И все же мы ошиблись. Тот мальчик не стал спасением. Он стал нашим врагом, воплощением того ужаса, который мы сами породили и против которого так отчаянно боролись.
Я потратил годы на борьбу с системой, пока не принял одну простую, но жестокую истину: чтобы остановить общий кошмар, нужны общие усилия. Все наши ранние амбиции и борьба за власть привели лишь к новым смертям и поражениям. Вирус не щадил никого, мутанты не разбирались, кто прав, а кто виноват. Мы все стали жертвами своей собственной глупости и разделения.
Сейчас я стою здесь, в последний момент своей жизни, и наконец вижу всё ясно. Единственный шанс человечества – это полное и окончательное единство перед лицом угрозы, которая превосходит любые наши прежние противостояния. Сегодня я жертвую собой не ради Улья или Полигона, не ради своих прошлых иллюзий и заблуждений. Я делаю это ради будущего тех, кто ещё жив, ради мира, который вы сможете построить заново, принимая во внимание горький опыт наших ошибок.
Через мгновение я запущу протокол полной деактивации этого арсенала. Я останусь здесь, чтобы никто и никогда больше не смог применить это оружие. У вас остаётся не так много времени. Используйте его правильно, – сплотитесь и отбросьте всё то, что разделяло вас раньше. Станьте единым целым, потому что другой альтернативы не осталось.
Помните: только сплочённость и единство способны остановить наше общее падение. Я понял это слишком поздно. Вы, не повторяйте моих ошибок.
Для меня было честью сражаться и умереть рядом с вами».
Связь резко обрывается. В тишине боевой машины слышны лишь тяжёлое дыхание солдат и приглушённый рокот двигателей. Через секунду воздух сотрясается мощной ударной волной, бронетранспортёры заметно раскачиваются, металл глухо стонет, а за спинами бойцов раздаётся громоподобный грохот, после которого землю окутывает дым и пламя.
Микаэль судорожно выдыхает, осознавая: генерал только что выполнил своё обещание, отдав свой последний долг. Бойцы, несколько секунд ошеломлённо молчавшие, начинают постепенно приходить в себя, на лицах появляется мрачная решимость, глаза наполняются уважением и благодарностью за жертву Одинцова.
– Чёрт возьми, генерал ушёл красиво… – тихо произносит капитан, сжимая кулаки. – После такой речи мы просто не имеем права проиграть.
– Значит, не проиграем, – твёрдо отвечает Фостер. – Он показал нам, как сражаются до конца. Теперь наш ход.
Офицеры и солдаты молча кивают, оружие сжимается крепче, взгляды загораются с новой силой. Отныне каждый из них готов сражаться до последнего вздоха, не жалея себя, не допуская даже мысли об отступлении.
– Ради генерала и всех, кто остался там, – произносит кто-то из бойцов. – Мы не подведём.
Колонна ускоряется, мчась навстречу следующей битве, в которой им предстоит исполнить последний приказ генерала: объединиться и победить любой ценой.
Глава 27
Эрик Дерби
Убить. Уничтожить. Разорвать на части.
Эти слова бьются набатом в мыслях, превращаясь в оглушительный внутренний приказ, заполняя разум неистовой, безумной яростью. Слепая жажда расправы дает мне силы вновь и вновь бросаться на Харпера, ставшего воплощением всего, что я ненавижу, последней преградой, которую необходимо смести с пути, чтобы спасти хотя бы сестру.
Я атакую его без остановки, выплескивая наружу весь накопившийся и бушующий в крови гнев. Перед глазами снова и снова проносится навсегда выжженный в моей памяти кадр: застывшее, бледное лицо Илланы, её остекленевший взгляд и медные локоны, разбросанные по грязному снегу. Не имеет значения, причастен ли Харпер к её смерти, неважно, кто из них двоих с Аристеем дал шершням приказ атаковать Астерлион. Неважно даже то, что Кайлер с хладнокровной эффективностью парирует каждую мою атаку, намеренно выбирая тактику истощения и сохраняя полное спокойствие.
Важно лишь одно – Харпер действует согласно установкам Аристея, он такой же безжалостный монстр, олицетворяющий то смертоносное зло, что волной ворвалось в мою жизнь, похитив самое дорогое. Зло, которое безжалостно вырвало у меня сердце, убив Иллану, и теперь угрожает нашим сыновьям. Я не могу и не отдам ему Ари.
Каждый наносимый мной удар наполнен горечью, болью потери и непреодолимой жаждой отомстить любому, кто посмел тронуть мою семью.
– Хватит, Дерби! – громко и резко рычит Харпер, одним мощным движением отбрасывая меня назад и сбивая с ног.
Я с размаху падаю на каменный пол, ударившись о него всем телом, и не успеваю подняться, как Кайлер оказывается сверху. Ловким, отработанным движением тот выхватывает из кобуры пистолет и направляет его дуло мне прямо в лицо.
Странно, что он не сделал этого раньше.
Время замедляет бег, сливаясь с бесконечностью, пока я тяжело дышу, глядя в отрешенные глаза Харпера. Он сильно напряжен, едва сдерживая собственную ярость под маской внешнего спокойствия.
– Достаточно, Эрик! – жестко бросает Харпер. – Не вынуждай меня лишать твоих сыновей еще и отца. Твоя жена мертва, и я не верну её, даже если ты убьёшь меня сотню раз подряд.
