Дайнека и Джамиль сидели на кровати, крепко обнявшись и ни на секунду не отрываясь друг от друга.
– Когда ты сказала мне, что любишь другого, я чуть не умер. – Он теснее прижал ее к себе.
– Глупый. Другой – это ты, – улыбнулась Дайнека. – Я не узнала тебя, но сразу почувствовала. Глаза можно обмануть, но сердце – никогда…
– Тебе нужно время, чтобы привыкнуть. Я долго не решался прийти.
– Почему?
– Как бы я объяснил?
– Просто бы пришел, и я бы все поняла.
– Лицо…
– Я люблю тебя, а не твое лицо. – Она тихонько рассмеялась и обняла его за шею. – И лицо твое тоже люблю.
– Ты привыкнешь…
– Здесь, в Италии, я слышала фразу: «Возьми что захочешь, но заплати положенную цену».
– Мы заплатили, – сказал Джамиль. – Теперь по праву принадлежим только друг другу.
– Когда ты приехал, я подумала, что совсем недавно тебя где-то видела.
– Так и было…
– Что?
– Я говорю, ты меня видела. Просто не обратила внимания. – Джамиль поправил ее челку и поцеловал в лоб.
Она удивилась:
– Где?
– Месяц назад я снял квартиру в твоем доме. Однажды мы с тобой встретились в арке. Ты шла во двор, а я – на улицу. На тебе было такое платьице… – Он мечтательно улыбнулся. – Милое, в горошек. Когда я тебя увидел, сразу хотел обнять.
– Что же не подошел?
– Не решился.
– Но потом приехал сюда. Почему?
– Из своего окна я увидел, что в твоей квартире устроили настоящий погром. Позвонил на дачу. Трубку взяла Серафима Петровна. Чтобы узнать, что с тобой, мне пришлось представиться ее племянником Алексом.
– Откуда ты о нем знаешь?
– Три года назад, в доме твоего отца, я провел наедине с Настей около часа.
– Помню. Вы сидели на веранде.
– Она не закрывала рот ни на минуту, рассказала мне про всех своих родственников. Кто где живет, кто за кем замужем. У меня хорошая память. Когда было нужно, я вспомнил про Алекса.
– Но ведь Серафима Петровна могла позвонить в Германию?
– Так не позвонила же. – Джамиль улыбнулся и снова поцеловал Дайнеку, на этот раз в губы. – Труднее было врать твоему отцу. Но выхода не было.
– Люблю тебя, – сказала Дайнека и положила голову ему на плечо.
Джамиль погладил ее волосы:
– У меня есть надежда… – Он помолчал. – Уверенность, что все изменится к лучшему. По крайней мере, сейчас тебе ничего не грозит.
– Но ведь ты хотел сказать не об этом.
Он повторил ее недавнюю фразу:
– Возьми все что хочешь, только заплати положенную цену. Это про меня. Я заплатил свою цену, чтобы теперь быть с тобой. Клянусь, что буду любить тебя вечно. Ты самая добрая, самая милая, самая любимая женщина. Мне кажется, что я не заслужил тебя.
– Любимый… – Дайнека заплакала. – До сих пор не могу поверить, что ты рядом.
Он вытер ее слезы ладонью:
– Я буду рядом с тобой до тех пор, пока я жив. И мне никто не нужен, кроме тебя.
Дайнека вдруг подняла голову:
– Кажется, кто-то звонит. – Она взяла свой мобильник и ответила: – Слушаю…
– Людмила!
– Да, папа.
– Что с твоим телефоном?
– Он отключился.
– С тобой все в порядке?
– Все хорошо.
– Должен предупредить тебя. Сказать одну важную вещь…
– Говори.
– Алекс – не тот, за кого себя выдает.
Немного помолчав, она улыбнулась:
– Я знаю.
– Откуда? – Отец был удивлен.
– Он сам сказал мне об этом.
– Ничего не понимаю… Где Вешкин? Почему не берет трубку?
– Наверное, спит.
– Ты можешь возвращаться в Москву. И все-таки, что там у вас случилось?
Дайнека погладила Джамиля по лицу и счастливо улыбнулась:
– Вернусь в Москву – все расскажу!
Эпилог
Из динамика раздался голос:
– Вам назначено?
Крапивин махнул рукой, к двери подошел человек с «болгаркой» и за несколько минут выпилил замок. В открывшийся проем ринулись шестеро, все в камуфляже и с оружием. Последним вошел Крапивин.
Когда следователь появился в приемной, девушка-секретарь прижалась к стене. На полу, заложив руки за голову, лежали трое мужчин.
– Прости, милая, – улыбнулся Герман Сергеевич. – Сегодня раздеваться не буду. – Он прошел в коридор и зашагал к кабинету Курамшина.
– Что такое? – Старик поднял голову, но, увидев Крапивина, криво усмехнулся. – Ко мне? – По его лицу было видно, что он все понял.
– Не к тебе, а за тобой. – Следователь подошел вплотную к столу. – Знакомая ситуация? Такое с нами уже бывало. Объяснить, за что закрываю?
Курамшин равнодушно пожал плечами:
– Мне все равно.
– Думаешь отвертеться?
– Завтра же вернусь в свой кабинет. – Старик усмехнулся. – У меня хорошие адвокаты.
– Да ты, я вижу, привык все держать под контролем?
– Если бы держал, ты бы здесь не отсвечивал.
– Мы теперь часто будем встречаться.
Старик подтянул к себе кислородную маску, сделал несколько вдохов и с раздражением отбросил ее:
– В следственном изоляторе? На это не рассчитывай. До этого не дойдет.
– Пять человек…
– Что? – Курамшин поднял глаза.
– Убиты пять человек.
– Мясников – Жигана и Парагона – в счет не бери. Это не люди.
– Газелиста зачем убили? Никто лучше тебя не знал о том, что он ни при чем.
– Мне почем знать? – Старик отвел глаза в сторону.
Крапивин покачал головой и зло улыбнулся:
– Со мной дурака не валяй. Оставь свое фуфло для других.
Курамшин оскалил крепкие желтые зубы:
– Думаешь, выкупил[34]? Ашотик сказал лишнего? У него всегда был штопаный рот. Будь уверен, я его залеплю.
– Руки коротки. – Крапивин присел на край стола и внимательно оглядел старика. – Наворотил ты, папаша, дел. Черт с ним, с Вангелисом Греком, пристрелил – туда ему и дорога. Зачем дальше такой беспредел учинил?
– Не понимаешь? – Курамшин прищурился. – Под протокол не скажу…
– Нет у меня протокола. – Герман Сергеевич показал ему руки. – Ну?
Поразмыслив, старик отвернулся.
– Испугался? – спросил Крапивин.
– Я никого не боюсь!
– Побоялся, что скажет братва, если узнает, что ты убил Вангелиса Грека из-за долга. Прикинулся, что ищешь его убийцу. Ловко придумал – все нити в одних руках.
– Времена меняются, а люди как были, так и остаются га-а-а-вном. – Курамшин нарочито протянул букву «а». – Хозяин сказал – раб выполнил. Пешки. Продажные лилипуты. Марионетки.
– А ты, значит, кукловод?
– Здесь все играют по моим правилам. Ты – не исключение. Не расслабляйся, еще потягаемся. – Старик потянулся к кислородной маске.
– Верю тебе, – сказал Крапивин и сдвинул маску на край стола. – Но я знаю то, чего ты не знаешь.
Хватая ртом воздух, Курамшин с ужасом наблюдал за тем, как следователь сбросил на пол кислородную маску и оттолкнул ее подальше ногой.
– Я знаю финал этой игры, – сказал Герман Сергеевич.
Лицо Курамшина посинело. Испустив последний свистящий вздох, он уронил голову на столешницу.
В кабинет вбежали оперативники:
– Где Курамшин?!
Крапивин направился к двери, бросив на ходу:
– Мы опоздали. Он – мертв.