«Тебе не надо передо мной ни в чем оправдываться, — подумал Левкон. — Разве ты сам не заплатил за грех отца? Как и все мы».
Дел свалилось сразу так много, что Левкон не успевал распечатывать письма управляющего. Только в конце осени гиппарх смог сказать, что его всадники хоть как-то соображают и приближаются к понятию «конный боец».
Первый знак судьбы, который Левкон истолковал как подтверждение правильности своих поступков, был дан ему после листопада. На конном рынке за агорой городская стража задержала двух скифов, торговцев лошадьми. Архонт считал их лазутчиками и, видимо, был прав. На допросах задержанные показали много интересного, от чего Делайс помрачнел и стал скептически отзываться о времени похода за пролив:
— Ну да, мы уйдем, а они нам задницу подпалят.
Левкон был согласен. Скифы не оставили надежду взять Пантикапей. А значит, судьба снова замыкала Хозяина Проливов между двух врагов. Каждый из которых мог нанести удар в спину. Потому что у Пантикапея две спины, как когда-то говорил Гекатей.
— А надо сделать два лица, — таково было мнение нового архонта.
Среди лошадей, отобранных у скифов-лазутчиков, гиппарх увидел рослого жеребца с белой отметиной на лбу и в восторге узнал Арика. Он испытал такое чувство, словно после долгой разлуки вновь встретил старого друга. Конь признал его сразу. Буря восторга: от лизания лица длинным шершавым языком до кусания плеча — ясно показала гиппарху, что у Арика за это время не было по-настоящему хороших хозяев.
— Все лошади для моей конницы, — невозмутимо заявил он новому казначею Народного Собрания. Тот не посмел возразить.
Второй знак пришелся на самые поганые дни, когда над проливом бушевали холодные дожди. В промежутках между ними ненадолго выглядывало солнце, уже сонное и белое в сплошной пелене облаков.
— У Мермекия меотянки переправились на нашу сторону, — сказал ему Делайс. — Ты поедешь от моего лица говорить с представительницей царицы. Спросишь, чего хотят.
«Этого еще не хватало!» Левкон не был рад поручению. Но приказ архонта не обсуждают. С большим отрядом в две сотни всадников гиппарх отправился к Мермекию. Настроение было скверным. Мало того, что лошади поминутно оскальзывались на размытой грязи, так еще и в голове Левкона гвоздем засела мысль: а что, если сейчас он встретится с кем-нибудь, кого знал во время плена? С Македой, например. Стыда не оберешься!
— Где расположились меотянки? — спросил Левкон у старосты, вышедшего им навстречу.
— За поселком, севернее, до горы. Там берегом и увидите, — ответил старик. — Они смирно себя ведут. Встали лагерем, никого не трогают.
«Они и раньше были смирные, — подумал Левкон. — Только не ищи у кошки когтей, пока она играет».
Лагерь кочевниц виднелся сразу за горой, но Левкон не повел своих всадников туда, а, остановившись на почтительном расстоянии, приказал трубить в рога. Их звук во влажном тяжелом воздухе слышался, словно через войлок. Кони переступали с ноги на ногу, а гиппарх смотрел в небо, прикидывая, польет сейчас дождь или блеснет из-за края тучи солнце.
Услышав пение рогов, кочевницы толпой высыпали из лагеря. Они ехали навстречу пантикапейцам не быстро, и Левкон уже издали различил заряженные луки. Судя по тому, что стрелы были опущены к земле, меотянки не собирались пускать оружие в дело. Но гиппарх знал, что стоит им вскинуть руки, и из передней шеренги его всадников мало кто уцелеет.
Поэтому он жестом остановил свой отряд на расстоянии большем, чем полет стрелы, и поднял руку, предлагая «амазонкам» тоже придержать коней. Те были в гостях и подчинились без возражений. Левкон тронул пятками бока Арика и поехал вперед один. Навстречу ему от толпы степнячек отделилась всадница. Она была на золотисто-соловой кобыле, и ее отливавшие медью доспехи щегольски сверкали на слабом осеннем солнце.
— Я, Левкон Леархид, гиппарх Пантикапея, от имени граждан города приветствую тебя, — прокричал он, как в подушку, чувствуя, что его слова с трудом разрезают воздух.
Всадница привстала и тоже подняла руку:
— Я, Арета Колоксай, командир охраны царицы меотов, синдов и дандариев, от имени моей повелительницы приветствую тебя.
Когда он ее узнал? Когда она начала кричать или минутой раньше? Или он знал, что это будет она, уже подъезжая к Мермекию?
Арик услышал голос старой хозяйки, приветственно заржал и, не понимая, почему Колоксай и Левкон перекрикиваются с такого расстояния, весело потрусил вперед. Конь не обращал внимания на попытки седока удержать его. Они с Аретой застыли друг напротив друга, и Арик немедленно стал тереться мордой о шею ее соловой кобылы. Оба седока испытывали крайнее неудобство от заигрывания своих лошадей, но им самим сейчас было не до животных.
Арета так побледнела, даже позеленела, что Левкон всерьез испугался: «Грохнется сейчас в обморок, а с расстояния подумают — я ее убил. Начнется бой. Нет, ты держись, Солнышко!»
Колоксай справилась с собой быстрее, чем он предполагал.
— От имени царицы Бреселиды передаю правителю Пантикапея предложение встретиться в любом удобном ему месте, в любое время.
«Какой, какой царицы? — Левкон опешил. — А где Тиргитао?»
