— Даже не знаю — это последствия травмы или врожденный идиотизм? С чего ты взял, что в Империи тебе позволят выбирать, кому и сколько платить налогов и кого сажать на престол?
— Империя цивилизация…
— Я, к твоему сведению, почетный магистр Константинопольской Магической Академии, — все-таки потеряв терпение, грубо прервал недалекого молодого человека лекарь, — И прекрасно знаю, что из себя представляет Империя. И предательство никакими великими идеями не оправдать. Но у вас даже их нет. Только жажда власти и наживы. Мне одно не совсем понятно, как с таким убогим интеллектом вы собирались чем-то управлять?
Положив тряпочный тампон, которым он обрабатывал раны, на столик с инструментами, медик повернулся к кентарху:
— Пришел в себя? Отлично, — он потер руки, — Я баронет Юнг. Как ты уже, наверное, понял — я лекарь, — он подошел к Никифору и, присев на корточки возле его ложа, пристально посмотрел в глаза, — Ты меня слышишь? Если да, моргни дважды.
Никифор дважды моргнул.
— Замечательно, — лекарь стал пристально вглядываться в глаза кентарха, — Честно сказать, думал все будет гораздо хуже. Ты счастливчик, воин. Как и твой товарищ, — мужчина повел головой назад, туда, где сидел насупленный Лакапин, — Выжить в той мясорубке, что устроил для вас боярин, стоит многого.
— Что с моими людьми? — несмотря на дикую боль, выдавил из себя кентарх.
— Я бы сказал, что сожалею, но это не так. Вы пришли на нашу землю убивать, — в добрых глазах медика сверкнула сталь, — Ваши люди мертвы. Все. Выжил только ты и этот. Скажите спасибо своим амулетам.
— Что с нами будет? — вмешался в разговор Лакапин, опередив вопрос Никифора.
— А это будет решать хозяин здешних земель — боярин Раевский.
— Это еще кто такой? Не знаю такого рода, — буркнул рыжий.
— Твое счастье, что не знаешь. Но боюсь, оно будет недолгим. Потому что знакомство с ним вы можете не пережить. Боярин не отличается человеколюбием.
— Не посмеет. Я наследник рода, — выкрикнул Лакапин, только уверенности в его голосе не было абсолютно.
Никифор молча прикрыл глаза. Ему было все равно. После потери доверенной ему псилагии его казнят в любом случае — не здесь, так там. За кентархом нет сильного рода, готового вступиться за своего. Род Никифора давно уже существует только на бумаге. Потому что мать, сестру и трех слуг, живущих с ними в разваливающемся имении, полноценным родом не назвать. Так какая разница, где умирать? Даже лучше здесь, от рук врагов, чем быть казненным своими за дурость протоспафария, отправившего людей без разведки в проклятую аномалию на верную погибель. Тогда у семьи есть шанс выхлопотать императорскую пенсию для родственников погибшего ветерана. Ведь все его сбережения теперь пропадут. А деньги семье нужны. Луизу надо выдавать замуж.
— Баронет, — решился Никифор, — Положена мне последняя просьба?
— Слушаю, — мужчина склонился над кентархом, проведя рукой над грудной клеткой, отчего дышать стало легче. И тут в помещение, впустив ледяной воздух с улицы, вошел парень не старше двадцати лет с холодным взглядом убийцы.
— Как они, Карл? К допросу готовы? — с порога спросил он.
— Готовы, — кивнул лекарь, — У эллина есть последняя просьба.
— Последняя? Он настолько плох?
— Нет, но… — лекарь смущенно замялся перед юношей.
— Ясно, — криво усмехнулся тот, — Я вижу, Карл, ты уже подготовил наших гостей к допросу. Оставь нас, — скомандовал парень, и баронет беспрекословно подчинился. А юноша вперился в Никифора змеиным взглядом, от которого у прошедшего не одну битву кентарха, душа ушла в пятки. — А мы поговорим, — зловеще произнес он.
С давних времен на высоком правом берегу Ласьвы чердынцы имели кустарные смолокурни. В конце прошлого века на их основе был создан смолокурный завод. Чуть позже, при строительстве железной дороги на Кочки, рядом с ним построили лесопильный завод, а южнее него, на возвышенности — шпалорезный. Сырье заготавливали в сосновом лесу, который начинался от Чердынки и тянулся на восток и на север на десятки верст, соединяясь со знаменитыми Заброшенными землями. Неудивительно, что население поселка состояло, в основном, из рабочих этих заводов и железнодорожников. А еще здесь находились пакгаузы для хранения добытого в аномалии хабара.
Именно отсюда забирали его великокняжеские тиуны. Не стали ничего менять и эллины. Поставили на склады посты своих управляющих, да разместили гарнизон — по десятку гвардейцев от Спартокидов и Евпаторов — родов, взявших на себя главную роль во вторжении и три имперских контуберния для охраны станции и поддержания порядка. Ну и чтобы аристократы сильно не наглели без Императорского пригляда.
