— Два нуля пятьсот тридцать восемь пятьдесят девять пятьдесят пять восемьсот семьдесят два подрался с… — тарабанит дневальный.
Да, это мне известно. Все помещения воспиталища оснащены системами видеонаблюдения, так что, строго говоря, доклад этого заморыша лишь дублирует её. Однако так уж заведено — у правильно воспитанного молодого кадра привычка доносить начальству буквально обо всём должна быть вбита в подсознание.
— Неверно! Ты спутал номер! — гневно прерываю я доклад о втором происшествии, естественно, тоже драке. — И утаил, что драка произошла не просто так, а он хотел вылить воду у Два нуля девятьсот одиннадцать тринадцать сорок девять двести пятьдесят восьмого!
— Так точно, мой господин! Виноват, мой господин! — воспитанник таращится на меня с благоговейным ужасом. Он, конечно же, уверен, что господин директор помнит поголовно всех воспитанников по номерам. Разумеется, это невозможно. Просто перед обходом я просмотрел сводку и скачал данные на микрокомп, и номера нарушителей в данный момент высвечены на моём браслете. Но дневальному всё это дело не видно.
— Отжался от пола! Шестнадцать раз!
Да не такой уж хилый парнишка, похоже. Гляди-ка, справился… Попробовал бы не справиться.
— Ещё уснёшь, весь зад в кашу превращу!
— Так точно, мой господин!
Закончив воспитание дневального, я продолжил обход. Нелегко быть директором воспиталища, ох, нелегко… Штатная ёмкость — восемь тысяч сто девяносто два воспитанника, да учителя-воспитатели, да вспомогательный персонал… И вся ответственность на мне, если что. Хозяин этого заведения и мой господин, Бессмертный, Носящий имя, если что, шутить не станет.
Выход на лестничную клетку перегорожен решёткой, толстые прутья кое-где тронуты ржавчиной, проступающей сквозь краску. Хорошо, что краска тёмная, незаметно… Перекрасить велеть, что ли? Нет, пока рано. Есть регламент плановых ремонтных работ, вот тогда и… Всё равно едкие испарения города быстро приведут покрытие в прежний грязно-ржавый вид.
Лифт скрипит, медленно и неохотно перемещаясь между этажами. Надо велеть механику заняться… Этот лифт — личный, директорский, и выходит непосредственно в мою приёмную. Учителя и воспитатели пользуются другим, а весь прочий вспомогательный персонал ездит на грузовом. Что касается воспитанников, то им положено ходить по лестнице, полезно для физического развития. И, строго говоря, вообще не особо положено разгуливать.
Коридор, проложенный на четвёртом учебном ярусе, освещён вполне современными потолочными светильниками, на светодиодных матрицах или как там их… впрочем, не помню. Это всё положено знать электрику, а не директору. У директора другие задачи.
Дверь, закрывающая вход в класс, снабжена широким окном из односторонне прозрачного небьющегося стекла. Я ощутил гордость — такие стёкла стоят немало, однако мне удалось убедить своего господина потратиться. Одно дело незаметные микротелекамеры в углах, к которым довольно быстро привыкают и перестают особо замечать. И совсем другое — тёмное окно, смотрящее на тебя в упор. И в душевых стоят такие окна, и даже в туалетах. Где ещё найдёшь такое, как не в нашем воспиталище? О таком «всевидящем оке» невозможно забыть при всём желании, и это глубоко правильно — воспитанники должны ежесекундно ощущать, что их видят насквозь.
А самое большое окно, чуть не на всю стену, стоит в экзекуторской. Воспитание подрастающего поколения — дело тонкое и ответственное, и опытный воспитатель всегда использует не только плеть, но и кашу. Особо старательные ученики получают возможность сидеть за столом и вкушать свою пайку, одновременно наблюдая за наказанием нерадивых через окно. Хотя наивысшей наградой служит, разумеется, возможность самому участвовать в наказании провинившегося. Я даже облизнулся, вспоминая собственное обучение — сам я с витой плетью, и нарушитель, растянутый на станке… эх, бодрит!
Но вообще-то в экзекуторской наказывают уже серьёзных нарушителей, и не всегда дело ограничивается банальной поркой. Экзекуторы — народ изобретательный, не всякий попавший к ним уходит на двух ногах. Бывает, что и на четвереньках еле уползают. Поэтому за мелкие провинности воспитанников обычно наказывают сами воспитатели, на месте.
Ну, а особо провинившихся я просто сдаю Санитарам.
Я заглядываю сквозь окно в один из классов. Ага, вот, кстати, похоже, тут как раз господин учитель решил кого-то поучить сверх программы.
Нажатие кнопки на браслете, и широкая дверь с лязгом откатывается в сторону. Большинством дверей могут управлять только учителя и воспитатели, имеющие личные браслеты. Не хватает ещё, чтобы воспитанники бродили по всем этажам, когда кому вздумается!
— …Я сколько раз должен тебе повторять, тупица?! О, мой господин! — учитель низко склоняется передо мной. Дети разом валятся ниц, оттопырив зады. На мгновение во мне возникает жгучее искушение воспользоваться предложением и от души пнуть пару-тройку воспитанников, но я сдерживаюсь. Несолидно. Господин директор должен быть выше этого, он холоден и объективен.
— Продолжай процесс, — благосклонно киваю я учителю.
