— Это? Нет… говорю же, стандартный, — он стянул верёвочки и поднял бляху. — Однозарядный. Теперь вон в отработанные. На выходные повезем в лечебницу, чтоб снова силой напитали. У нас взаимовыгодный договор.
— А… отец был артефактором, — ёрзаю и улыбаюсь. — Он такие не делал, да?
— Он же не целитель, — Варфоломей махнул рукой. — Тебе пока плечо поберечь надо. Может, пройдёмся? Покажу, где мастерская была.
Сука.
Знает, чем зацепить. А я, кажется, понимаю, что в нём не так. Он не просто нравится всем. Он знает, как сделать, чтобы понравиться.
Журналы.
И шуточки его. Для каждого свои, особые. Поддержка. Помощь… нет, это неплохо. Когда само по себе. Но вот сейчас Варфоломей внимательно отслеживает мою реакцию. И шкурой чую, я ему так же подозрителен, как он мне.
— А… можно? — и надо бы восторга в голос. И страха.
И что там ещё должен испытывать мальчишка Савкиного возраста? Я испытывал огромное желание воткнуть нож в шею Варфоломея. Но, во-первых, не поймут.
Во-вторых… не получится.
Он сильнее.
Быстрее.
Он — настоящий зверь. Я не уверен, что и Еремей выдюжит, случись сойти с дедовым ближником. Точнее почти уверен, что не выдюжит.
— Можно. Отчего б и нет. Там, конечно, мало чего осталось, но если тебе интересно…
— Очень!
Кстати, не покривил душой. Мне было и вправду очень интересно.
— Еремей. Мы пойдём с мальчонкой, прогуляемся. Если ты не против.
Ну да, он будто станет возражать. И Еремей кивает, только вот спиной чувствую его напряжённый взгляд.
— Я вообще об отце мало знаю… наверное, раньше помнил больше, но заболел, — я начинаю говорить сам, не дожидаясь просьбы. Уж больно Варфоломей какой-то… настороженный, что ли? — Мозговая горячка была. Потом сказали, что ещё проклятье. Я должен был умереть.
— Аристарх рассказывал.
Деда он зовёт по имени. И этим подчёркивает близость.
— Вот… потом долго ещё голова болела. И помню мало… отец вообще редко приходил. Я и мастерской ни разу не видел!
— А он тебе не показывал?
— Не-а… говорю же, редко приходил.
— То есть, дома не работал?
— Не-а, — снова повторяю я и головой мотаю. — Я хотел. Просил. А он сказал, что мол, маленький я ещё. И там детям не место.
— Это верно, — Варфоломей кивает. — Детям в лабораториях не место.
Ещё по голове меня погладь, умник. Но Варфоломей реально был умён и поэтому руки тянуть не стал, да и вовсе отступил, дав жизненного пространства.
— Он и взрослых-то пускал неохотно, — сказал вместо этого. — Даже брата…
— А какие амулеты делал?
Может, конечно, Варфоломей и мудак — нет, остаётся шанс, что у меня просто паранойя разыгралась вкупе с завистью к этаким способностям в жопу без мыла просочиться — но всё же и источник информации. Деда об отце спрашивать бесполезно. Тимоха его помнит ничуть не лучше, чем я. А вот Варфоломей — дело другое. Он моего папеньку лично знал. И рассказать может.
Другое дело, правда, стоит ли этим рассказам верить.
Хотя… умные люди как раз стараются не врать без особых на то причин. Знают, что проколоться легко. Так что послушаем.
— Всякие.
Очень конкретный ответ.
— Он работал с тенями. И существами с той стороны, — Варфоломей заложил руки за спину, всем видом показывая, что не собирается меня трогать и вообще как-то покушаться на мою подростковую свободу. И под шаг подстроился. И… чтоб его, он даже дыхание пытается синхронизировать с моим.
Знаю эту фишку.
Пытались её на мне использовать в том, в другом мире. Вот интересно, он это делает специально, или привычка уже? Разберёмся.
— А… — я огляделся, когда мы свернули в узкий коридор. Одно крыло дома было закрыто, что правильно. Всё же людей в особняке живёт не так много, а содержать эту громадину приходится.
Здесь было пусто.
Темно.
И место, если разобраться, донельзя удобное, чтобы свернуть шею одному слишком назойливому мальчишке. Страх подспудный, но я справляюсь. Не будет меня Варфоломей трогать. Не сейчас, когда мы при свидетелях с ним уходили.
— Раньше здесь было иначе, — он заводит разговор, то ли чувствуя мои опасения, то ли просто не желая терять нить. — Дом был полон людей. В этом крыле жил твой отец. И его жена. Тимофей. Татьяна… другие домашние тоже. Дом восстановили, но…
— Не полностью?
Ни ковров. Ни картин. Ни статуй. Разве что зарастает пылью пузатая ваза. Может, ценная, но скорее всего просто забытая.
— Как сказать. Физически дом повреждён не был.
— Оно… трогает только людей?
— Я бы выразился, что живых существ, поскольку погибли и охотничьи собаки, и коты, и даже канарейки, которых разводила Аннушка. Весёлые птички были.
И как-то так он это произнёс… странно.
К слову, а где был Варфоломей, когда всё случилось? И у кого спросить, чтоб подозрения вопрос не вызвал? Причём, чувствую, у кого бы я ни спросил, подозрение он вызовет. Чтоб тебя…
— Я первым приехал сюда, — он снова то ли угадал, то ли прочёл.
А если… если и вправду прочёл? Вон, Михаил Иванович мне говорил про Исповедников, что они мозги могут наизнанку вывернуть. И ту девицу-террористку тоже повезли к такому вот. Но как знать, вдруг да дело не только в выворачивании?