Арета понизила голос и заговорила так, чтоб ее не услышали с расстояния ни меотянки, ни его пантикапейские всадники.
— Тиргитао мертва. После нападения скифов Бреселида сразилась с сестрой за царский пояс, и теперь она правит на том берегу пролива.
Это многое меняло. Левкон подозревал, что архонт не откажет новой царице во встрече, как поступил бы, если б на ее месте была Тиргитао.
Арета махнула рукой, и от строя меотянок отделилась пожилая всадница. Впереди себя в седле она держала годовалого малыша, разодетого по-царски — новенькая кожаная рубашка с сердоликовыми бусинами и настоящие штаны.
— Это Халки, воспитанник царицы. Сын Асанда Черного и племенник Асандра Большого, — сказала Колоксай. — В знак своих добрых намерений госпожа хочет вернуть его отцу. Гикая проводит ребенка до Пантикапея.
Левкон пожирал ее глазами.
— Я передам Делайсу твои слова, — вслух сказал он. — И от его имени прошу вас оставаться пока на нашем берегу гостями. Ответ вы получите не позднее завтрашнего утра. — Левкон отсалютовал Колоксай хлыстом и повернул коня.
— Я с небольшим отрядом вернусь в Пантикапей. Поговорю с Делайсом, — бросил он Главку. — А ты с остальными побудь здесь, и если меотянки вздумают вести себя вероломно, защити Мермекий.
Оба чувствовали, что этого не потребуется.
— Придержи ребят, — посоветовал другу Левкон. — Не позволяй им ходить к кочевницам в лагерь. Мало ли что.
Геркулес кивнул, но глаза у него были такие, что становилось ясно: давняя история у камней его ничему не научила. «Старый козел! — с досадой подумал гиппарх. — Седой уже весь, а туда же!»
Однако его собственное поведение в течение ближайших часов не изобличило похвальной сдержанности. Он вихрем понесся обратно в Пантикапей, не обращая внимания на то, что Гикая с малышом едва поспевала за его отрядом. Разыскал архонта, скороговоркой выложил все, что узнал от Ареты, и вопросительно воззрился на ошеломленного Делайса.
— Так что мне передать посланнице царицы?
В ответ гиппарх услышал довольно странную фразу о месте и времени встречи:
— Да когда хочет… чего сама не приехала… на берегу у Мермекия… как можно скорее.
С этой недвусмысленной тирадой Левкон понесся назад.
Была уже ночь, когда перед гиппархом и его усталым отрядом вновь замаячил Мермекий. Из лагеря меотянок не доносилось ни звука. Пантикапейские всадники встали в отдалении, тоже разбив легкие палатки. Их временное пристанище хранило напряженную тишину. Спал ли хоть кто-нибудь? Этого Левкон не знал. До утра он не собирался съезжаться с Колоксай. Во всяком случае, открыто…
Нервы гиппарха были взвинчены, и, сменив усталого Арика на другую лошадь, он погнал ее в степь — так, проехаться. Для чего ему понадобилось рыскать среди канав и рытвин, Левкон не смог бы объяснить. Просто бесцельно мотался кругами, то удаляясь, то приближаясь к лагерю «врагов», в безумной надежде: вдруг Арета такая же сумасшедшая?
Она оправдала его мнение о себе. Ночь была безлунной, хоть глаз коли, и когда на четвертом кругу конь гиппарха столкнулся нос к носу с чужой лошадью, всадник чуть не заорал от неожиданности.
— Ты слепой? — услышал он сиплый голос Колоксай. — Я здесь уже давно мерзну. Ну, что твой архонт?
— Приедет. Куда он денется? — Левкон перехватил уздечку ее лошади. — Видела Арика?
— Ты меня искал, чтоб об этом спросить?
Нет! Боги! Какой он остолоп!
— Знаешь, за прошедшие полгода я убил всех своих прежних хозяев. — «Интересно, зачем было врать?» — Восемь штук.
— Я девятая? — поинтересовалась Колоксай. — Меч доставать? Или так придушишь?
«Что я делаю? Что я говорю?»
Женщина взяла Левкона за руку и перелезла со своей кобылы на его лошадь, так чтоб оказаться впереди, лицом к нему. Она задрала голову и коснулась губами его подбородка.
Дальше гиппарх не выдержал. Он не целовал Арету, а колотился в нее, как дятел в дерево. Хорошо, что их никто не видел. Слезть на землю они не могли, под ногами у лошадей была сплошная грязевая каша. Но то, что всадники устроили в седле, потерпел бы не всякий конь. Если б жеребец Левкона их сбросил, седоки навсегда остались бы калеками.
— Я не могу без тебя.
— Молчи, я все знаю.
— Я чуть не подох.
— Я дура, прости меня!
— Я сам тебя отпустил. Напился, как козел.
— Я не должна была… Аа-х!
Оба выдохнули одновременно и через несколько секунд сообразили, где, как и что они делали.
— Хороший мальчик. — Левкон похлопал коня по шее. — Спокойный, доброжелательный. Арик бы нам задал.
Арета устало смотрела на него.
— Довезешь меня до лагеря? — спросила она. — Не хочу ловить лошадь по буеракам.
— Твоя кобыла сама домой прибредет, — кивнул Левкон.
Они ехали медленно-медленно. Колоксай уже привела себя в порядок, пересела так, чтоб смотреть лицом вперед, и откинула голову на грудь спутнику.