Я оглядываю комнату ещё раз. Более детально и отвлеченно от бушующих эмоций. Свет мягко струится по драпировкам, создавая иллюзию естественного солнечного дня. Это место странным образом успокаивает и одновременно настораживает, будто бы скрывая под роскошью и уютом глубокую трещину, ведущую на дно бездны.
– Приведи себя в порядок, – Кайлер внезапно прерывает мои размышления. – Здесь есть уборная, в шкафу найдешь полотенца и чистую одежду. Чуть позже принесут ужин. Покидать комнату не советую, ты видела, что может случиться.
– Ты уходишь? – встрепенувшись, я вскидываю на него растерянный взгляд.
Противоречивые чувства разрывают рассудок. Здравый смысл кричит, что так правильно. Харпер – источник опасности, но этот хищник мне уже знаком и серьезного физического ущерба до сих пор не причинял, чего нельзя сказать о намерениях других обитателей «гнезда».
– Тебя больше не пугает моя компания? – словно прочитав мои мысли, понимающе ухмыляется майор. Я сконфуженно отвожу взгляд. – Не дергайся, Дерби. Кроме людей, сюда никто не зайдет.
– Ты так в этом уверен?
– Абсолютно. Чувствуй себя как дома, – холодно произносит Кайлер, снова отступая к двери.
Да уж, хорош «дом». Ничего не скажешь, но какие у меня варианты? Сбежать? Куда? Я в безвыходной ситуации, в полнейшем тупике, и лучше, как выразился Харпер, «не дергаться».
Дверь тихо закрывается за его спиной, и я остаюсь одна, окружённая стенами комнаты, в которой прошлое и настоящее сплелись в невозможный, пугающе прекрасный узор.
Я ещё несколько секунд смотрю на захлопнувшуюся дверь, словно надеясь, что она снова распахнётся, но этого не происходит. Воздух в комнате словно уплотняется, обволакивая меня тишиной и непривычным покоем. Снова оглядываю покои, пытаясь уловить хоть малейшее несоответствие, какое-нибудь свидетельство обмана или подвоха, но всё, что окружает меня, совершенно аутентично и лишено фальши. Создается стойкое ощущение, что этот уголок древности всегда существовал глубоко под землёй, ожидая момента, когда его обнаружит очередной заблудший путник.
Подойдя к массивному шкафу, я осторожно открываю створки. Петли тихо и протяжно скрипят, издавая звук, похожий на вздох утомленного жизнью старика. Внутри аккуратными стопками сложены полотенца, комплекты одежды и даже какое-то нижнее бельё, которое я поспешно отодвигаю в сторону, чувствуя себя неуютно от осознания того, насколько тщательно здесь продуманы даже мелочи. Качество ткани безупречное, цвета приглушённые и благородные, словно подобранные для особы королевских кровей. Впрочем, без лишней скромности я таковой и являюсь. Хотелось бы еще и соответствующего отношения к моей благородной персоне.
Горько усмехнувшись своим мыслям, я беру с полки полотенце и простое платье светло-голубого цвета, удивительно мягкое на ощупь. Целую вечность не носила ничего подобного, успев привыкнуть к грубой форме, тяжелой военной амуниции и броне. Затем я нерешительно направляюсь в ванную комнату, дверь в которую оказывается замаскирована плотной тканевой драпировкой у дальней стены. Внутри царит тот же странный контраст. В строгом порядке расставлены кованые подсвечники, источником мерцающего света в которых служат электрические лампочки. Античная просторная чаша из натурального камня на мраморной столешнице. Искусно состаренная бронзовая фурнитура и в то же время идеально отрегулированные современные смесители, встроенные так, чтобы не выбиваться из общей концепции стиля.
Перешагнув порог душевой кабины, моюсь тщательно и долго, стараясь не задеть повязку на плече, и при этом пытаюсь стереть не только кровь и грязь, но и нечто гораздо менее осязаемое – навязчивое ощущение нереальности происходящего, страх, отчаяние и чувство полной беспомощности.
Подняв голову, я смотрю на своё отражение в небольшом зеркале, заключённом в раму из состаренного серебра. Мокрые пряди волос прилипли к вискам и шее, в зеркале – отражение глаз с уставшим загнанным взглядом.
– Держись, детка, – тихо шепчу я. – Ты же чертов «ключ», а дверей здесь хренова куча. Надо только отыскать правильную. Вот только с чего начать…
С досадой поморщившись, я осторожно отодвигаю край ткани на плече, решив осмотреть рану. Пальцы немного дрожат, но я быстро справляюсь с повязкой и в недоумении замираю. Вместо глубокого пулевого ранения – на коже едва заметный заживший рубец, светлый и тонкий, будто шраму несколько месяцев, а не максимум пара дней.
Как такое возможно?
Я лихорадочно перебираю в памяти события с момента пробуждения в поезде. С тех пор рана не причиняла серьёзной боли, скорее лёгкий дискомфорт, на который я в суете перестала обращать внимание. И вот теперь эта странная, почти мистическая регенерация ставит меня в тупик. Такое ускоренное выздоровление не могло произойти без вмешательства извне, без действия какой-то чуждой силы.
Моё сердце пропускает удар.