Его слова – ледяная пощёчина, заставляющая меня замереть. Я яростно дергаюсь, но Харпер лишь сильнее прижимает дуло пистолета к моему лбу.
– Ты думаешь, твоя ненависть вернёт её? – стальным тоном продолжает он. – Думаешь, сможешь что-то изменить, дав мне себя убить?
Я пытаюсь справиться с собственным дыханием, в голове проносится ураган мыслей, постепенно пробивающийся сквозь завесу обреченности и гнева.
– Ариадна сейчас внутри сознания Аристея, – спокойно и твёрдо произносит Харпер, его глаза неотрывно смотрят в мои. – Наша попытка вмешаться сейчас приведет только к её гибели. Если у тебя осталась хоть капля разума, дай своей сестре закончить то, что она должна.
Я тяжело сглатываю, пытаясь протолкнуть болезненный комок, застрявший в горле. Слова Харпера звучат слишком убедительно, чтобы пренебречь ими. Впервые за то время, что я нахожусь у Аристея, в моём сознании появляется ясность. Ари сейчас борется за всех нас, она стоит на грани жизни и смерти, удерживая монстра в ловушке, в которой ей пришлось оказаться вместе с ним. Если я не верну контроль и сорву её усилия, – всё будет напрасно.
Харпер медленно отводит пистолет, поняв, что я больше не собираюсь бросаться на него.
– Что мы можем сделать? – сипло спрашиваю я, переводя взгляд на Аристея и Ариадну.
Они стоят друг напротив друга, застывшие в бесконечном мгновении времени. Длинные белые пальцы монстра с заострившимися ногтями по-прежнему сжимают горло моей сестры. Оба словно окаменевшие манекены: ни единого движения, и даже ресницы не дрожат. Только едва заметное дыхание чуть приподнимает их грудные клетки, подтверждая, что жизнь еще не покинула замершие тела.
От этого зрелища меня бросает в дрожь, волосы на затылке становятся дыбом. Кажется, будто воздух наполнен невидимой смертельной силой, способной уничтожить сознание любого, кто рискнёт приблизиться к этой застывшей паре.
– Как нам ей помочь? – хриплю я, не узнав собственного голоса. – Должен же быть какой-то способ…
– Она сделает всё сама, Эрик, – с пугающей уверенностью произносит Харпер. – Ари всю жизнь готовили именно к этому моменту.
Он неторопливо и осторожно приближается к Аристею, преодолевая незримый барьер. Вытянув руку, уверенно кладёт ладонь на лоб Аристея и закрывает глаза. Мощное тело Харпера тут же сковывает напряжение, глазные яблоки под закрытыми веками приходят в движение, под кожей проступает черная паутина вен, а в волосах появляются серебристые пряди.
Я вдруг отчетливо вспоминаю, как много лет назад, в медотсеке Полигона, Харпер точно так же дотрагивался до меня. Тогда не было ни черных вен, ни других внешних трансформаций, но я явно ощутил, как что-то холодное и чужеродное пыталось проникнуть в мой мозг. Было ли это действие с его стороны осознанным? Или тогда просто сработал инстинкт?
В голове внезапно всплывают строки из архивного досье Кайлера Харпера, где упоминались вероятные риски:
«Возможность отторжения внедрённых поведенческих протоколов».
Вероятно, это и есть ответ.
Отец рассчитал все, включая аварийные сценарии нейтрализации, но как, черт возьми, он допустил столь масштабную осечку с вакциной? Какого хера ему дался контроль над всем человечеством? И во что в итоге обратилась его гребаная идеология, которой он грезил? В смертоносное оружие, практически истребившее человечество.
Нет, я могу понять, что служило основой концепции отца. Новый мировой порядок, тотальный контроль, прекращение войн и глобальной агрессии. Мир, лишённый конфликтов, управляемый единым центром. Его собственным центром.
Но это же утопия, которая никогда не сможет стать реальностью, потому что за любым абсолютным контролем неизбежно следуют сопротивление, хаос и разрушение. Вечный закон жизни – никто не способен удержать власть над всем и каждым без того, чтобы рано или поздно не заплатить за это самую страшную цену.
Стоп. Если Харпер всё ещё жив, значит, аварийный механизм нейтрализации не был запущен. Из этого следует, что дестабилизация либо не наступила, либо произошла не полностью, сохранив какие-то из внедрённых поведенческих установок.
Возможно, отец даже это предусмотрел…
Но зачем?
Какая в этом была логика, чёрт возьми?
На меня обрушивается шквал вопросов, на которые ожидаемо пока нет ответов. Всё слишком сложно и запутано. Слишком много упущено, слишком многое пошло не по плану, но где-то глубоко внутри я чувствую, что отец не мог ошибиться в самом главном и оставил нам резервный путь к спасению.
– Что ты делаешь?! – я резко поднимаюсь на ноги и делаю шаг вперёд, но Харпер так же быстро выставляет ладонь в мою сторону.
– Стой! – командует он, не открывая глаз и продолжая находиться в некой прострации.
Я инстинктивно замираю, не до конца понимая, на чьей стороне играет этот странный непредсказуемый выродок. Неожиданно Харпер делает глубокой вдох, по его окаменевшему телу проходит волна дрожи, уголки его губ дергаются в подобии улыбки: