топило её нору с лисятами. Не допустив меня на «выстрел» фотоаппарата, лисица бросилась в воду и быстро уплыла, скрывшись за деревьями.
Я побрёл дальше по затопленному тугаю.
Над самой головой с джиды слетела фазанка и уселась на другое дерево с криком и хлопаньем крыльев. Я двинулся к ней с фотоаппаратом наготове, прячась за деревьями. Но фазанка опять перелетела немного дальше.
«Ага! Она отводит от птенцов», — догадался я, вернулся обратно и стал внимательно осматриваться. Но всюду была вода и ни одного клочка сухой земли, где могли бы скрываться фазанята.
И вдруг я заметил их. Под деревом, с которого слетела фазанка, возвышался из воды небольшой пенёк. Он был покрыт пуховой шапочкой из крошечных фазанят. Они вывелись не более как три-четыре дня тому назад. Вся «жилплощадь» пенька была так плотно занята ими, что невозможно было сосчитать, сколько их там сидит.
Пока я фотографировал фазанят, их испуг прошёл. То один из них, то другой стали вытягивать шейки и что-то склёвывать с пенька. Тогда я заметил, что вверх по пеньку непрерывно поднимаются муравьи, которыми фазанята и питались. Под пеньком, вероятно, был затоплен муравейник, и множество его обитателей спасалось от воды тоже на пеньке и под его корой.
Фазанка с шумом уселась на соседнее дерево, тревожно цыкнула и улетела. Фазанята сразу замерли, обратившись опять в неподвижную пуховую шапочку. Ни одна головка больше не двигалась, хотя муравьи ползали даже по фазанятам.
Я задумался. Что же делать с птенцами? Они погибнут на этом пеньке. Пришлось переложить пуховые тёплые шарики в шапку. Их было шесть. Больше на пеньке места не было. Слабых, очевидно, унесло водой. Я знал, что недалеко за лесом вдоль берега тянется песчаный бугор, заросший кустами. Вскоре добрался до него и выпустил там трёх фазанят. Они бойко побежали по песку, словно плюшевые шарики на тоненьких ножках. За ними потянулись крошечные полукрестики следов. Вот один юркнул в сторону и затаился в траве. Двое ещё бегут. Вскоре свернул в траву второй. А третий фазанёнок, самый сильный, убежал дальше всех и тоже скрылся в траве.
Ну, теперь всё в порядке. Если мать найдёт фазанят, они будут жить. Трёх я оставил в шапке и бережно понёс к бакенщику. Вчера я видел, что у него курица вывела цыплят.
Дедушка Сидорыч сидел на завалинке и курил. Седой, в сером ватнике и серых валенках, он был весь словно покрыт инеем. Он всё ещё считался одним из лучших бакенщиков.
— Зачем принёс фазанят? — спросил сурово Сидорыч, и, его брови нахмурились. — Иди отнеси их обратно.
— Да вот, дедушка, — затопило их в тугаях, я и принес. Под вашу курицу выпустить — пускай растут, а трёх я на бугор…
— Тебе говорю, иди сейчас же выпусти! — прервал меня ещё более сердито Сидорыч. — Неужели не знаешь, что фазанята не будут жить с курицей? Даже если она высидит фазаньи яйца, и то фазанята вылупятся, высохнут и сейчас же разбегутся. Иди скорее, отнеси их обратно!
Сидорыч встал и ушёл в избушку, не сказав мне больше ни слова. Обескураженный такой встречей, я побрёл обратно с шапкой в руках. В ней тихо попискивали три беспомощных сиротки. Теперь я и сам припомнил, что фазанят очень трудно выращивать под курицей: где-то давно я читал об этом.
Крики фазанов в тугаях давно смолкли. Все они устроились на небольших островках.
Вот и песчаный бугор, на котором я выпустил фазанят. Чёткий, крупный след фазанки поверх моих следов говорил о том, что она прилетела сюда вслед за мной, услыхав писк птенцов. Следы шли по песку вдоль берега через большие интервалы, — значит, фазанка быстро бежала. Но вот она перешла на шаг, и в этом месте из травы на песок выбежали крошечные полукрестики её цыплёнка. Фазанка пошла дальше, а поверх её следов были следы фазанёнка — он бежал за матерью. Вот ещё такие же полукрестики выбежали из травы на песок, и теперь три птицы двигаются дальше. Наконец, по следам видно, как навстречу прибежал третий птенец, очевидно услыхав зовущий голос матери. Фазанка всё бежит вперёд и вперёд: птенцов слишком мало, где-то должны быть ещё…
Наконец следы всего семейства свернули в траву.
Мне долго пришлось бродить по кустам в поисках выводка. Но вот из-под самых ног взвилась фазанка. С неё уже в воздухе упал пуховый птенец в траву. Вероятно, она грела фазанят под собой и так неожиданно взлетела, что один из них не успел выбраться из перьев и был поднят на несколько метров в воздух.
На этом месте я высыпал фазанят из шапки в прошлогоднюю траву и бегом бросился обратно в кусты.
Возвращался я к бакенщику с таким чувством, будто у меня с плеч свалилась тяжесть. Всюду в воздухе звенели песни жаворонков, как бесконечное, звонкое журчание невидимых ручейков.
СОЛОВЬИНЫЕ ОСТРОВА
Река Или, поколесив по соседней стране, снова возвращается к нам и быстро мчится навстречу Балхашу. Река словно торопится наверстать упущенное время, пока была в гостях у соседней страны. Из-за этой торопливости буксирные пароходы, борясь со встречным течением, тащатся всего по пять километров в час.
