губ. Я отползаю назад, помогая себе руками, царапая ладони о щербатый край плитки. Тело, точнее то, что от него осталось, лежит бесформенной массой у ног Харпера. Он стоит над тварью, тяжело дыша и сжимая окровавленные кулаки. Подняв голову, майор смотрит на меня с таким выражением, будто это я только что вырвалась из темноты и напала.
Мне не удается распознать, что скрывается за его взглядом. Укор? Ярость? Обвинение? Потому что в следующую секунду за его спиной возникает второй различимый силуэт мутанта. Затем третий.
Из зияющей черноты каменных арок, из боковых проходов и даже сверху, с балюстрад, что змеятся ввысь, начинают медленно выползать десятки мутантов. Они спускаются по колоннам, словно насекомые…
– Шевелитесь! – рявкает Харпер, выхватывая пистолет.
Его голос мгновенно возвращает бойцам способность двигаться. Пошатываясь, они окружают меня, прикрывая с двух сторон. Харпер стоит по центру, заслоняя своей широкой спиной обзор на пугающую до дрожи картину.
Я слышу щелчок предохранителя, хриплое дыхание, скрип подошв. Но даже всё это вместе не может заглушить пульсирующее напряжение, застывшее в воздухе.
Шершни не бросаются в хаотичную атаку, а медленно, синхронно приближаются, как морская волна, наползающая на берег. Их пасти открываются, из глоток доносится рычание. Мы в капкане. Нас четверо, а их уже больше тридцати, и пистолет всего один, да и тот с неполной обоймой.
– Почему шершни не подчиняются тебе?! – отчаянно кричу я. – На перроне… они не нападали.
Харпер молчит. Его плечи напряжены, вены на шее вздулись.
– Они должны… – хрипло бросает он, вставая в боевую стойку.
Я пытаюсь просчитать наши шансы, и они, мягко говоря, неутешительные. С одним Харпер справился и без оружия, но целый отряд монстров он вряд ли потянет. К тому же шершни нацелены не на него, считая Кайлера своим, а на меня с парнями, – это как раз мы являемся их потенциальным кормом.
Время словно останавливается, голову пронзает острая боль. Не физическая, а, скорее, ментальная, как будто кто-то резко выдернул провод, передающий сигнал.
Шершни внезапно замирают. Некоторые фактически в прыжке.
– Что с ними? – голос бойца справа еле слышен. – Они передумали или… что?
– Аристей… он отвлечён, – с запинкой произносит Харпер, не отрывая взгляда от ближайшего мутанта. – Был отвлечен, но сейчас все в порядке, – добавляет майор, немного расслабляясь и уверенно убирая пистолет в кобуру.
И тут же, словно повинуясь чьему-то безмолвному приказу, твари начинают отступать. Не спеша и не сбиваясь в кучу, а синхронно и медленно. Некоторые пятятся, другие поворачиваются и исчезают за колоннами, прячутся в арках, в трещинах. В тишине слышен только лёгкий скрежет когтей по плитам – царапающий, ускользающий звук, словно сама темнота отводит от нас взгляд.
Через мгновение опустевшее пространство погружается в вязкую, почти мёртвую тишину – такую, что невольно начинаешь контролировать свое дыхание, боясь нарушить зыбкий покой. Шершни исчезают, но их присутствие ещё будто чувствуется в воздухе, точно волна, отхлынувшая от берега, но оставившая после себя липкую пену страха. И именно в этот момент до меня доходит нечто простое и жуткое: здесь больше не решает человек. Не разум. Не оружие. И даже не страх.
Здесь решает он.
Аристей.
И если он отвернётся, никакой Харпер, никакие стены, никакая железная воля не спасут.
Коротким взмахом руки Кайлер приказывает нам идти за ним, после чего бодрым шагом (словно пуля, застрявшая в его плече, мне попросту привиделась) неторопливо направляется к лестнице, ведущей ко входу в «гнездо». Мы бессловесной тенью трогаемся следом. Подъём не крутой, но утомительно длинный. Ступени широкие, неровные, местами обвалившиеся и кое-где поросшие серым мхом. Каждый шаг отдаётся в ногах тупой болью, дыхание сбивается, на лице выступает испарина.
Теперь я уже не думаю о храме как о метафоре. Это место и есть святыня, но из тех, что строят не для молитв, а для подчинения единственному богу, кто ставит себя выше остальных.
Несмотря на усталость, мой взгляд все чаще цепляется за крепкую фигуру Харпера. Я невольно вспоминаю, как он в одиночку сражался против троих бойцов, уклонялся от пуль и даже будучи раненым оторвал голову свирепому и обезумевшему от голода мутанту.
Я видела майора в схватке и раньше. Он безусловно опытный, расчетливый боец, но сегодня я увидела в нем нечто совсем иное. И вопрос даже не в том, откуда у Харпера сверхчеловеческая сила. А в том, как он умудрялся её скрывать до этого момента? Сумела бы я контролировать подобную мощь, если бы та могла существенно упростить мне жизнь? Нет, не думаю, точнее уверена, что не смогла бы. В момент смертельной опасности инстинкты обнуляют любые установки. Значит, контролировал не он, а – его.
