Она ненадолго замолкает, собираясь с мыслями.
– В тот день в лабораторию неожиданно зашёл майор Харпер, он хотел уточнить что-то по результатам испытаний. Пока мы говорили, он вдруг замолчал и замер, не сводя глаз с мутанта. Создалось впечатление, что он видит и слышит нечто такое, чего не замечала я. Потом он резко повернулся ко мне и сказал: «Эта особь только что заговорила со мной». Я тогда решила, что он шутит, но он был абсолютно серьёзен и явно встревожен.
– Что именно он услышал? – подталкиваю я её, чувствуя, как внутри нарастает тревога.
Элина снова замолкает, нервно сжимая руки и явно сомневаясь, стоит ли говорить дальше. Наконец она всё же произносит:
– Он сказал, что мутант произнёс имя: Аристей. И произнёс не вслух – Харпер слышал его голос у себя в голове. Я тогда решила, что майор просто переутомился, ведь динамики в боксе были полностью отключены. И более того, – она поднимает взгляд на меня, пытаясь убедиться, что я понимаю серьёзность её слов, – мутанты, которых мы изучали, в принципе не способны воспроизводить человеческую речь. У них атрофированы отделы мозга, отвечающие за речевые функции.
На вагон обрушивается ледяная волна молчания. Я чувствую, как на коже проступает холодный пот, осознавая, насколько глубже и страшнее может оказаться связь Аристея с Харпером.
Эванс переводит встревоженный взгляд на меня, не скрывая ужаса и недоверия одновременно:
– Значит, эта тварь говорила с майором напрямую в его голове? Телепатически?
– Я не утверждаю, – осторожно отвечает Грант. – Но с научной точки зрения не вижу других объяснений. И сейчас, после того, что вы рассказали, всё складывается слишком логично. Похоже, Аристей способен на гораздо большее, чем простое биологическое управление шершнями. Если он может передавать свои мысли напрямую человеку, нам придётся учитывать этот фактор при любых дальнейших действиях.
– Ты забыла добавить еще кое-что, – холодно говорю я. – Этот мутант, с которым якобы говорил Харпер, – сделав паузу, замечаю, как красноречиво беднеет лицо Грант за прозрачным визором шлема. – Ты выпустила его. И именно этот мутант атаковал группу моей сестры во время ночного патрулирования.
– Откуда ты… – она обрывает себя на полуслове, инстинктивно отступив назад, пытаясь дополнительно дистанцироваться от обвинения.
– Значит, это из-за тебя нас чуть не сожрали? – вскидывается Пирс. Грейсон кладет руку ему на плечо, удерживая от агрессивных действий.
– Не надо, Дилан. Дай ей объяснить. Может, все не так, как ты думаешь.
Грант, собираясь с силами, напряжённо выдыхает и уверенно продолжает, стараясь держаться ровно, несмотря на внутреннюю дрожь:
– Я давала исчерпывающие показания генералу и всему высшему командованию. Мои действия были признаны полностью оправданными. Тот мутант воздействовал на меня ментально точно так же, как на Харпера. В какой-то момент я просто перестала себя контролировать: решения принимали за меня.
– Почему тогда мы не слышим ничего подобного сейчас? – задает Грейсон резонный вопрос. – Если Аристей так силён, почему он говорил с Эриком Дерби через рацию? Разве не проще было бы пробраться прямо к нему в голову?
– Судя по всему, его возможности не безграничны, – быстро собравшись с мыслями, отвечает Грант. – Вероятно, прямой ментальный контакт требует определённых условий. Возможно, близкого расстояния или индивидуальной восприимчивости человека. Но лично я не помню, чтобы тот мутант пытался каким-то образом вести со мной коммуникацию. И не исключаю, что в Харпере присутствует некая особенность, делающая его идеальным приёмником для такого специфичного «вербального» общения.
– Или Харпер всегда был частью его плана, – мрачно добавляю я, понимая, что этот разговор становится всё менее комфортным для всех нас. – И значит, все наши действия уже давно просчитаны Аристеем наперёд.
Возразить или что-то вставить в ответ на мои слова никто не решается. Осознание масштаба угрозы становится почти физически ощутимым, нависая над нами глухой удушающей тревогой.
Я на мгновение закрываю глаза, позволяя гнетущей тишине окончательно заполнить окружающее пространство. Мысли о Лене и бойцах, которых я только что потерял, рвутся наружу, болезненно сжимая грудную клетку. Я заставляю себя отстраниться от них, заблокировать эти воспоминания, иначе боль и чувство вины поглотят меня полностью, не оставив сил на борьбу. Я ещё успею оплакать их, но не сейчас. Сейчас нужно думать.
С трудом возвращаюсь в реальность и заставляю себя говорить твёрдо и уверенно:
– Мы не можем просто ждать, пока Аристей решит, что с нами делать. Необходимо изучить обстановку, найти возможность выйти на связь или получить хоть какое-то оружие. – Я бросаю взгляд на солдат и замечаю, что мои слова пробуждают в них остатки решимости и дисциплины. – Проверим вагоны. Возможно, найдём что-то полезное.
Первым поднимается Эванс, остальные последовательно встают за ним. Я подхожу к двери в соседний вагон и прикладываю ладонь к панели управления. Та не реагирует, холодная поверхность мерцает красным цветом, блокируя любые попытки выйти.
– Этот закрыт, – тихо говорю я. – Идём в другой.
