Это да. Только вот с таких мыслей и свихнуться недолго.
— Думай лучше о том, как мы вернёмся домой. И сад восстановим. И дом. Земли. Что там ещё из нашего?
— Мечтать?
— Почему бы и нет. Лучше мечтать, чем ненавидеть. Жениха тебе найдём.
— Вряд ли.
— Это почему?
Татьяна фыркнула и, наклонившись, вытерла слезу о моё плечо.
— Кому я теперь нужна? С нестабильным даром, с этим вот, — она подняла руки. — Думаешь, не понимаю? Даже если заживут, не воспалятся, то всё одно шрамы останутся. И пальцы… раньше… надо же, недавно, а по ощущениям вечность назад. Не важно. Мы часто отвозили продукты нуждающимся. Благотворительный комитет. Вещи всякие. Хлеб. Мыло вот и порошки. Вот…
Слушаю.
Ей надо сейчас кто-то, кто просто будет слушать.
— Я видела женщин и мужчин. И детей, которых покалечили фабрики. И безногих. Безруких. Одной вот станком кости перемололо. Руки отняли, а муж прицепил крюки.
— Твои пока на месте, — вот эти мысли мне категорически не понравились.
— Пока. Именно, что пока. Если начнётся воспаление, то придётся отнимать. Но тогда лучше дай мне умереть, а?
Не дождёшься.
— Не начнётся. Тут вон целая лаборатория в подвале. И мази отыщутся. А нет, так сделаем.
Кто сделает — большой вопрос. Я в лекарском деле ничего не понимаю, но, может, Мишка сумеет? Или вот Еремей. Он должен знать какие-нибудь рецепты, чтоб намешать можно.
— Хорошо, — мягко согласилась Татьяна и явно лишь затем, чтобы со мной не спорить. — Но шрамы… со шрамами тоже есть люди. Паровые станки часто взрываются. И тогда достаётся всем. Если близко, то обычно насмерть. А вот когда чуть подальше человек стоит, то и выживают. Только шрамы. Такие, плотные… пальцы не будут гнуться. Кому нужна жена, у которой пальцы не шевелятся? Ни иглу не удержать, ни за рояль сесть.
— Тань, вот реально, ты сейчас голову ерундой забиваешь. А кому нужна — это мы ещё разберемся.
— Хорошо бы Михаил и вправду братом оказался. Иначе не отступится ведь. А… а я не хочу, чтобы он страдал.
— Пусть он сам решает, страдать ему или радоваться. А ты сейчас помоешься, покушаешь и ляжешь спатки, ладно? И Тимоху помыть надо бы. Да и я не откажусь. Никто не откажется. Может, баньку затопить выйдет. С одеждой опять же разобраться, а то и вправду бродяги бродягами.
— А хозяева не будут против? — она вдруг словно очнулась. — Савелий, а где вообще люди?
— Тебе правду или так, чтоб нервы поберечь?
— Савелий!
— Тань, ну это были очень плохие люди. Они других людей похищали. Девушек. И мучили их. Опыты ставили.
Глядит недоверчиво.
— И нас бы убили.
Или не они, но эта предзимняя осень.
— Вот если мне не веришь, у Мишки спроси. Или вон давай в подвал отведу. Кстати, ты в артефактах разбираешься?
— Немного, — она порозовела. — Повторить разве что простейшие смогу, но в устройстве более-менее, где-то уровне курса третьего примерно… если ориентироваться на программу университета.
— Это хорошо. А чего молчала?
Татьяна пожала плечами:
— А зачем?
Действительно. Вот… внучка своего деда. Тот о выходе на ту сторону и чёрной воде помалкивал. Она — о том, что в артефактах разбирается.
— У меня ведь образования нет. Просто хотела понять, что отец делал. Дед о нём говорить не любил, но мне интересно. И скучно очень. А тут библиотека. В ней его записи и нашла. Старые. Ещё когда он в университете учился. Конспекты там… всякое. Было сперва непонятно. Но я же хотела разобраться.
И разобралась.
Громова, что тут скажешь.
Упёртая у нас семейка. Даже в чём-то упоротая.
— Поэтому могу сказать, что целительский артефакт низших уровней моё состояние поддержит, не допустив сепсиса, но и только. Чтобы началось заживление, нужно больше энергии и структурированный поток…
— Вот и умница. На месте и покажешь. Только потом. Сначала отдых.
— И помыться. Я… пожалуй, сама, но потом надо будет руки перебинтовать. Заодно толком посмотреть, что с ними.
— Посмотрим, — уверил я Татьяну. — Обязательно.
Мелькнула мысль, не разбудить ли ту девицу, чтоб помогла сестре, но её я отбросил. Спит? Вот и пускай. Не надо, чтобы она Таньку видела. Да и вообще…
Братца я нашёл у спасённой, которую он отнёс в боковую комнатушку и уложил на не самый чистый топчан. Сверху одеялком прикрыл. Вот что за человек, хлебом не корми, дай о ком-нибудь позаботиться.
— Спит?
— Спит.
— Надо бы с ней побеседовать, но так, чтоб лица не видела.
— Почему?
— Миш, не тупи. Если увидит, то запомнит. А тогда что с ней делать? Отпускать нельзя. Её допрашивать станут. Кто и как? И что они вытянут? У тебя, уж извини, рожа очень запоминающаяся. Да и все мы тут своеобразно выглядим.
— Да. Пожалуй. И что предлагаешь? Убить⁈
Что они все во мне чудовище-то видят?