— И… как?
— Страшно, мальчик, — Варфоломей развернул меня и прижал к стене. Рука его легла на горло, а лицо вплотную склонилось к моему. Дрогнули ноздри, втягивая мой запах. И появилось в чертах что-то донельзя хищное. А ещё я понял, что плевать ему на свидетелей. Что, если сочтёт нужным, то свернёт мне шею и не поморщится. Всем же соврёт чего-нибудь.
И главное, поверят же.
Ему — так точно.
— И тебе страшно. Ты… не такой, каким должен быть ребенок, — он легонько надавил на горло. — Слишком умный. Слишком приметливый. Слишком взрослый для своих лет.
— П-пришлось… б-быстро вырасти.
— Ну да… конечно. Испытания закаляют.
— Она… с-сказала… — непросто говорить, когда воздуха не хватает. Но даже сейчас он держит меня очень аккуратно.
— Красивая? — Варфоломей не дослушал.
— Разная, — я понял, что лучше не врать. — Сперва она стала мамой… потом… собой. Наверное. Не уверен. По-моему, у неё тысяча лиц.
— И даже больше, — рука убралась. — Это меня и останавливает. Она бы не пропустила тварь.
Чтоб его. Шея болит. И позвоночник едва не треснул. У детей, между прочим, кости хрупкие.
— На вот, — Варфоломей ощерился своею обычной улыбкой и сунул в руки амулет. — Сожми покрепче и расслабься… я тебе не нравлюсь?
— П-подозрительный.
Смешок. Весело ему, засранцу этакому.
— Ты… м-менталист? Как исповедники?
— Скажешь тоже, — хмыкнул он и меня за плечо придержал. — Экий ты… нам ещё идти и идти. Или передумал? Но нет, не менталист… хорошее слово, кстати. Где услышал?
— П-понятия не имею, — дрожащие пальцы сдавили амулет, из которого под кожу поползли тонкие ниточки силы. — Услышал… где-то.
— Где-то как-то от кого-то… но нет, полного дара мне не досталось, иначе не смог бы наследство принять. Дарники — отдельно, а те, кто в Тени ходят — они тоже сами по себе. Ясно? Но вот кое-чего чую… и твоё недоверие. И твоего приятеля… славный мальчишка. Тогда я и вправду первым прибыл. Так уж вышло… идём, что стал?
Потому что стоится. От стены отлипнуть тяжко. Хотя… такое ощущение, что стена эта грязная, будто плесенью покрытая.
— Дед твой сперва не собирался никуда ехать. Петербург он не любил, да и дел у нас там не было.
А ведь говорит «нас» с полной уверенностью, что он тоже часть семьи. Впрочем, так оно и есть. И куда большая часть, чем я.
— Но тут вдруг переменился. Только были кое-какие делишки в Городне. Так, мелочь… заказ один доставить, особый. Вопрос даже не безопасности, скорее уважения и личных связей. Порой люди весьма чувствительны к мелочам. И с договорами разобраться. Ткани опять же для обивки прибыли, каталоги с ними. Ещё винтовки в мастерской здешней переделывали… твой отец, пусть и талантливым был, но вот от дел мирских далёким. Смешно сказать, чтоб при своём артефакторе переделку в мастерских заказывали.
Варфоломей фыркнул.
А я что. Иду. Держусь рученькой за горло и слушаю со всем вниманием.
— Скучно ему, видите ли, со всякой ерундой возиться. А что переделанные, эти винтовки в артели уйдут, что многие жизни спасти могут, так это мелочи…
Чуется, папеньку моего Варфоломей недолюбливал.
— Если защиту поместья он кое-как правил, то вот с остальным прямо сказал. Недосуг ему. У него исследования. И если он со всякой ерундою возиться станет, то на по-настоящему важные дела времени не останется. И где, спрашивается?
А вот теперь он не сдерживал злость. Такую… хорошую. Крепкую. И главное, теперь я ему верил.
— Так вот… я звонил в поместье. Ерунда какая-то приключилась. Ткани не те пришли. Или не то количество? Хотел уточнить, брать или нет. В общем… а трубку не снимают. Такого никогда не было, чтобы не отвечали. Сперва решил, что линия оборвалась, не особо встревожился. Охрана же… гвардии было раза в четыре больше. Опытные люди. Да и сами Громовы вполне себе бойцы… такие бойцы, что не всякому дарнику по зубам. А уж когда вместе, то и…
Лилиями пахнет.
Грёбаные цветы. От этого запаха прямо волосы на затылке шевелятся. И дыхание перехватывает.
— Но поехал. А тут вот… мёртвый дом. Я издали почуял, что мёртвый. Людей, которые со мной, развернул. Отправил за Синодниками. Сам…
Не побоялся влезть?
— Птицы лежали на дорожке. Много-много. Мелкие чёрные трупики… ты и вправду хочешь услышать это, мальчик?
— Да.
— А увидеть? — Варфоломей останавливается. — Хочешь это увидеть?
И губы сами собой шевелятся:
— Да.
Глава 13
«В салоне княгини Н. состоялся сеанс спиритизма с участием известного медиума и столовращателя Пыхоцкого, одного из учеников великого Дэвида Юма. Нам стало известно, что призванный Пыхоцким дух сперва поднял стол на высоту в полуаршина над полом, затем прикоснулся к руке самой княгини. По словам присутствовавшей на сеансе дамы, чьё имя мы оставим в тайне, и она ощутила ледяное дыхание потустороннего. Дух отвечал на многие вопросы, но, когда сие надоело, принялся хохотать и выкрикивать скабрезности, а затем и вовсе стал щипать присутствующих дам за неудобные места»