Мне было плевать на мнение ватажников, но они сила, которой именно сейчас мне не хватает. И понимают они только силу. И я нагло улыбнулся в лицо ватаману:
— Поединок. Побеждаю я — вы идете за мной.
— А если проиграешь? Девку отдашь? — и он, алчно сверкнув взглядом, кивнул на стоящую у меня за спиной девку. Зря. Теперь он умрет. Но не сегодня. Пока Стрежень мне нужен.
— Харя треснет. Саблю заберешь, — я показал на висящий у себя на поясе клинок, слегка выдернув его из ножен. Взгляд ушкуйника стал еще более масляным.
— Гоже, — кивнул он и рявкнул, — Круг нам!
Воины весело загомонили, образовав круг. Радомира, проходя мимо меня, шепнула:
— Будь осторожен. Он лучший.
Я азартно усмехнулся. Пока здесь действительно сильных противников, чтобы вытащить из себя всё, мне не попадалось. Я имею в виду людей, а не монстров аномалии. Угрюмов с Чалым были хороши, но один слишком академичен, а второй больше полагался на свои навыки менталиста, нежели на ратные умения.
В круг со Стрежнем мы вошли одновременно. Ватаман крутанул в руках две изогнутые сабли, похожие на османский кылыч. Двигался мужик, несмотря на мощное телосложение с грацией кошки. Да еще и амбидекстр. Это будет познавательно и интересно. Я радостно оскалился, получив в ответ такую же усмешку. Воины вокруг одобрительно загалдели. И мы сошлись в схватке, не тратя время на предварительное прощупывание друг друга.
Стрежень атаковал первым, его сабли сверкнули в воздухе, как молнии. Я отступил на шаг, уклоняясь от удара, и тут же контратаковал. Наши клинки встретились с громким звоном, искры полетели в разные стороны. Стрежень был силен и опытен, его атаки были быстры и точны. Я чувствовал, что он действительно лучший.
Мы кружили по кругу, обмениваясь ударами. Стрежень пытался найти брешь в моей защите, но я был готов. Внезапно Стрежень сделал обманный маневр и нанес удар снизу вверх, тут же перейдя в горизонталь. Я едва успел уклониться, почувствовав, как лезвие его сабли пронеслось в опасной близости от моего горла. Но я не дал ему времени на передышку и тут же ответил мощным ударом, который заставил его отступить на шаг.
Стрежень действительно оказался настоящим мастером сабли. Его движения напоминают танец, смертельный и грациозный одновременно. А главное он не придерживается какой-то схемы боя, все его действия непредсказуемы и имеют несколько вариантов продолжения. Если бы не опыт нескольких жизней и несчетного количества схваток, я бы проиграл. А сейчас я получал непередаваемое удовольствие от схватки. И Стрежень это чувствовал.
Воины вокруг нас ревели от восторга, подбадривая нас громкими криками. Каждый удар, каждый выпад сопровождался их одобрительным гулом. Ватаман снова атаковал, его сабли мелькали в воздухе с невероятной скоростью. Я отступал, ловко уклоняясь от ударов, ища возможность для контратаки. И вот, наконец, я увидел брешь в его защите. Одним молниеносным движением я нанес удар, который заставил его отступить и опустить оружие.
На мгновение воцарилась тишина. Воины замерли, ожидая решения своего предводителя. Стрежень тяжело дышал, его лицо было покрыто потом. Он посмотрел на меня, и в его глазах я увидел уважение.
— Твоя взяла, ярл, — прохрипел он, тяжело дыша, признав поражение, — Мы идем за тобой.
Первым ушел отряд Радомиры. С ними пошла Сольвейг, под охраной нукеров, с приказом во что бы то ни стало сохранить жизни ученицы и старой княгини. Отряду предстояло, сделав крюк, выйти к минным постановкам и перерезать пути подхода подкреплений к охране лагеря из Камского волока и из Вятки. Правда, к тому времени, как очухается гарнизон Вятки, где стоят «Орлы Зевса», разгромившие ватагу Ворона, мы должны уйти из захваченного концлагеря, но чем демоны не шутят, пока Боги спят. Все может быть. В этом случае, приведя в действие взрывчатку Радомира должна отступить, не принимая бой.
Затем выступили партизаны или, лучше сказать, ополчение под командованием Кайсара. Работяги, крестьяне и простые охотники собравшиеся под мою руку. И командир у них из обычных охотников-промысловиков, по молодости ходивший в Заброшенные земли, но в отличие от Руслана, вовремя понявший, что семье и детям нужен живой и здоровый муж и папка, а не легендарный, но мертвый герой.
Задача кайсаровцев — давить числом со стороны болот. Здесь я ждал самых больших потерь, все-таки основную массу в отряде составляют обычные обыватели о воинском ремесле знающие только по рассказам знакомых, большая часть которых даже близко не бывала в реальных переделках. Но мужички знают, на что идут, да и Пограничье не для слабых духом.
Ну, я с ватагой Стрежня рванул, так сказать с парадного входа. Едва со стороны лагеря послышался сигнал к вечерней поверке, мы разошлись по машинам, благо этого затрофеенного добра у нас хватало, и двинули в сторону КПП. Я в нашей постановке играл роль имперского кентарха, Стрежень моего водителя, остальные ватажники простых бойцов. Ватаман вел машину уверенно, и как-то по-щегольски, мурлыкая себе под нос заунывный мотивчик.
— Так, значит, это ты Кракена кончил? — внезапно прервал он свое музицирование.
— Было дело, — пожал я плечами.
— Дрянной человечишко был, и кончил погано, — покачал головой Стрежень.
— Пересекались?
— Было дело, — ухмыльнулся он, — Яга говорила Мурман с Лапой с ним спутались?
— Лапа с Рыбой точно, сами на круге признались. Мурман с Кнудом о том знают.
— А остальные что? Неужто, не предъявили? Не по закону, однако.
Разговор сильно напомнил прошлую криминальную жизнь и воровские сходняки. А впрочем, кто есть эти ребята, как ни разбойники?
— Кому там предъявлять? — криво усмехнулся я.
— Это да, не та Гильдия стала. Да и Круг… — Стрежень зло скрипнул зубами, — Собрал Мурман выблевков под себя. Значит, правильно, все Цверг обсказал.
Цверга я вспомнил. Коренастый невысокий мощный бородач, похожий на цыгана и… моего попутчика.
— Родственник?
— Цверг-та? — растянул губы в улыбке ватаман, — Брательник. Двоюродный. Давно говорю ему, бросай ты эту Гильдию. Барыжники они, а не ушкуйники. Нет, цепляется все за традиции.
И это говорит человек решающий вопросы иерархии поединком.
— А ты?
— А что я, — хохотнул он, — Я сам себе традиция. Приехали, ярл, — он сверкнул на меня бедовым взглядом. Машина плавно остановилась, и я с важным видом выбрался на промозглый, пахнущий нечистотами и дымом воздух.
Первый блин получился на удивление не комом. Сыграла роль расхлябанность лакапинской гвардии или пиетет перед имперской формой, но наряд на КПП и караульных на вышках ушкуйники сняли быстро и без шума. Мы только начали оттаскивать рогатку, как послышались встревоженные крики с другой стороны лагеря. Значит Кайсар со своими рванул в атаку. Теперь от того, как быстро будем действовать мы, зависит, сколько мужиков несущихся сейчас по промерзшему болоту на ощетинившуюся арбалетами и магостре6лами охрану, останутся в живых.
И ватажники не подвели. Стрежень в одно мгновение убрал стоящую первой нашу машину с дороги и грузовики забитые ушкуйниками рванули на территорию лагеря. Часть мужиков, пригибаясь понеслась вдоль забора к дальним вышкам. Засевшие там гвардейцы сейчас представляют наибольшую опасность. Я успел запрыгнуть на подножку второго грузовика и мы выскочили на плац. Заключенные ничком лежали на промерзшей, вычищенной от снега до черноты, земле. Над ними, злобно покрикивая, цепью выстроились вояки Лакапиных. У бараков к вкопанным в землю столбам привязаны трое полуобнаженных мужчин с окровавленными спинами. Рядом растерянно озираются надзиратели с плетями и суетился какой-то мозглявый тип смазливой наружности.
Охранники не успели понять откуда тут взялись имперцы, как ушкуйники, высыпав из машин, открыли стрельбу. Воздух наполнился криками раненных. А из казарм уже выскакивали отдыхающие там гвардейцы. Над нашими головами засвистели болты и пули магострелов. Вот рухнул и завретелся, вереща и брызгая кровью, одни ушкуйник, второй. Нет, так дело не пойдет! И я шархнул огненной волной в сторону бегущих на нас раззявив в крике рты бойцов противника.
И этот огонь словно послужил спусковым крючком для лежащих на земле людей. Издав жуткий полурев полувой, они в едином порыве рванули навстречу летящий в их сторону смерти. Болты и пули пробивали беззащитные тела. Люди падали, а бегущие следом за ними наступали на упавших, в нечеловеческой ярости стремясь как можно быстрее добраться до своих палачей. Черная озверелая толпа захлестнула гвардейцев и слыхнула, разбежавшись по лагерю, оставив после себя на земле растерзанные куски мяса ничем не напоминающие людей.
Собственно, на этом все было закончено. Спустя двадцать минут на том же плацу напротив друг друга замерли разгоряченные боем бывшие заключенные и мои бойцы. Я шагнул вперед:
— Командиры есть?
По толпе пробежала волна ропота.
— Ну⁈
Вперед вышел мужчина с вытянутым лошадиным лицом, перечеркнутым страшным багровым, сочащимся сукровицей, шрамом:
— Ну, я, — он остановился в двух шагах и вскинул подбородок, рука дернулась к груди, но тут же опустилась.
— Представьтесь, как полагается.
Щека мужчины дернулась, но, тем не менее, он вытянулся и отрапортовал:
— Старший десятник 28-го князя Алаборгского стрелкового полка Корнев.
— Десятник? — я удивленно вскинул бровь, — Офицеров нет?
— Офицеров, — он скривился от эребского слова, — Здесь не держат. Сразу увозят.
— Куда?
— Так не докладывают мне, мил человек. Разберусь, — он нахально улыбнулся. С таким характером понятно откуда у него шрам на всю рожу. Готов поспорить на свои апартаменты с хранилищем, что спина у Корнева еще хуже, чем лицо.
— Боярин Раевский, ярл Пограничья, — представился я.
— Пи…шь! — десятник цикунл зубом, — Нет в Пограничье ярлов, и не было никогда.
— Теперь есть, — улыбнулся я. Этот Корнев мне нравился. Не зря простой старший десятник смог повести за собой такую толпу. Характер стальной, но тяжелый. Рупь за сто, ходил он у себя в полку в вечных штрафниках, и если бы не гонор давно сотником был бы. И тут, подтверждая мои слова, от дальних бараков прибежал посыльный. Кто-то из Кайсаровских мужиков, лицо знакомое, а как звать не помню.