– И что же ты думаешь делать? – спросил у своего отражения в зеркале и добавил: – Рожа небритая.
Ответить не успел: в палату кто-то зашел, раздался щелчок выключателя, а потом грохот. Хромая подошел к двери и, открыв ее, выглянул. Сестра милосердия себе рот ладошкой зажимает, а у ее ног валяется поднос.
– Голубушка, ты чего не верещишь? – поинтересовался я, усмехнулся и поморщился, в груди и животе болью кольнуло.
– А-а-а!!! – завопила сестра милосердия и проворно выбежала из палаты.
– Нервная какая-то, – покачал я головой и вернулся в туалетную комнату.
К моей радости, в шкафчике обнаружил новую зубную щетку и порошок для чистки зубов. На душ посмотрел с тоской, понимая, что пока ополоснуться не могу себе позволить. Немного приведя себя в порядок, вышел в палату и чуть не столкнулся с профессором.
– Ага! – воскликнул Семен Иванович. – Кто вам, голубчик, позволил нарушать постельный режим?!
– Так никто и не запрещал, – улыбнулся я.
– Гм, а сестра милосердия вас не предупредила? – озадачился профессор и поправил пенсне, внимательно на меня посмотрев.
– Я проснулся, – не стал говорить, что очнулся, – в темноте, рядом никого, отправился нужду справить да заодно умыться.
– Помочь до кровати дойти или сами справитесь? – с заметным облегчением в голосе поинтересовался мой компаньон, а потом уточнил: – На память не жалуетесь? Помните все, что произошло?
– Не переживайте, Семен Иванович, – поморщился я от воспоминаний. – Скажите, как там Гаврилов?
– Сейчас вас осмотрю, раны перебинтую, – словно не услышал моих слов профессор и подошел к столику, беря в руки ножницы. – Ну-с, с чего начнем? Голову осмотрим, плечо или ногу?
– Что с моим адъютантом? – предчувствуя плохие вести, поинтересовался я, не собираясь выполнять указания профессора.
Портейг губы поджал, тяжело вздохнул, снял пенсне и в сторону посмотрел.
– Семен Иванович! – вновь обратился я к профессору.
– Иван Макарович, вы меня простите, но сделать я ничего не мог, – чуть развел руками Портейг. – Поручик получил несколько огнестрельных ранений, если говорить точно – два. Одну пулю в шею, вторую – под сердце.
– Мля!.. – выдохнул я и поплелся к кровати, чувствуя, что на несколько лет постарел.
– Иван Макарович, когда я приехал, то Гаврилов еще был жив, но… – Профессор махнул рукой.
– Черт, если бы я его не толкнул в сторону, то…
– Сейчас бы уже никого из вас не было в живых, – оборвал меня Портейг.
Не стал с ним спорить, да и повернуть вспять время невозможно; впрочем, вернись все назад – я бы так же поступил. Пытался бы адъютанта спасти, в сторону его толкнул. Готов биться об заклад, что пули в поручика попали уже на земле, следовательно, стреляли из пистолета.
– Из ружья стрелял отец Даниил? – поинтересовался я.
– Да, священник вам на помощь пришел, – кивнул профессор и указал на кровать: – Ложитесь, осмотрю вас.
Лег и глаза прикрыл; на душе муторно, жаль Дениса Ивановича, хороший человек и офицер был. Эх, судьба-судьбинушка, не знаешь, где соломки подстелить. А у него же еще остались родные. Как подобные вести передавать?
– Пуля у вас сорвала кожу на голове, но, к счастью, скользнула по черепной кости. Крови же было много, если бы не отец Даниил, оказавший первую помощь и предупредивший меня, что вы живы, то я решил бы, что уже некому помогать, – произнес Портейг, срезая бинты с моей головы. – Получилось этакое рассечение, но я кожу стянул и зашил, возможно, и шрам даже незаметен будет.
– Да хрен с ним, шрамом, – поморщился я, когда профессор стал осторожно отдирать бинт от моей черепушки.
– Голубчик, все тут замечательно, – склонился профессор над моей головой, рассматривая ранение. – Правда, спешили мы, не всю голову обрили, но, надеюсь, цирюльник исправит ситуацию. Так, перейдем к плечу, – объявил мой компаньон и попросил меня сесть.
Второе ранение оказалось и вовсе легким, левое плечо прострелено навылет, кроме потери крови и разрывов мягких тканей, там ничего страшного нет. А вот с ногой дело обстоит уже хуже, пулю профессору пришлось извлекать, та вошла под углом и до кости добралась, но последнюю, на мое счастье, не раздробила.
– Раны не столь опасны, я больше переживал за гематомы на животе и груди. Боялся, что повреждены внутренние органы, – сказал Семен Иванович, закончив осмотр и перевязку. – Признайтесь, голубчик, как вы от оружейных выстрелов, почти в упор, смогли защититься и почему на коже такой рисунок образовался.
– Книгу старую под сюртуком нес, ей благодарность следует воздать, – потер я отметины на груди. – Боюсь, что пули древний том в негодность привели. Кстати, отец Даниил ничего об этом не говорил?
– Э-э-э, знаете, Иван Макарович, мне в тот момент было не до каких-то там подробностей, – пожал плечами профессор. – Скажите, у вас нет острой боли в животе или груди? При пальпации ничего плохого не нащупал, но, признаюсь, опасался внутреннего кровотечения и раздумывал, не лучше ли своими глазами на ваши органы взглянуть…
– Это вы о чем? – подозрительно посмотрел я на профессора. – Хотели меня разрезать, что ли?!