На самой вершине лестницы майор останавливается. Странно, но я не вижу никаких дверей, что говорит лишь об одном, – хозяин этого места не боится ни вторжения, ни брошенного кем-то случайного взгляда. Ему нечего скрывать и некого опасаться. Либо он уверен в защите, либо просто не видит в нас угрозы, как лев не замечает блох в своей гриве.
Мой взгляд замирает на вырезанном в толще горной породы проеме, напоминающем зев, уходящий в полутьму. Словно сама твердыня разжала зубы, чтобы впустить тех, кто осмелится войти. Из глубины веет тяжёлым тёплым воздухом. Не ощущается ни сквозняка, ни сырости пещеры, лишь ровное дыхание огромного пространства.
Оглянувшись через плечо, майор проверяет, идём ли мы за ним, и, не сказав ни слова, пересекает грань воображаемого портала. Шероховатая кладка под подошвами сменяется гладкими мраморными плитами.
Гулкое эхо наших шагов затухает за спиной, и коридор, словно растворяясь, переходит в зал такой масштабной роскоши, что я невольно замираю.
Высокие колонны, выбеленные до почти мраморной матовости, взмывают ввысь, поддерживая перекрытия, между которыми чередуются массивные аркады. В проёмах видны глубокие ниши, каждая словно отдельный витраж истории.
В одних я замечаю застеклённые шкафы с архаичными доспехами; в других – старинные клинки и редкое огнестрельное оружие довоенных эпох. Между ними на деревянных полках выставлены бронзовые статуэтки животных, известных мне лишь по архивным картинкам. Потолок состоит из кессонов с орнаментом в византийском стиле. В центр каждой ячейки встроены мягкие точечные светильники, наполняющие пространство янтарным сиянием. Ещё выше, под арочным сводом, подвешены три массивные люстры в форме железных венцов, украшенных кристаллами кварца. Свет ламп дневного спектра, питаемых подземными генераторами, преломляется в них и мягко стекает вниз.
Вдоль стен тянутся тяжёлые дубовые консоли-витрины, где даже издалека можно распознать фарфор династии Мин, фигурки из слоновой кости, янтарные алтарные кресты, миниатюрные иконы в потускневших серебряных ризах. А прямо над ними, в тяжёлых золочёных рамах, висят полотна великих мастеров. От тревожных волн Айвазовского до всполохов Малевича и Кандинского; от выцветших пасторалей Рокотова и Левицкого до изысканных сцен в духе Ватто и Буше. В межоконных нишах установлены мраморные античные бюсты. Их гладкие лбы, треснувшие шеи и отколотые носы не нарушают былого величия, с которым они продолжают смотреть сквозь века.
Мой взгляд возвращается к застеклённым стендам с оружием, где выставлены клинки из дамасской стали, кавалерийские палаши, инкрустированные драгоценными камнями эфесы. Я делаю глубокий вдох, ощущая тонкий аромат масла, лака и полированной древесины. Запах прошлого, будто сбереженный под куполом памяти. В горле собирается ком, сердце замирает от невольного восхищения и благоговения.
С ума сойти и невозможно поверить… Я изучала все это на уроках истории, не надеясь когда-нибудь увидеть вживую.
– Как? Откуда? – слетает с моих губ, когда я порывисто подхожу к ближайшему витражу, где в свете кварцевой люстры сверкает изогнутый кинжал, инкрустированный перламутром. Лезвие отливает синевой, будто только что вышло из-под рук мастера.
– Это не экскурсия, Дерби, – раздаётся хриплый голос рядом, заставивший меня невольно тут же поежиться.
Вот умеет он испортить момент. Я всего лишь на минутку забылась, засмотрелась на что-то невероятно прекрасное, а он… возвращает меня с небес на землю. Вспышка восторга гаснет, оставляя за собой пресный привкус реальности. Мы под землёй. В логове врага.
– Ты не в музее, – его пальцы крепко сжимаются на моем локте.
– Да я уже поняла, что вся эта выставка устроена не для меня, – мрачно отзываюсь я. – А для кого, Харпер? – вскинув голову, без страха смотрю в его прищуренные глаза. В ярком искусственном свете зеленые радужки кажутся еще насыщеннее и глубже. Без малейших вкраплений желтизны, что создает обманчивую и опасную иллюзию – передо мной «старый недобрый» Кайлер.
«А ведь он снова спас меня», – осеняет внезапная мысль. Убил одного мутанта и готов был сражаться насмерть с остальными. Так может, не все установки, вшитые в его подсознание в «Тритоне», растворились как дым? Или он охраняет меня для… него? А вот эта догадка уже совсем не радует.
Упав духом, я не сразу замечаю, как слева, из арочного прохода появляются четверо мужчин в чёрной униформе с вышитой на плече огненно-желтой буквой А. Люди? Здесь? Черт, это немыслимо. Я бы меньше удивилась, увидев на их месте дюжину мутантов.
Незнакомцы приближаются без суеты, не позволяя себе лишних жестов и любопытных взглядов. Зато я глазею, буквально прожигаю каждого полным недоумения взором.
– Они заражены или что с ними не так? – вопрос адресован Кайлеру, но тот или не слышит, или делает вид.
Вместо этого он кивает одному из вошедших, коротким жестом показывая измученных молчаливых бойцов, застывших в центре зала.
– Уведите их, – резким, не терпящим возражения тоном командует Харпер, и моих верных заступников берут под руку и уводят в том же направлении, откуда появилась четверка неизвестных.