– Лучано? – прерывает Клеменс, не сдержав удивления. – Вы знакомы с потомками Лаки Лучано[29], того самого, из «Коза Ностры»?
Теодор выныривает из своих мыслей и будто впервые замечает, с каким вниманием его слушает Клеменс. Он оценивающе рассматривает ее застывшую фигуру, лицо, освещенное косыми солнечными лучами, бьющими в боковое стекло, и вздыхает. Снова с присущим ему высокомерием.
– Потомки? Я работал на самого Чарльза, мисс.
– Что, – усмехается Клеменс, – грабили и убивали по приказу мафии? Устраивали рэкет? Это же… Это же тридцатые годы того столетия, верно?
– Вы не верите? – Он словно удивляется этому и в свою очередь кривит губы в саркастичной ухмылке. – Между прочим, довольно прибыльный бизнес для того, кому не страшны ни ножи, ни пули.
Клеменс поджимает губы. Уязвленный, Теодор договаривает:
– Хороших людей я не убивал. Только отлавливал охотников до спиртного.
– Ах, так все ради алкоголя?
– Мисс Карлайл. А как еще в годы Сухого закона можно было добыть жалкую бутылку виски?
День незаметно переваливает за середину, когда они наконец оказываются в Оксфордшире. До Оксфорда всего миля, но машина то и дело застревает в пробках. Довольно уставшие и изрядно потрепанные дорогой, Клеменс и Теодор появляются перед Эшмолианским музеем только в три часа дня.
– Не хотите перекусить? – спрашивает Атлас, останавливаясь прямо у входа. От музейных дверей и фарингтонской коллекции Клеменс отделяют всего лишь три каменных ступени, и она нервно вскидывает руки.
– Мистер Атлас! Давайте осмотрим и ваши, и мои картины, и тогда уже поедим.
Он оборачивается и со скучающим видом осматривает высокие колонны.
– Они никуда не денутся, мисс Карлайл. Эти картины висели тут столетие и провисят еще десятки столетий, а вот мы с вами устали. И нам нужен отдых.
Что именно движет им в этот момент, Клеменс знать не может и даже не думает узнавать. Вздохнув, она послушно переходит через дорогу и идет в выбранный им ресторан. Теодор снова кажется ей непостижимым персонажем из прошлого, который прямо сейчас отчего-то увлечен подъехавшим автомобилем. Оттуда выходит дама в длинном темном платье со шляпой.
В музей Клеменс попадает только спустя сорок долгих и абсолютно молчаливых минут, которые она провела за столиком напротив Теодора. Он не говорил, не смотрел в ее сторону и вообще вел себя так, будто ее рядом вовсе не было. Но едва они пересекли порог Эшмолианского музея, схватил ее за руку.
– Мистер Атлас? – тихо спрашивает Клеменс. Ее вопрос этом разносится по просторному залу.
Теодор коротко дергает головой. Что это значит? Молчи? Следуй за мной? Что?
Они ищут картины – Теодор идет быстрее, чем Клеменс, и ей приходится почти бежать, раз уж он ведет ее, будто слепую, за руку.
– Мистер Атлас! – возмущенно шипит она. – Да в чем дело?
В секции прерафаэлитов он замирает, будто статуя, только что увиденная Клеменс на лестнице. Она высвобождает руку из его хватки и собирается гневно выразить неудовольствие, но к ним кто-то идет.
Это женщина – высокая, хорошо одетая, в шляпе с широкими полями, какие носят благородные знатные дамы из окружения ее матери.
– Миссис Давернпорт? – удивленно ахает Клеменс.
– Черт, – коротко бросает Теодор. И оборачивается к ней, уже узнавшей их. – Элиз! Какая внезапная встреча!
Элиз? Клеменс пытается привести растрепанные волосы в порядок и замирает с поднятой рукой. Разве они знакомы?
– Тео! – восклицает миссис Давернпорт и явно собирается не по-светски заключить его в объятия.
Тео?
– Что ты здесь делаешь, да еще и в компании… Мисс Карлайл, верно же? – Она смотрит на Клеменс так неприкрыто оценивающе, что у нее зудит позвоночник. Она пытается списать это на неудобное кресло в машине и на долгую дорогу, ведь миссис Элоиза Давернпорт не знает ее и видит впервые. Отчего же тогда ей кажется, будто та глядит на нее с осуждением?
– Мы здесь ради искусства, – говорит Теодор. – Приехали посмотреть на прерафаэлитов – ты же знаешь, мои предпочтения не меняются.
– Я бы так не сказала…
Элоиза кидает на Клеменс последний взгляд и больше не уделяет ей внимания. Теперь Клеменс чувствует себя забытым ребенком, которого взрослые не посвящают в свои серьезные разговоры.
– Как видишь, я тоже. Мы могли бы приехать вместе, если б ты решился хотя бы на один звонок.
– Элиз, я не думаю, что при нынешних обстоятельствах…
– Это ведь из-за тебя я приехала, – перебивает миссис Давернпорт. – Отдаю музею нераспроданные на аукционе работы Берн-Джонса. Думала, они будут тебе интересны, а ты даже не явился на бокал вина.
Клеменс хмурится и кусает губы. Она знает Элоизу Давернпорт, бывшую Вебер, только по рассказам матери. Та говорила, что эта утонченная леди могла бы послужить для Клеменс примером: вышла замуж, как только ей исполнилось двадцать три, по совету родителей, и живет в достатке при красивом богатом муже. Клеменс не думает, что рецепт счастья от миссис Давернпорт был бы ей полезен. Да и счастлива ли сама Элоиза?
Судя по тому, как цепляются сейчас ее увитые кольцами пальцы за плечи Теодора Атласа, любви этой женщине явно недостает. Клеменс закатывает глаза и складывает руки на груди. Строить из себя вежливую особу по настоянию матери? Вот уж нет.
– Мистер Атлас? – Она позволяет себе вмешаться, только когда между собеседниками повисает неловкое молчание. Теодор смотрит на нее с таким видом, что ей внезапно кажется, будто он и сам не прочь сбежать отсюда как можно скорее. – Не хотелось бы прерывать вас, но нам еще ехать обратно. Путь неблизкий.
– Да, ты права, – растерянно отвечает он. Элоиза вцепляется в его плечо еще сильнее.
– Милая, погуляйте пока здесь самостоятельно, хорошо? Я бы хотела переговорить с Тео наедине.
– Э…
Клеменс неуверенно отходит. Вот же настырная женщина! И откуда она только взялась? В самый, казалось бы, неподходящий момент, когда до полотен «Шиповника» рукой подать! Клеменс оглядывается и видит в проеме арки Берн-Джонса. Напротив, насколько она помнит, должны быть еще работы Россетти, а среди них, возможно, – хотя бы одна из цикла о Данте.
Ну же, мистер Атлас, осталось всего ничего!
– Ты можешь прогуляться с нами, Элиз, – говорит Теодор. Клеменс видом красноречиво выражает протест.
– Прогуляться? С вами? – Голос Элоизы подскакивает на целую октаву.
– До Уотерхауса, это в соседнем зале. Верно, мисс Карлайл?
– Зачем тебе Уотерхаус, Теодор? По-прежнему ищешь несуществующие подсказки несуществующих женщин?
Клеменс наблюдает за тем, как меняется выражение его лица, уже на пути к прерафаэлитам. Ей не терпится поскорее увидеть «Шиповник», и раздражение, вызванное появлением Элоизы, растет с каждой секундой.
– Я уже нашел одну, Элиз, – победно усмехается Атлас. – Она на эскизе «Леди из Шалотт» со смуглой девушкой в красном платье. Я почти на сто процентов уверен, что она была из ведьмовского рода.
– О, такую я знаю, – кивает Элоиза. Устав ждать и смотреть, как жеманится эта особа, Клеменс идет к Берн-Джонсу одна.
Негромкий разговор теперь еле слышен, но она все равно разбирает последнюю фразу миссис Давернпорт:
– Моя бабушка говорила, что модель приходилась ей сестрой. Так что, Тео, можно сказать, что ее ведьмовской род – и мой тоже.
15. Тот Самый
– Что ты так смотришь? Не ожидал?
Теодор не может отвести глаз от благородной бледности ее щек, носа с горбинкой и правильного точеного подбородка. Только теперь он, вдруг прозрев, замечает, что взгляд Элиз Вебер всегда оставлял в нем незначительный, но бесспорный след, что-то в ней заставляло его откликаться на ее взгляды и жесты, как будто она и тогда, и теперь могла бы увлечь его за собой. Лет двадцать назад он чуть было не попался на ее уловки, но сейчас…
– Что же ты молчала? – выдыхает он. – Ты знала, что я, как фомор заведенный, ищу картины не просто так!
Элоиза поводит плечом, поправляя сползший с шеи атласный шарф.
– Ты никогда не говорил, для чего они тебе. Да и про ведьм я, признаться, слышу второй раз в жизни.
Каково было бы его удивление, если бы о родстве Элоизы с неизвестной моделью Уотерхауса он узнал не сегодня, а спустя месяцы долгих поисков? Как бы ни клял Теодор свою судьбу, иногда она бывает к нему благосклонна, раз свела с Элоизой именно сегодня.
Но сейчас, пригвожденный к месту неожиданным открытием, он совершенно не знает, с чего следует начать разговор с потомком ведьмы. Да и настоящим ли потомком?
– Вижу, ты вновь не находишь слов, – кривит губы Элоиза. – Что ж, раз теперь я, похоже, тебе интересна, приглашаю на обед в наше поместье. Мы с мужем будем тебя ждать, позвони мне. А сейчас прошу меня простить…
Она приседает в плавном реверансе и уходит, взмахнув на прощание легким сине-голубым, в тон шляпке, шарфом.
– Элиз!
– Мне некогда, Тео, я спешу!
Она исчезает за статуями античных героев. Атлас качает головой ей вслед и стоит, сраженный новыми знаниями о той, с кем знаком дольше, чем с Беном.
Удивительно. Он мог бы полжизни – не своей, а Паттерсона – потратить на поиски потомков ведьм с полотен прерафаэлитов, но так и не вытащить на свет правду, которая маячила прямо перед его носом.
В тишине музея, необычно безлюдного, Теодор слышит только, как громко стучит его сердце, разгоняя кровь по онемевшим рукам и ногам, и как неподалеку разговаривает с кем-то по телефону покинутая им мисс Карлайл.
– Я в порядке, почему ты спрашиваешь? – звучит ее сердитый, почти шепчущий голос. – Еще нет, я хочу сравнить их, когда… Хватит заикаться, Шон! Да в чем дело?
Голова постепенно пустеет. Остается только шум крови в ушах и шепот говорливой мисс, который кажется сейчас пустым потоком слов.
От судьбы не сбежать, Теодор Атлас. Быть тебе навечно привязанным к ведьмам, от них ждать и беды, и спасения.