– Ну, когда диагноз затруднен и нет другого выхода… – отвел в сторону взгляд Семен Иванович.
– Почти ничего не болит! – положил я одну руку на живот, а другую на грудь. – Вы это дело бросьте! Кстати, а почему не стали оперировать? – поинтересовался у своего компаньона. – Явно же хотели посмотреть, нет ли во мне какого-нибудь отличия от любого другого подданного империи! Твердо заявляю – мое тело ничем не отличимо от других! Внутренности точно такие же, как у всех!
– Иван Макарович, ну не волнуйтесь вы так! Все уже в прошлом, и оперировать я не стал, – с грустью в голосе и явным сожалением ответил профессор, – потому что Катерина Макаровна вмешалась, заявилась с Анзором и тремя служивыми с оружием. Кстати, палата охраняется, а ваша сестрица спит в соседней, сумел ей подсунуть сонного зелья, а то молодой девушке столько времени не спать… – Он не закончил фразу, но и так понятно.
– Сколько я уже тут прохлаждаюсь? – с подозрением потерев отросшую щетину, поинтересовался я, вспоминая планы и неотложные дела, которые собирался сделать.
– Пятые сутки, – коротко ответил профессор, и у меня сразу же желудок стал возмущаться и намекать, что он не прочь бы перекусить. – И должен покаяться, – Портейг снял пенсне и стал протирать стекла, – боясь, что вы очнетесь и случится болевой шок, которого может не выдержать сердце, пришлось несколько увеличить дозу снотворного и обезболивающего.
– Наркотиками кормили? – с подозрением поинтересовался я; но никаких симптомов не чувствую, если не считать усталости.
– Нет-нет, безобидные препараты, но они обеспечили вам сон, который, как известно, лечит.
– Получается, полных четыре дня я тут провел… – медленно произношу. – Представители канцлера и императора Германии прибыли?
– Два дня назад. Господин Анзор просил вас разбудить, но я не позволил.
Мысленно чертыхнувшись, укоризненно посмотрел на своего партнера, а тот с вызовом сказал:
– И как бы вы на моем месте себя повели?
– Анзор где? Моего адъютанта, как понимаю, уже похоронили? Что с нападавшими, в живых кто-нибудь остался?
– Про Анзора ничего сказать не могу, тот представителей Германии обхаживает и кормит их обещаниями, что наместник Урала вот-вот вернется из важной поездки и их сразу примет. Дениса Ивановича, царствие ему небесное, отпели и похоронили как героя. А нападавших в живых не осталось, следом за отцом Даниилом господа офицеры верхом прискакали и по несколько выстрелов успели сгоряча сделать.
– Понял, – прикрыл я глаза, собираясь с силами. – Семен Иванович, распорядитесь, чтобы мне принесли одежду и, если можно, послали в усадьбу за тростью.
– Иван Макарович, понимаю, что все равно не послушаетесь, но рекомендовал бы вам пару дней отлежаться и набраться сил, – вздохнув, сказал Портейг.
– Сам понимаю, однако у меня нет ни времени, ни возможности, – криво улыбнулся я, а потом вспомнил: – Да, еще мне потребуются бритвенные принадлежности и… перекусить.
– Хорошо, – не стал со мной спорить Семен Иванович. – Пойду дам указания о еде и остальном, – направился он к двери.
Когда профессор вышел из палаты, я мысленно ругнулся, из-за того, что не обговорил с ним меню. Мне же принесут очень полезную, питательную и совершенно невкусную пищу. Впрочем, желудок заурчал даже тогда, когда я представил кашу на воде.
Ожидание затянулось, никто ко мне не пришел, сам же я пытаюсь расхаживаться. Ну, честно говоря – хреново получается: нога болит и готова в любой момент подвернуться. Интересует меня еще и как же мой контрразведчик с «гостями» из сложившейся ситуации выпутывается. Думаю, моя казна понесет существенные потери, после отбытия представителей Германии, наверняка большей частью их Анзор «гуляет» в ресторане Марты, а цены на различные услуги там немалые.
– Можно? – стукнув в дверь и приоткрыв ее, спросила дородная повариха с подносом в руках. – Господин профессор распорядился вас покормить.
– Да, конечно, – оживился я.
Ожидания не обманули, кроме чая с колотым сахаром мне принесли размазанную на тарелке овсяную кашу и ломтик (один и тонкий) хлеба. Поварихе не стал пенять, понимаю, что та по указанию моего компаньона расстаралась, поблагодарил, а потом дождался, когда женщина покинет палату, и за пару секунд все съел. Чай насластил от души, да еще и в прикуску с сахаром стал его пить. На первое время голод унял, а потом или до ресторана дойду, или в своей усадьбе отъемся, там-то мне никто кашку не посмеет принести. Еще у меня есть желание ускользнуть из больницы как можно скорее и не выслушивать охов и ахов сестрицы. Впрочем, Катерина – девушка с характером, но надеюсь, что наши разговоры ей на пользу пошли.
– Иван Макарович, – вошел в палату Портейг, за спиной которого с ворохом одежды в руках следует медицинский брат под два метра ростом, – ваши вещи, но, простите, за тростью посылать не стал, отыскали палку в больнице. Вы же не захотите тут долго находиться, если правильно понимаю, – чуть усмехнулся мой компаньон.