота ему высказать! Пусть тоже почувствует... пусть поймёт, что он... что я его...
А что, собственно, понимать? Влюблённая дура.
Не выдержав правды, отворачиваюсь к окну. Сжимаю зубы, чтобы не дрожал подбородок.
– Рассказывай, что опять случилось?
Раду горячо дышит мне в макушку, накрывая ладонями голые плечи.
На меня накатывает бессилие. Я ведь места себе не находила, столько всего в голове перекрутила, переживала, а у него дела. Ответил, как отмахнулся.
– Не могу больше. – Получается сипло. Вдыхаю поглубже, сглатывая слёзы. – Уехать отсюда хочу.
Не то чтобы я раньше горела желанием здесь оставаться, но было терпимо. Теперь находится рядом и понимать, что в его жизни есть или может появиться другая женщина невыносимо. Не хочу быть просто гостьей на птичьих правах.
– Посмотри на меня, – требует Раду тихо, пытаясь повернуть меня к себе лицом.
– Не трогай меня! – взрываюсь, шлёпаю его по пальцам. – Не смей после других...
– Да, твою мать! Это что ещё за представления?!
От резкого рывка бретелька платья врезается в кожу. Мне ничего не остаётся, кроме как потерянно уткнуться лбом ему в грудь.
– Влада... ты что, плачешь? – растерянно спрашивает Раду, удерживая меня за подбородок.
Отнекиваться глупо, поэтому молчу.
– Это из-за меня, Чертёнок? Потому что задержался? – продолжает допытываться он, пальцем стирая солёную влагу с моих губ.
– Нет, потому что духами чужими за версту разит.
Теперь уже молчит Раду. Зелёные глаза смотрят виновато. Между бровями появляется хмурая складка. Потом вдруг тихо, очень хрипло, так что голос чужим кажется, добивает:
– Ты меня ревнуешь?
Я обескуражено вздыхаю. Лучше бы дальше в молчанку играл, чем спрашивать в лоб такие вещи. Тем более, когда ответ так очевиден.
– Да, ревную, – признаюсь шёпотом. – Доволен?
Часть 3. Глава 6
– Это не то что ты думаешь.
В голосе Раду ни тени мягкости. Он не оправдывается – ставит перед фактом. А я...
У меня впервые нет чёткого понимания, куда вести разговор, чтобы завершить его достойно. Не осталось ни ясного ума, ни холодного сердца. Меня просто кидает из крайности в крайность: от желания закатить скандал, до попытки сорваться наверх и забаррикадироваться от целого мира. Но Раду и здесь на шаг впереди, руки в замок сцепил над моей поясницей – не сдвинуться.
– Тут разве могут быть варианты? – Дыхание рвётся, мысли не складываются. – Я смирилась даже с тем, что ты решил так жестоко со мной поиграть. Я приняла это, понимаешь? Приняла твои горящие глаза за чистую монету... А ты!..
– Что я? – уточняет он с вымораживающим спокойствием.
Действительно, а что он? Думала такой пресмыкаться будет? Запинаться как Тоха, расстилаясь тряпочкой у моих ног? Этот не будет. Он с самого начала повода так думать не давал. Так чего я, спрашивается, заламываю руки? Хотела сильного мужика? На те – любуйся, радуйся. Только радость какая-то с примесью дёгтя.
Беспомощно стучу ладонью по широкой груди. Смотрю ему в глаза. Слишком долго. Слишком близко, чтобы сопротивляться гипнозу. От безысходности хочется обнять Раду за шею и умолять найти хоть какое-то вменяемое оправдание его внешнему виду, и тут же хочется высказаться, какой же он негодяй.
Вино кружит голову, и я прикрываю глаза, делая вдох за вдохом, пока частично не возвращаю себе самоконтроль. Слова не идут, с трудом нахожу в себе силы демонстративно оттянуть воротник его рубашки.
– И что это, по-твоему?
Если бы я не была так раздавлена, то поаплодировала бы его умению вывернуть ситуацию таким образом, что оправдываться в итоге приходится мне. И да, мне такая роль не по нраву. Но гордо развернуться, уходя от разговора, увы, не представляется возможным.
Раду снова загнал меня в угол.
– Тушь, – произношу спокойно. Так спокойно, как только позволяет заплетающийся язык и тотальный раздрай в груди.
– Тушь, – ровно повторяет он. – И как эта тушь могла на мне появиться?
– Вряд ли ты решил перед выходом подкрасить ресницы. – Неожиданно нахожу облегчение в колючем как стекловата смешке.