— Слушаюсь, мой господин! Принеси мне хлыст, ничтожный! — это он уже ученику.
Воспитуемый с поклоном подносит своему наставнику длинный и гибкий пластиковый хлыст, расстёгивает комбинезон, и тот разом сваливается с плеч. Теперь ученик стоит совершенно голый в куче тряпья, закинув руки за голову.
— Не желаешь ли, о мой господин? — учитель с поклоном преподносит мне хлыст на вытянутых руках.
— Нет, пожалуй. Начинай!
Учитель со свистом взмахивает хлыстом, и на гладкой зеленоватой коже воспитанника появляется первая тёмная полоса. Ещё, ещё!
— Стой смирно! Руки держи где положено! Так, теперь все вместе — что нужно сказать?
— Позор ничтожному! — хором ответствуют дети.
— Хорошо. Ты первый! — поднимает учитель ученика из первого ряда. — Все в очередь! По одному разу!
Ученики наносят хлёсткие удары по ляжкам товарища, один спереди, другой сзади — для равномерности полос. Да и бьют, пожалуй, покрепче самого господина учителя. Балует он их, надо сказать… Вообще-то право выпороть другого надо ещё заслужить.
— А-а-а! — не выдерживает наконец воспитуемый.
— Молчать! Здесь сам наш господин директор! В экзекуторскую захотел?
В классе тридцать два ученика, и воспитуемому достаётся тридцать один удар сверх отпущенных учителем лично. Пожалуй, не так уж глупо. Одно дело, когда тебя выпорет учитель, и совсем другое, когда все без исключения одноклассники. Семь тысяч девяносто сто семьдесят пятый опытный педагог, знает, что делает… Теперь этот ученик будет стараться изо всех сил, лишь бы в следующий раз оказаться на другом конце хлыста.
Однако вид голого и избитого малолетки здорово возбуждает, право слово.
— Ну что это такое! — я беру хлыст у учителя. — Вот как надо!
Хлёсткий удар, и воспитуемый заходится визгом, похожим на звук шлифмашины.
— Молчать, сволочь! Встань как положено! — шипит на ученика учитель. — Отличный удар, мой господин, если позволишь высказать ничтожному своё мнение.
— Позволяю, — я бросаю учителю хлыст, который тот подхватывает у самого пола, поскольку опять стоит, полусогнувшись. — Я вижу, процесс воспитания у тебя налажен.
— Рад стараться, мой господин!
Покинув класс, я шагаю по коридору. Нет, что ни говори, а порка сильно поднимает настроение. Зайти, что ли, в экзекуторскую и развлечься как следует?
Браслет начинает зудеть руку. Я бросаю взгляд на табло и едва сдерживаю ругательство. Чуть не забыл, надо же… На сегодня это самое важное дело.
Вообще-то наше воспиталище базовое и выпускает разряды с девятого по двенадцатый. Тех, кто на первичном тестировании показал достаточно высокий уровень притязаний или повышенную склонность к логическому мышлению, учат не здесь. И учат их по другим программам — высшая письменность, то-сё… По окончании обучения происходит распределение, и выпускникам присваивают новые номера взамен тех, что они носили в воспиталище. Из «логиков» выходят инженеры и прочие учёные технари, а из ребят с высоким самомнением и пробивной энергией выходят порой очень важные персоны. Оплот Истинного Разума — это мир наивысшей справедливости. Здесь Бессмертным, носящим имя может стать любой. Если сумеет обогнать и задавить конкурентов.
Я облизнул пересохшие губы. Яркий комбинезон, вкусная каша, личное жильё и ванна с водой — всё это ерунда. Бессмертие, вот подлинно великая цель. Жить, жить и жить, жить бесконечно… А стареющие тела менять, подобно башмакам. Износил — выбросил.
Вот и сегодня в моём воспиталище проходит конкурс среди выпускников. Поступила заявка от Бессмертного, и его доверенные лица уже здесь. Выбор донора — дело ответственное. Юноша должен быть здоров и красив, и горе мне, если такового не окажется.
Я одним движением отключаю мнемозапись, некоторое время сижу, дыша глубоко и часто. Вот как… Вот так, значит, и воспитывают у них там подрастающее поколение. Хорошо, что Ирочка не видит…
«Я всё видела, Рома. Пусть и нечётко, через твои мыслеобразы».
«Зря я не послушался Цанга. В самом деле надо было смотреть с экрана…»
Ирочка отвечает не сразу.
«Смотри, Рома, смотри. Всё смотри. И помни — вот так в принципе может быть и на Земле».
Я стискиваю зубы.
«Этого не будет. В самом крайнем случае, повторный пуск восстановленного кварк-реактора…»
«Вряд ли они соберут его снова с такими же дефектами. Тот шанс упущен, Рома. Ты изменил ход истории, пусть не сам».
«Ира, Ир… Скажи прямо. Я зря вмешался?»
Долгое, долгое молчание.
«Нет, не зря. Я очень хорошо понимаю тебя, Рома, я вижу все твои терзания. Иначе и быть не может. Уж если проект «Земля» столько раз вызывал серьёзнейшие сомнения, мол, всё безнадёжно… Здесь же ситуация гораздо мрачнее. И не колеблется ни мгновения только слепой фанатик. Однако врач должен до конца бороться за жизнь пациента, если взялся лечить».