Поначалу для простых чердынцев со сменой власти ничего не изменилось. Имперцам, так же как и княжьим людям, требовались продовольствие и лес, им так же нужны были скипидар и канифоль. А железная дорога и вовсе заработала так интенсивно, как не работала никогда. В Пограничье шли составы с военными грузами, а обратно уходили с ресурсами, добытыми в этих богатейших местах и с трофеями из аномалии. А что еще надо простому человеку? Работа есть, платят за нее исправно, дети не голодают, а кто там сидит наверху — имперские рода или великокняжеские — не велика разница.
Но постепенно, почувствовавшие себя полноправными хозяевами всего и всех, эллины распоясались. Там девку снасильничают, тут парня забьют, да и наглые грабежи, когда контуберналы или гвардейцы просто заходили в дома обывателей и брали все, что понравится, стали в порядке вещей. Да и заработок с каждой неделей становился все ниже и ниже, а цены меж тем росли, как на дрожжах. Правда, имперские купцы охотно давали товары и деньги в долг, но под такой драконовский процент, что решиться на такой шаг, можно было только от полной безысходности.
Обо всем этом я узнал из допросов кентарха с младшим Лакапиным, да порасспросив Радомиру с домочадцами. Эллинский офицер, с обреченностью приговоренного к смерти, особо не запирался и поведал, что перед выходом на карательную операцию его пополнили федератами рода Лакапиных и, самое главное, двумя контуберниями из Чердынки. Таким образом, село со складами остался охранять гарнизон из тридцати человек. Десятка из регулярных имперских войск и двух десятков родовых гвардейцев, которые между собой не очень-то ладят. А, если быть более точным, между вояками и представителями родов идет тихая необъявленная война. То контуберналы поймают пьяных гвардейцев и, хорошенько набуцкав, посадят на губу, то наоборот. Да и прочих мелких и не очень пакостей, с фантазией и горячим энтузиазмом творимых друг другу, хватало.
Такой ситуацией грех было не воспользоваться. Но действовать надо быстро. Я забрал с собой практически всех. В лагере остались только начавший поправляться Руслан с женой и дочерью, ученые и Герда с мелкими. Должны были еще остаться девушки, но Мирина категорично увязалась за Станиславом, сказав, что она дочь и сестра вольных охотников и вполне может за себя постоять. Я и не сомневался — боевая девчонка, думаю, если бы не она, Тихий не стал бы главарем шайки. А Сольвейг я, скрепя сердце, взял сам. С одной стороны ей в бою не место, а с другой — она теперь дворянка и должна уметь постоять за себя. Да и обкатать ее новые знания и умения в экстремальной обстановке необходимо. А если буду жалеть ученицу, нормальный маг из нее не получится.
Выбрались из Заброшенных земель, вырезав очередной заслон. Ничему этих людей жизнь не учит! Десяток гвардейцев какого-то рода и пяток имперцев, да и те в расслабленном состоянии — вот и весь личный состав на блокпосте. Я понимаю, что только что в сторону аномалии ушел сильный отряд, и вы не ждете оттуда никаких каверз. Но, демоны вас разорви, есть же у вас какие-то уставы⁈ Или, кентарх, не преувеличивал, когда сказал, что Империя сюда отправила весь мусор, который у нее нашелся в северных провинциях.
Тогда становится понятным, почему захватчики за столь короткое время сумели настроить против себя все население, даже таких совершенно аполитичных персонажей, как Стас со своими парнями. Тихий-то во все эти разборки влез только из-за брата подруги. Если бы не это, так бы и щипали они обывателей, да пьяных вояк, не помышляя о каком бы то ни было сопротивлении.
Имея в наличии транспорт и такого проводника, как Радомира, добраться незамеченными до Чердынки не составило никакого труда. Машину спрятали верстах в пяти на очередной тайной заимке. Что-то закрутился я в делах, вернемся, надо будет серьезно поговорить со старой ушкуйницей. Мне нужны базы и люди, и все это у нее есть. Только захочет ли она идти мне навстречу? Ей, в принципе, было и так хорошо. Но должна же она понимать, что по-старому жить не получится.
Эллины ее все равно выдавят. И официальные власти и такие же контрабандисты, как она, только имперские. Они это уже практически сделали, не зря же старая карга, при первом же намеке на возможную помощь, помчалась к Фроди. А когда на этой земле твердо сяду я, тем более, ей и подобным Радомире спокойной жизни не дам. Они или будут работать на меня, и будут делать это по моим правилам, или их не будет вообще.
Мы расположились на заросшей кустарником сопке возле лесопилки. Село отсюда видно, как на ладони, а вот нас заметить сложно. Даже удивительно, что у эллинов здесь нет поста, уж больно место удобное для противника, случись, тот захочет напасть на село. Вообще, не сильно-то похоже, что у захватчиков под ногами горит земля. Ведут себя расслабленно, как на курорте.
— Что собираешься делать, ярл? — а вот и старая, легка на помине, словно почувствовала, что я думаю о ней.
— Наблюдать будем, — пожал я плечами, — На рожон не полезем.
— Осторожный ты, ярл, — ехидно усмехнулась ведьма, но, получив в ответ мой удивленный взгляд, улыбаться перестала, — Правильно все делаешь. Не верю я этому кентарху. А давай я в село схожу⁈ — неожиданно предложила она.