— Не орать для начала. Никого я убивать не собираюсь. Вот запереть. Или ты сделаешь так, чтоб не проснулась? Там в город отвезём, оставим где на лавочке или на станции, чтоб её нашли.
— Это не безопасно!
Может, и так. Но и рисковать своей семьёй ради безопасности незнакомой девки я не собираюсь. Хотя братец не отступит же.
— Придумаем что-нибудь. У меня голова, честно говоря, от усталости никак. И надо бы поспать. Тебе тоже. Только её запри. На всякий случай.
Я давлю зевок.
Отрублюсь. Как пить дать…
И прав оказался.
Просыпался я муторно, то выныривая из какого-то тягучего, что кисель, сна, полного света и святости, то снова падая в него. Помню, пытался допрашивать святых, а они махали крылами и доказывали, что эти самые крыла с нимбом вкупе — это доказательство.
Чего?
Хрен его знает.
Главное, что, когда я-таки проснулся, аж вздохнул с облегчением. Чтоб вас. Я как-то не особо часто сны вижу. И теперь понимаю, что оно и к лучшему. Ну их, извращённые.
Сел на лавке.
Мокрый: кто-то заботливый укрыл меня пуховым одеялом. А лавка рядом с печкой. Вот меня и пригрело, пропарило, почти как в бане. Я потряс головой, избавляясь от остатков наваждения.
Прислушался.
Тени кружились во дворе, но там было тихо. Спокойно. Наверху тоже.
Вот и ладненько.
— На? — в нос мне ткнули горбушку хлеба.
— Привет, Тимоха, — просипел я и руку отодвинул. — Поспал? Согрелся.
Тимоха глядел внимательно, показалось, что ответит, но… нет.
— На, — он опять сунул хлеб.
— Спасибо.
Тимоха кивнул и, опустившись на корточки, принялся разглядывать что-то на полу. Я тоже посмотрел, но ничего-то не увидел. Зато Тимоха был чистым и одежонку на него подобрали. Алая шелковая рубаха и портки в зеленую полоску смотрелись своеобразно, зато по размеру подошли. Рубаху перехватили широким поясом, а вот ноги были голыми.
Ну и пускай. В доме натоплено.
— А остальные где?
Вот не помню, как попал в эту комнату. Сам дошёл? Принесли? Здесь было темно, тесно и пованивало. Хотя пованивать могло и от меня, тут есть варианты.
— Мишка? Еремей? Метелька? Таня?
Тимоха отвлёкся от разглядывания пола и, вытянув руку, махнул в сторону двери.
— Там? Отлично. Ну… ты тут побудь, что ли?
На меня не обратили внимание. Тимоха, опустившись уже на четвереньки, кажется, пытался поймать какого-то жука. И смотреть на это было больно.
И я трусливо сбежал, чтобы не смотреть.
Татьяна с Метелькой нашлись на кухне.
— Проснулся? — поинтересовалась сестрица. А на лице ни следа недавних слёз. И лицо это чистое. И сама она чистая. Переоделась вон даже.
— Ага.
— Тогда иди помойся. Там Еремей баню затопил. Михаил уже отправился. А мы пока с обедом разберёмся.
Банька стояла за домом, неказистое с виду строение, которое и в глаза-то не бросалось. Низенькая, чуть скособоченная, она дохнула в лицо паром, и тот окутал меня с ног до головы.
— Явился? Заходи, а то выстудишь, — Еремей сидел в предбаннике и читал газету. Он успел и помыться, и побрился даже, отчего и вид приобрел весьма солидный.
А рана на боку почти затянулась.
— Чего? А, на мне, как на собаке. Заразу вытянули, вот и всё. Ты не зыркай глазищами, иди, мойся.
— А не слишком мы расслабились?
Как у себя дома, право слово. Баню растопили. На кухне хозяйничаем.
— Отдых надобен, — Еремей перевернул газету. — Прошлогодняя. На растопку, небось, держали. Машины на ходу. Я и бланки нашёл. Хорошие. И нумера. И печати. Только и осталось, что имена вписать. Так-то, если всерьёз проверять станут, то, конечно, будут вопросы, но на первое время сойдёт.
Это хорошо.
И странно, что хорошо. Отвык я уже от хорошего.
Баня.
Обед или, судя по лиловым сумеркам, — ужин, который нормальный, со вчерашними щами из кислой капусты и пареной картошкой. К картошке в местном погребе тоже многое нашлось. И мы, собравшись за столом, говорили об этой вот картошке.
Капусте.
Рецептах засолки огурцов и о том, стоит ли добавлять в бочки листья хрена. А я без объяснений понял, почему так.
Потому что был подвал, куда нам с Мишкой и Танькой придётся спуститься.
Были кровавые пятна, проступившие поверх свежих бинтов.
Трупы там, в сарае.
Поддельные документы. Комната с иконами, куда тоже бы глянуть, хотя страсть до чего неохота открывать запертую дверь. Спасённая девица, пребывавшая в волшебном сне. И всё остальное, только… об этом и думать не хотелось. Нет, придётся, конечно, но не сейчас.
Сейчас вон можно и про огурцы с хреном. В конце концов, почему бы и нет?
[1] Оригинальный рецепт из книги 1892 г. Для засолки рекомендуют муромские огурцы. Увы, оригинальный сорт утрачен.
Глава 35
А другие мужи и женщины стояли по воле ангела гнева до середины своего тела в пламени, и были бросаемы в мрачное место и бичуемы злыми духами, и внутренности их пожирали червями неусыпными. То были те, которые преследовали праведных и предавали их [1]
Слово об ангеле гнева Асраиле и деяниях его