Мы осторожно движемся в противоположном направлении, к другой двери, где панель, напротив, мерцает зелёным светом, мгновенно реагируя на моё прикосновение. Дверь с тихим шипением отъезжает в сторону, открывая проход. Осторожно вхожу первым, окидываю пространство быстрым взглядом и застываю у порога, чувствуя, как по спине пробегает холодок.
Перед нами просторный вагон, полностью заполненный длинными прозрачными капсулами: они вмонтированы в гладкие стены, к которым примыкает сложная система из трубок и датчиков. Всё это выглядит как медицинская лаборатория, только с более пугающим оттенком отчуждённости и крайней степени бесчеловечности. Почти все капсулы открыты и пусты, тусклое освещение здесь так же мерцает, бросая на наши лица мрачные тени.
– Что за чертовщина? – хрипло произносит Эванс, осторожно подходя ближе и напряжённо вглядываясь в оборудование. – Это… контейнеры для людей?
– Судя по конструкции, да, – негромко подтверждает Грант, быстро окинув взглядом устройства. – Похоже на инкубаторы для искусственного поддержания жизни или… чего-то подобного.
В вагоне холодно и душно одновременно, воздух тяжёлый, с едва ощутимым металлическим запахом. Моё внимание привлекают две закрытые капсулы, расположенные чуть дальше остальных. За мутным стеклом различимы силуэты неподвижных человеческих тел. С каждым шагом моё сердце стучит всё сильнее, мерзкое предчувствие нарастает. Что бы я там ни обнаружил, мне это явно не понравится, если не сказать хуже.
Остановившись перед одним из контейнеров, я всматриваюсь внутрь, ощущая, как кровь стремительно отливает от лица. Лежащая внутри девушка выглядит до ужаса знакомой. Её лицо искажено болью, застывшей навечно в последнем мгновении её жизни. Но я узнаю её. Три месяца назад, во время ритуала Пламени Памяти, Аристей забрал из Астерлиона пятерых девушек и в течение недели примерно столько же из других городов. Иначе как жертвоприношением назвать это отвратительное действо язык не поворачивается. Несмотря на предпринятые мной многочисленные попытки остановить ежегодный «отбор» жителей анклавов, договориться с Аристеем так и не удалось.
– Селена, – сипло выдыхаю я, чувствуя, как горло сжимает спазм.
– Это младшая сестра моей жены, – приблизившись, глухо произносит один из бойцов-астерлионцев. Его лицо становится серым от горя, в глазах полыхает неприкрытая ярость.
– Соболезную, Анвар, – склонив голову, я кладу руку на окаменевшее плечо солдата. – Мы отомстим. За каждую из них.
Второй астерлионец, до сих пор стоявший молча рядом, медленно поднимает на меня тяжёлый взгляд. В нём нет ни скорби, ни обвинения. Лишь пустота и усталость человека, который готов признать своё поражение.
– Каким образом, командир? – спрашивает он тусклым, лишенным жизни голосом. – Мы не выберемся из этого подземелья живыми, а наши города и семьи вскоре уничтожат орды мутантов. Мы проиграли эту войну. Шаманы ошиблись в своих предсказаниях… Белый вождь – всего лишь миф для поддержания веры и крепости духа.
Я внимательно всматриваюсь в усталые черты, слишком хорошо понимая, что сейчас чувствует этот солдат. Ещё недавно я первый согласился бы с его словами. Но сейчас, в этот тяжёлый момент отчаяния, я впервые готов признать то, что так долго отрицал. Это необходимо не только им, но и мне самому.
– Победить можно только того, кто уже сдался, Рамир, – произношу я твёрдо, глядя ему прямо в глаза. – Шаманы не обещали нам лёгкой победы. Но если Белый вождь – это символ надежды, значит, он не миф и не легенда. Он – это мы все. Это наш выбор продолжать бороться, несмотря ни на что.
Анвар медленно кивает, тяжело выдохнув, его взгляд наполняется твёрдой решимостью несмотря на то, что в глубине глаз все ещё тлеет глубокая скорбь.
– Я не стремился стать частью пророчества, – говорю достаточно громко, чтобы меня услышали все присутствующие. – И если шаманы увидели во мне того, кто способен привести нас к победе, значит, моя задача – оправдать эту веру. Я не отступлю, пока у нас остаётся хоть малейший шанс изменить будущее, за которое уже отдано столько жизней. У каждого из нас есть семьи, есть близкие, которые надеются, что мы вернемся домой. В Астерлионе меня ждут жена и мои сыновья, и я готов пойти на всё, чтобы защитить их, защитить вас и вернуть нам всем свободу, которую мы заслужили.
– Мы с тобой, Белый вождь, – негромко произносит Рамир, распрямляя плечи. Его голос звучит уверенно и смело, без малейшей нотки сомнения. – Мы пойдём за тобой до конца.
– Что еще за Белый вождь? Час от часу не легче, – бубнит себе под нос Эванс, осторожно подходя ко второй капсуле и заглядывая внутрь.
Я бы на его месте тоже покрутил пальцем у виска. Бойцам Полигона не свойственна вера в мистику и пророчества. Они признают только холодный расчет, дисциплину и проверенную временем отвагу. Религия для них – это слабость, нечто чуждое, мешающее принимать ясные и быстрые решения в бою. Но сейчас я не в том положении, чтобы отвергать помощь, даже если она приходит в форме древних пророчеств. Особенно теперь, когда всё, во что я верил раньше, оказалось под вопросом.