Не мешкая, майор убирает пистолет в кобуру и двигается вперёд по туннелю. Чеканный шаг, уверенная осанка, непробиваемый самоконтроль. Создается ощущение, что он точно знает по какому маршруту следовать. Откуда? Кто или что ведет его? Чутье или голос Аристея, диктующий ему направление? То, что я больше не слышу эту желтоглазую тварь, не означает, что и Кайлер утратил с ней связь.
Майор ускоряется, не удосужившись оглянуться. Он явно не опасается, что мы снова можем предпринять попытку внезапного нападения. Враг поворачивается спиной к противнику только в одном случае: когда уверен, что тот сломлен и не способен сопротивляться. В последнем он абсолютно прав. Я усвоила урок и больше не стану рисковать жизнями. Ни своей, ни чужими.
Отдышавшись и сделав над собой усилие, я догоняю Кайлера и иду рядом, упрямо стирая с лица пыль. Пусть не думает, что смог меня сломать. Моя капитуляция носит временный характер, но как только мне представится возможность… Очнись, Ари! У тебя был уникальный шанс прострелить Харперу башку! И что ты сделала? Облажалась по полной. Этот сукин сын даже с пулей в плече за считаные секунды свернул шею крепкому парню.
– Ублюдок, – шиплю сквозь стиснутые зубы.
– Зря сотрясаешь воздух, принцесса, – равнодушно отзывается Кайлер.
– Воздух тут сотрясают только подземные толчки, – парирую я, надеясь, что он хоть как-то объяснит их происхождение, но Харпер продолжает упорно молчать.
Бросив взгляд на его сосредоточенный профиль, я устало выдыхаю, рефлекторно дотрагиваясь до повязки под плотной тканью. Боли почти не чувствую, лишь свинцовую тяжесть в мышцах. Позади раздаются глухой топот сбившихся с ритма шагов и хриплое дыхание измученных солдат. Если впереди нас ждёт что-то худшее, чем Харпер, я встречу это с ними плечом к плечу, а не спрячусь за их спинами.
Пыль постепенно оседает, дышать становится легче, свет стабилизируется, но гул от толчков ещё отдается в ушах зловещим эхом. Следующие пять минут мы идем в гробовой тишине. Я чувствую, как во мне копятся отчаянное «почему», «что дальше», «что ты скрываешь», но держу крутящиеся на языке вопросы при себе. Слава богу, инстинкт самосохранения еще не до конца атрофировался, и состояние аффекта медленно сошло на нет. Глупо злить того, кто заведомо сильнее.
Мы минуем очередной арочный проём, и пространство внезапно меняется. Узкий туннель, давивший на плечи, как каменный воротник, резко расширяется, выбрасывая нас в зал, чья величественность почти абсурдна – слишком внушителен, слишком сложен, слишком… невозможен.
Я останавливаюсь первой, машинально раскинув руки, будто пытаюсь нащупать и определить границы этого места. За спиной тяжело дышат уставшие бойцы. Они так же ошарашены увиденным, как и я, но воздерживаются от вопросов и комментариев. В этой тишине любой изданный звук, будь то шаг, падающая капля или даже вдох, кажется кощунством. Воздух становится гуще, прохладнее, запах сырого камня и древней пыли забивается в ноздри.
Перед нами раскинулось пространство, столь необъятное, что разум отказывается верить в его естественную природу. Это не просто впадина в недрах горного массива, а нечто среднее между пещерой и античным амфитеатром. Пол ровный и покрыт широкими плитами, потемневшими от времени, стены уходят вверх и вширь, формируя нечто вроде полукруга, но взгляд не находит границ.
Потолок теряется в непроглядной высоте – там, над нами, клубится плотная тьма. Не пустота, а именно тьма – вязкая, живая, похожая на беззвёздное небо чужой планеты. Свет от встроенных в стены прожекторов не рассеивает мглу, а отползает от неё, не смея касаться.
Во мне просыпается волна трепета, словно мы вошли в святилище забытого божества, чье дыхание по-прежнему витает в воздухе. Один из бойцов глухо матерится, второй случайно задевает меня плечом, сделав шаг вперед.
– По ходу, нам туда, Дерби, – бормочет он, указывая на темнеющее в глубине пещеры громоздкое сооружение, явно высеченное из скальных пород.
Массивный фасад сливается с каменными стенами, словно природа и архитектура заключили договор и породили нечто колоссальное и уникальное, не принадлежащее ни одному из миров. Я не вижу ни окон, ни световых проёмов. Лишь чёрные арки, зияющие пустотой, будто открытые пасти невиданного голодного зверя, готового нас поглотить.
Колонны, взметнувшиеся ввысь, подпирают треснувший каменный свод. Между ними тьма и влажный воздух, в котором ощущается привкус затхлости и плесени. Каждый опорный столб усеян белесыми прожилками извести, темными подтёками и налётом времени – создается ощущение, что скала постепенно поглощает колонны обратно, сантиметр за сантиметром.
Широкая лестница, ведущая к центральному входу, испещрена трещинами и покрыта сколами. На стенах проступают потемневшие барельефы, истёртые временем и словно вытесненные из самой породы. В неустойчивом свете среди них угадываются человеческие фигуры, застывшие в судорогах боли; переплетения тел; оборванные фрагменты зубчатых линий, напоминающих то ли рёбра, то ли кости, то ли глифы[8] древнего языка.
В этих изображениях отсутствуют симметрия и гармония, и меня непроизвольно передергивает от исходящего от них безмолвного ужаса и страха, древнего, как сама тьма. Жуткое первобытное чувство поднимается из глубин моего подсознания, пробуждая ощущение недоверия к реальности.
– Что это такое? – хриплю я, осмеливаясь прервать эту затянувшуюся тишину. – Древний храм? Но откуда… Как глубоко мы под землёй?
Успев привыкнуть к демонстративному игнору Харпера, я даже вздрагиваю от неожиданности, когда он резко поворачивает голову, устремляя на меня бесстрастный взгляд.
– Это одно из убежищ Аристея, – глухо произносит Кайлер. – Он называет их гнёздами.
Гнёзда. Почему-то это слово вызывает неприятный зуд в затылке. Кожа покрывается мурашками от непроизвольной ассоциации. Не логово, не лаборатория, не база, а гнездо, как у хищной птицы или насекомого.
– Мы метрах в ста от поверхности, – ровным, почти механическим голосом продолжает Харпер. – Ни один спутник не увидит. Ни один сигнал не пройдёт. Это место полностью стерто с карты мира.
Я сглатываю, ощущая, как сдавливает горло.
– Что тогда наверху? – выдыхаю я, с трудом осознавая возможный масштаб настоящей действительности.
– Один из анклавов. Драссиан[9]. – Его голос не меняется, будто он зачитывает статистическую сводку.
– Анклавов? – я часто моргаю, не веря собственным ушам. – На материке? Но… там же мертвая зона.
Харпер усмехается уголком рта, глядя на меня, как на несмышлёного любопытного ребенка, не способного осознать прописные истины.
– Даже в зараженной пустоши есть место для жизни, – философски бросает он. – По территории бывшей Азии разбросано семь анклавов. Независимых друг от друга, но связанных между собой, и каждый, как якорь для выживших.
«Клянусь, я покажу тебе настоящий мир. Он существует, Ари… не только на островах», – внезапно всплывают в памяти слова брата.
Настоящий мир. Неужели это то, о чем Эрик пытался мне тогда сказать? Анклавы… Он знал. Знал, черт возьми, и хотел показать мне…
– И под каждым из них… – ошеломленно начинаю я, уже зная ответ, но всё равно нуждаясь в подтверждении.
– …по гнезду, – кивает Харпер. – Инфраструктура, которую нельзя уничтожить одним ударом. Сквозные маршруты, резервные пути, базы снабжения.
Харпер делает шаг вперёд, взгляд его становится отрешённым:
– Один поезд. Замкнутая система. Состав, на котором нас доставили сюда, беспрерывно курсирует между гнёздами по подземным маршрутам, которых не может быть ни на одной карте. Транспорт не принадлежит ни одному городу. Только ЕМУ.
У меня перехватывает дыхание, пульс оглушительно отдается в висках. Один поезд. Один маршрут. Один центр. Единая артерия, питающая невидимую структуру, выросшую под землёй, подобно корневой системе древнего ядовитого дерева. Я чувствую, как от этой мысли под кожей расползается липкий холод.
– В одном из вагонов я видела капсулы с девушками, – голос срывается на полуслове, дрожит, будто я всё ещё стою в том холодном отсеке среди неподвижных тел. – Они были… обнаженными. Не в сознании, но живые…
– Назад, – перебив меня, грубо командует Харпер, поднимая руку.
Я замираю, переглядываясь с застывшими бойцами. На лицах парней отражаются смятение и страх. Они рефлекторно отступают, в то время как майор шагает вперед, медленно втягивая носом воздух, как хищник, почуявший запах крови жертвы.
В тот же миг откуда-то сбоку появляется огромный мутант. Продолговатая мускулистая тварь с оскаленной пастью и безумным голодом в жёлтых глазах. Он несётся на меня, как снаряд или сама смерть, с такой скоростью, будто между нами нет ни пространства, ни времени.
Воздух застывает в лёгких, словно внутри расправил крылья леденящий страх, мощными ударами пробиваясь сквозь грудную клетку. Пячусь назад, как кукла на изношенных шарнирах, спотыкаюсь и падаю на задницу. От удара в голове взрываются искры, реальность распадается на атомы. Спрятав лицо в ладонях, беззвучно шевелю губами, мысленно прощаясь с жизнью.
«Вот и всё», – обреченно звучит внутри. Сердце замедляет ритм, легкие пустеют, тьма за веками становится гуще, как предзнаменование конца.
Сжавшись в ожидании чудовищной боли, я отсчитываю последние секунды, но… ничего не происходит.
Вместо свирепого рычания шершня, я слышу звуки короткой борьбы, хруст костей, сдавленный вой, затем что-то с грохотом падает рядом. Я дергаюсь, вырываясь из кокона ужаса, медленно убираю руки от лица и застываю в безмолвном шоке. Передо мной, почти касаясь носка моего ботинка, валяется голова. Огромная, уродливая, перекошенная в маске ярости. Жёлтые глаза мгновенно мутнеют, из обрубка шеи торчат вырванные артерии, выталкивающие струи тёмной крови на каменные плиты.
Сдавленный всхлип срывается с