– Меня мои устраивают. – Край его губ на мгновение вздрагивает в улыбке. – И твои реснички, кстати, мне тоже очень нравятся. Они так приятно щекочут, когда ты кладёшь свою бедовую голову мне на грудь...
– Уводишь разговор в сторону? – Наверное, глупо ждать, что он выложит правду, но смолчать не получается.
– Увлёкся, – сухо отзывается Раду. – Итак, мы выяснили, что кто-то накрашенный оставил следы на моём воротнике. Тебя в этом ничего не смущает?
– Важнее, смущает ли это тебя.
У него едва заметно дёргаются желваки на скулах.
Тоже закипает.
– Меня бы смутили засосы, царапины или помада. А от этого пятна меня трясёт. Потому что ни дождя, ни даже снега, чтобы эта тушь потекла, сегодня не было. Надо было как минимум поплакать, не находишь?
– Ты меня сейчас пытаешься упрекнуть? – Хмурюсь, впрочем, уже менее уверенно.
– Я пытаюсь разжечь в твоей красивой пьяной головушке проблески разума. Вечером одна такая же невменяемая красавица на перекрёстке вдруг решила шагнуть на зелёный. Стояла себе и выскочила на дорогу, как только поток движения тронулся. Я на пару секунд поверил, что сбил человека. И знаешь какая мысль мне первой ударила в голову?
Не знаю. Просто молчу, поражённая остротой его надлома.
– Я думал о том, что если меня закроют, то ты же, зараза, ни черта ждать не будешь. Вернёшься назад к своим фолловерам и постараешься забыть меня как страшный сон. Испугался, что всё то, через что мы прошли, было зря.
И столько агрессии в голосе, скрывающей страх... Нет, я до сих пор убеждена, что лжец, пойманный с поличным, будет ужом вертеться, пока факты не затянутся петлёй на шее. Но так не лгут. Так даже правду не каждый выдаст – с надрывом в каждой букве и изумрудным штормом в глазах.
– Она в порядке? – рвано выдыхаю через ком в горле.
– Плечо ушибла о боковое зеркало. Максимум хороший синяк заработала. Дольше истерику успокаивал. До сих пор волосы дыбом. Послушай, я не буду извиняться и оправдываться за то, чего не совершал. Надеюсь, тема закрыта?
Пьяная злость трещит по швам, пропитываясь чуждым мне доверием. Не уверенностью, что он сделает так, как я хочу, а пониманием, что мне с большой вероятностью понравится любое его действие.
Я не знаю, что сказать. Просто по-детски широко и глупо улыбаюсь.
Раду не изменял.
Руки сами собой проскальзывают ему за шею. Встаю на носочки, чтобы ткнуться носом в колючую щёку.
– Успокоилась? – произносит он уже мягче. – Теперь встреть меня как надо.
А как надо?
Подскажи. Меня не учили.
Вопросительно заглядываю Раду в глаза, но вместо ответа он подхватывает меня под ягодицы.
– И что ты делаешь? – Убираю волосы с лица, крепче сжимая поджарый торс ногами. Сердце колотится о грудную клетку бешено, больно. Дыхание частое, рваное разбивается о его губы, разгоняя по венам жидкий огонь.
– Вырабатываю мышечную память, – шепчет Раду хрипло, настолько хрипло, что кожу обсыпает мурашками. – Всегда меня так встречай. А сейчас скажи, к кому я спешил домой?
– Ко мне? – Льну ближе, вдруг понимая, что мне недостаточно его голоса и поверхностных прикосновений. Внутри становится горячо-горячо, мысли скачут: неуловимые, дерзкие. Будто и не было часов ожидания, злости, обиды и прочего... незначительного, надуманного.
– Умница. О ком я думал целый день? – продолжает Раду, позволяя мне царапать губы о щетину на его нижней челюсти.
– Обо мне, – отзываюсь уверенней. Тепло его тела подогревает играющее в крови вино, бьёт по мозгам, позволяя делать то, что ещё утром казалось неприемлемым. Я цепляю зубами кожу над дёрнувшимся кадыком и под общий стон зализываю место укуса. На языке остаётся горечь табака и чужих духов. Хочу, чтобы он пах только мной.
– Для кого я привёз подарок? – Со сковывающей движения неохотой он опускает меня на пол, а руками так и продолжает сминать задравшееся платье.
– Для меня...
Покачиваемся, притираясь бёдрами. Гладимся друг о друга лицами: подбородками, лбами, носами. И редкий поцелуй подарит хоть вполовину такой букет ощущений. Это созерцание сквозь закрытые веки, бешеное притяжение, идущее изнутри и подсказывающе