Песчаные барханы и пустыня, покрытые щебнем и полынкой, местами сжимают реку, и тогда она в бешенстве несётся в узкой «трубе», с грохотом обрушивая берега и образуя воронки. С усилием вырвавшись на простор, река уже спокойно бежит между островами.
После барханов и пустыни острова поражают своей природой. Настоящие непролазные зелёные дебри! Тальники, ветлы и тополя цепко перевиты тёмно-зелёными лианами, хмелем и вьюнком, кусты шиповника и барбариса образуют непроходимые колючие стены. И среди пряно пахнущей зелени островов корявые, словно покрытые пылью деревья джиды кажутся досадными осенними пятнами. Сизовато-серые, они хороши на берегах, когда река протекает в пустыне, но не здесь. Однако что поделаешь? Деревья джиды пробрались на острова, выделяются унылым пустынным цветом листвы среди весёлой свежей зелени.
Острова на Или — это настоящее царство соловьев. Кажется, что они слетелись сюда со всего света.
Как хороши здесь утренние и вечерние зори! В эти часы острова словно соревнуются друг с другом в силе и красоте соловьиного пения. Оно далеко слышно окрест. Когда проплываешь между островами, весь воздух наполнен музыкой.
Соловьёв считают певцами весны. Но в пустыне весна вместе с цветами кончается в апреле. Соловьи же прилетают на острова в мае, и только колючая джида побалует заморских гостей сильным запахом своих скромных цветов.
На островах живут не только соловьи. Днём нежное воркованье маленьких южных горлиц перемешивается с бойким щебетом славок и цоканьем фазанов. Ужи и змеи порой струятся по траве. Горе пуховым птенцам соловьев, если змея подберётся к их гнезду на земле…
Особенно громко поют соловьи по вечерам. Но в сумерках на одном из островов наступила тишина. Что случилось? Ведь на соседних островах вовсю заливаются соловьи. А, понятно! Это мелькнула в бесшумном полёте сова. Она прилетела на остров, и соловьи замолчали, притаившись. Сова покружится немного и полетит к соседнему острову, где особенно мощно гремит соловьиный хор.
Пройдёт минута, другая, и там тоже воцарится тишина. Сова долетит до острова, но и там ей не удастся никого застать врасплох. Удел совы — мыши. Ими она и займётся на всю ночь. По Сеньке и шапка — где уж ей ловить черноглазых певцов!
Время изменило быт на реке Или. Здесь уже не встретишь деревянных лодок со стонущим скрипом в уключинах. Не стало запахов смолы, дёгтя от залитых щелей в лодках. Исчезли с реки неторопливые колёсные трудяги-пароходы, громко шлёпающие плицами. Теперь у бакенщиков металлические лодки с подвесными моторами. Над домиками на берегах высятся антенны. Мощные буксирные катера быстро толкают перед собой тяжелогружёные баржи. Даже на бакенах и перевальных сигнальных столбах не керосиновые, а электрические фонари. Исчезло с реки многое, знакомое с детства…
Но соловьиные острова на реке Или всё те же, что и раньше. И соловьи, хозяева островов, по зорям полновластно перекрывают все звуки вокруг. И хочется, чтобы соловьиные песни на соловьиных островах не смолкали вечно.
ДЕТСАД БЕЗ НЯНЕК
В горах Тянь-Шаня выпал снег. Он покрыл ущелья тонким ровным слоем. Но недолго горы будут красоваться в зимнем наряде. Взойдёт солнце и «съест» снежную простынку. После полудня ущелья опять примут осенний вид, несмотря на самое зимнее время — начало декабря. Долго приходится ждать настоящей зимы на юге Казахстана.
По свежей снежной пороше, как по домовой книге, легко проверить население гор на участке, и теперь Хасан, как только показалось солнце, сбежал по ступенькам крыльца и зашагал в горы, поёживаясь от свежего ветерка.
Зайцы-песчаники наследили по дну ущелья во всех направлениях. Всю ночь они паслись здесь, скусывая тонкие веточки таволги, объедая полынку и что-то раскапывая. Под утро на дне ущелья не осталось ни одного зайца. На день они прячутся на крутых склонах среди камней. Хасан их не видел, но знал, что зайцы наблюдают за ним.
Лисий след пересек ущелье ровной строчкой ямок на снегу и ушёл в боковой отщёлок. И лиса где-нибудь прячется, наблюдая за ним. Хасан всё выше поднимался по ущелью, поглядывая по сторонам. Вдруг он остановился. Что это виднеется там вдали? Вскоре он увидел широкую полосу следов от множества маленьких копыт. Казалось, здесь прошла целая отара овец. Следы поднимались на перевал по южному склону. Хасан сразу понял, что это следы горных козлов — теков. Но почему только от маленьких копыт — течат? А где следы взрослых козлов?
Это заинтересовало егеря, и он стал подниматься на перевал. За гребнем следы спустились в ущелье и снова поднялись на следующий перевал. Однако один перевал сменял другой, а следов взрослых теков так и не было. Течата шли, очевидно, одни.
Наконец егерь увидел их. Большой табунок течат медленно поднимался по склону. Их было несколько десятков. И с ними действительно не было ни одного взрослого животного! Течата были совсем ещё крохотные — родились этой весной. На ходу они играли, как дети. Два козлёнка вскочили на дыбы, с размаху стукнулись лбами, а потом как ни в чём не бывало побежали рядышком догонять остальных. А вот один козлёнок вскочил на камень и стал тревожно осматриваться, поводя ушами, совсем как взрослый козёл. Вдруг удар — это другой козлёнок сшиб его с камня, а сам вскочил на его