Неужели это М-вирус? Тот самый, который по логике событий должен был начать разрушать меня изнутри? Однако я совершенно не чувствую себя больной или зараженной. Наоборот, силы возвращаются ко мне с неожиданной быстротой.
Пальцы невольно тянутся к старому, давно зажившему шраму на животе, напоминающему о нападении мутантов на катер и… гибели Эрика. Чёткие детали того дня так и не вернулись до конца. Отец убеждал меня, что мой разум просто стёр самые ужасные моменты, пытаясь защититься. Я верила ему. Хотела верить. Но теперь… теперь в голове всплывают тревожные сны, странные видения, в которых не было никаких мутантов. Только голоса, лица и силуэты, мелькающие в дымке забвения, знакомые и одновременно чужие.
После того трагичного дня многое в моей жизни переменилось, если, конечно, я могу полагаться на собственные воспоминания восьмилетней давности. Что-то же из них должно быть правдой… Например, странные регулярные медицинские осмотры, во время которых у меня брали кровь, а родители и медики не считали нужным объяснять мне, для чего это делается.
Еще один подозрительный момент – перед моей отправкой на Полигон, мама в категоричной форме запретила мне рассказывать кому-либо, что я была на том катере. Зачем убежать меня что-то скрывать, если можно было просто избавиться от воспоминаний. Или все далеко не так просто и однозначно?
Я застываю перед зеркалом, почти не ощущая себя в пространстве. Пальцы непроизвольно гладят рваный белесый шрам на животе, и мое сознание уносится вслед за вспыхнувшим воспоминанием.
«В мои ноздри проникает резкий запах антисептика и стерильной чистоты. Яркий, бьющий в глаза свет потолочных ламп отражается от белых стен медицинского отсека, ослепляя и заставляя невольно щуриться. Вокруг моей койки снуют люди в белых комбинезонах и защитных масках. Они что-то тихо обсуждают, делают пометки в планшетах, но я не слушаю их, и мне совсем не страшно, и кажется, что все хорошо, ведь рядом со мной папа и мама.
Я сижу на кровати, неловко сжимая в ладони большое зелёное яблоко, сочное и невероятно ароматное. Вчера яблок не было, вчера вообще ничего не было, кроме темноты и боли. Но сегодня уже легче, гораздо легче.
– Папочка, – я осторожно касаюсь ладонью живота. – Мне уже почти не больно. Скажи… я могу увидеть Эрика? Он же здесь?
Мама резко вскидывает голову, и в её взгляде мелькают страх, смятение, нежелание говорить. Отец молчит, хмуро переглядываясь с ней. Между ними повисает напряжённая пауза, и я чувствую, как сердце сбивается с ритма.
– Это невозможно, – тихо произносит мама, глядя исключительно на отца. – Ещё вчера врачи боролись за ее жизнь, а сейчас…
– Я чувствую себя лучше! – возмущенно встреваю я. – Позовите Эрика! Мне нужно ему что-то сказать. Очень важное!
Отец осторожно берёт маму за локоть, мягко, но настойчиво уводя чуть в сторону от моей кровати. Их голоса звучат приглушённо, я слышу лишь обрывки разговора:
– Всплеск показателей… временная активация… он уловил ее… защищает… стабилизируется…
– Но это опасно… – шепчет мама. – Что, если она…
– Контроль, наблюдение… она забудет, – твёрдо отвечает отец. – Я всё сделаю. Доверься мне, пчёлка.
Пчёлка? Почему папа так назвал маму? Никогда раньше он не использовал это странное слово. Я кусаю яблоко, пытаясь успокоить внезапно задрожавшие пальцы. А где Эрик? Почему они не говорят про него? В сознании настойчиво всплывает его взволнованное лицо и сказанные им тогда слова: «Клянусь, Ари, я покажу тебе настоящий мир. Он существует…»
Я должна узнать, что он хотел мне показать. Почему они молчат? Куда запропастился Эрик?»
Глава 9
Резкий скрип входной двери возвращает меня в реальность, вырывая из болезненного воспоминания. Я торопливо стираю бегущие по щекам слёзы. Горькая волна обиды, боли и непонимания захлёстывает с головой. Они лгали мне. Лгали с самого начала…
Мгновенно натянув приготовленное платье и быстро разгладив складки, выхожу в комнату, нервно наматывая полотенце на влажные волосы.
У двери застыла молодая девушка в тёмной форме. Она держит в руках поднос, на котором расставлены блюда с ароматной и явно горячей едой. Мясо, фрукты, выпечка, от запаха которых желудок судорожно сжимается, напоминая, как давно я не ела ничего приличного. Но я не в силах отвести взгляда от девушки. На вид она немногим старше меня самой, может, год-два разницы, лицо спокойное и бесстрастное, взгляд направлен в пол.
– Кто ты? – тихо спрашиваю я, подходя ближе.
Она вздрагивает, слегка качнув поднос, и резко отводит глаза.
– Прости, мне нельзя с тобой говорить, – отвечает девушка едва слышно, избегая встречаться со мной взглядом.
Но я не готова сдаваться так быстро:
– Я не расскажу никому, клянусь. Просто ответь, кто ты и как тут оказалась?
Незнакомка колеблется, затем быстро поднимает глаза, рассматривая моё лицо, и, видимо, находит там что-то, заслуживающее доверия, потому что в следующую секунду ее губы вздрагивают, и она чуть слышно произносит: