Матильда крепко зажмурилась и напрягла все силы в финальной потуге, чтобы вытолкнуть плод из чрева.
За стенами мощной крепости Аржантан стоял удушающе жаркий июль, и хотя за массивным камнем было прохладнее, чем под открытым небом, волосы Матильды липли ко лбу, а кожа блестела, словно намазанная маслом. Как всегда, роды оказались трудными. Она вознесла множество молитв и призывов Деве Марии, прося о помощи и о благополучном разрешении ее третьим ребенком. Последние несколько месяцев Жоффруа провел на полях сражений; теперь настал ее черед сражаться.
Старшая повитуха велела ей пока не тужиться, а подышать.
Матильда послушалась и вскоре почувствовала рвущую боль между ног, а потом внезапное облегчение. Мгновение спустя женщина уже держала на руках плачущего мокрого младенца.
– Хороший мальчик, – широко улыбнулась повитуха. – Госпожа, у вас и милорда родился еще один сын.
Опустошенная, Матильда откинулась на валики.
– Жоффруа хотел на этот раз девочку, у него были на нее политические планы, – с улыбкой выговорила она, пытаясь отдышаться. – Опять он будет упрекать меня в упрямстве, но вряд ли огорчится.
На самом деле Жоффруа возгордится. Будь супруг петухом, думала Матильда, то с каждой навозной кучи кукарекал бы о том, что трижды от него рождались мальчики и что это доказывает выдающуюся силу его семени.
– Как вы его назовете, госпожа?
– Вильгельм, – ответила она сразу же. – В честь его деда, который завоевал Англию и Нормандию.
– А почему не Фульком – в честь отца графа?
Матильда строго взглянула на повитуху, но решила не отчитывать ее за дерзкий вопрос.
– Достаточно того, что имя нашего среднего сына взято из анжуйской родословной, – резко произнесла она. – Да, мой свекор – король Иерусалима, но Иерусалим далеко, в отличие от Англии и Нормандии.
– Конечно, госпожа.
Оробевшая повитуха перерезала пуповину и отдала ребенка своим помощницам, чтобы те искупали его, пока она занимается последом. Матильда глянула за окно. Солнце уже миновало зенит, но пекло по-прежнему немилосердно.
Скоро придут бури, подумала она, бури всякого рода.
Наконец вымытый и запеленутый новорожденный мальчик оказался у нее. Матильда положила младенца себе на согнутый локоть. Его тончайшие реснички поблескивали золотом, а ротик делал сосательные движения. Она возблагодарила Господа за то, что сын пришел в этот мир здоровым. Теперь надо молиться о своем выздоровлении. Деторождение так изнуряет. Три сына за четыре года. Хочет Жоффруа дочерей или нет, Матильда твердо решила, что в последний раз рисковала жизнью. Больше она не ляжет с мужем, потому что ей необходимо завоевывать королевство и герцогство, и она давно занялась бы этим, если бы не этот малыш.
– Приведите старших, – приказала она камеристкам. – Пусть познакомятся с братиком.
Генриха и Жоффруа немедленно привели в родильные покои. Генриху хотелось посмотреть на младенца, но, едва взглянув, он потерял к нему интерес. Сам-то он уже был большим мальчиком и не проникся особой симпатией к крошечному свертку на руках у матери. В его душе шевельнулась ревность – почему это мама обнимает не меня, а его? – но чувство это не было чересчур сильным. Генрих твердо знал: все равно он лучше всех. Он приложился губами к лобику младенца, как было велено, и тут же убежал искать себе более увлекательное занятие. Жоффруа остался сидеть на кровати Матильды и старательно выговаривал имя Вильгельм.
Матильда смотрела на троих сыновей – будущих королей, герцогов и графов, но только если она и Жоффруа обеспечат им эти титулы. Пока же они утрачивают свои позиции: в апреле папа римский подтвердил права Стефана на корону и издал соответствующую буллу, и король Франции тоже признал Стефана монархом. Матильда намеревалась оспорить решение папы, но на это потребуется время, а пока длятся дипломатические битвы, Стефан будет укрепляться на троне. Вскоре после издания папской буллы сдался ее брат Роберт и принес Стефану клятву верности. Матильда надеялась, что это вынужденная мера и что, находясь при дворе, брат будет общаться с другими лордами и сможет повлиять на них, однако пока она воспринимала его клятву как предательство и слабость, особенно ввиду того, что раньше он хотел вручить корону брату Стефана – Тибо.
Младший сын уснул у нее на руках и тихо засопел. Матильда передала младенца повитухе, чтобы та уложила его в колыбель. Пусть хотя бы он поспит в покое и неведении.
Глава 23
Аржантан, Нормандия, сентябрь 1136 года
Мама, смотрите! Смотрите на меня!
Матильда оторвалась от беседы с шорником и посмотрела, как Генрих держится в седле на кауром пони.
Он выпрямил спину и поднял подбородок. Сентябрьский ветерок шевелил его золотисто-рыжие волосы и придавал глазам оттенок морской воды. Сын приступил к урокам верховой езды две недели назад и был от них в полном восторге. Пока обучение состояло в том, что один из конюхов медленно водил пони Генриха по кругу. Для мальчика специально изготовили седло по размеру, чтобы он не ерзал между передней и задней луками. Генриху еще не позволяли брать поводья в руки – ему не хватало силенок управлять лошадью, – однако он уже уверенно чувствовал себя, сидя верхом, учился держать равновесие, набирался знаний и опыта.
– Да, ты замечательно смотришься, – ответила она с гордостью. – Настоящий король с головы до ног.
– Я хочу скакать галопом!
– Обязательно поскачешь, но не сейчас. Ты должен еще кое-что выучить и немного подрасти.
– Нет, я уже большой!
Губы Матильды дрогнули – как он возмущается!
– Конечно большой, но нужно стать еще больше.
Конюх повел пони под уздцы неспешным шагом.
– Быстрее! – закричал Генрих. – Я хочу быстрее.
Она оглянулась на стену с бойницами – с той стороны донесся шум. Через мгновение оттуда прибежал воин.
– Госпожа, у ворот английский лорд, он просит разрешения въехать в замок. Это милорд Болдуин де Ревьер и его рыцари.
Матильда встрепенулась. Болдуин де Ревьер – это же единственный английский барон, который отказался присягнуть Стефану. Он заявил, что уже поклялся в верности Матильде и будет держать свое слово до последнего вздоха. Стефан осадил его замок в Эксетере, и де Ревьеру пришлось отступить, когда из-за летней жары пересохли колодцы. Потом Матильда слышала только, что он обосновался в замке Карисбрук на острове Уайт и досаждает кораблям Стефана на пути между Англией и Нормандией.
– Впустите его, – приказала она, – и окажите радушный прием.
Ворота открылись, и внутри замковой стены оказался отряд всадников на заезженных лошадях. Люди тоже выглядели усталыми, их покрывала пыль долгого путешествия, и снаряжение их было поношенным. Тем не менее они постарались привести себя в порядок и держались гордо.
– Моя королева. – Де Ревьер спешился и со склоненной головой опустился у ее ног на колено. Рыцари последовали его примеру, а с ними – и женщины, поскольку в изгнание мужчины отправились со своими семьями.
– Встаньте, – велела Матильда. – Все вы – встаньте.
Она сама подняла де Ревьера и поцеловала в обветренные щеки.
Короткое распоряжение, и слуги бегом бросились готовить еду и питье. Еще пара слов, и для нежданных гостей стали подбирать конюшни и покои. Матильда поприветствовала спутников лорда и подозвала конюха, который привел за собой пони с мальчиком в седле.
– Это мой сын и наследник, – сказала она де Ревьеру. – Будущий герцог Нормандии и король Англии. Генрих, это преданные нам люди. Что нужно сказать?
– Добро пожаловать! – выпалил Генрих. – Да хранит вас Бог! – И он поклонился в седле.
Де Ревьер, а за ним и весь его отряд снова преклонили колени. Матильда прикоснулась к плечу барона в безмолвном повелении встать.
Тот едва заметно изогнул суровые губы.
– Милорд уже совсем как рыцарь, – проговорил он.
– С каждым днем он дорастает до короны, которая принадлежит ему по праву рождения, – ответила Матильда. – Придет время, когда Генрих повзрослеет и станет королем, и тогда он не забудет вашей службы. Пойдемте в дом, вы расскажете мне новости.
Де Ревьер умылся с дороги и осушил кубок вина.
– Я приехал, чтобы предложить вам и графу Анжуйскому свой меч и свою службу, – сказал он. – В Англии я не могу больше жить. Я потерял свои земли. Все, что у меня осталось, уместилось в мешки на спинах лошадей. Но пока жив, я буду сражаться за вас и за вашего сына.
– Благодарю вас за преданность, – произнесла Матильда. – Как только я смогу вознаградить вас и ваших людей, я сделаю это. Пока же располагайтесь в замке, мы рады дать вам кров и пищу. У нас есть умелый оружейник, ваше снаряжение и доспехи будут починены.
Де Ревьер низко поклонился.
– Я слышал об искусстве Робера из Аржантана, – признался он. – И видел его работу. У графа Глостерского панцирь из его мастерской.
– Пока граф обретается при дворе, панцирь ему без надобности, – сухо заметила Матильда.
– Думаю, госпожа, он уже очень скоро оставит Стефана. Когда меня осаждали в Эксетере, я много чего слышал и видел. Короля толкают то в одну сторону, то в другую те силы, что стоят за троном. С графом Глостерским он обращается вежливо, однако не зовет его на совет. Братья Бомоны – вот звезды на тверди небесной, а также епископ Винчестерский, хотя между ним и Бомонами возникла вражда, потому что и епископ, и братья желают быть правой рукой короля.
Матильда села сама и жестом пригласила Болдуина тоже садиться. Это были как раз те новости, в которых она нуждалась, причем прямо из уст человека, преданного ей до последней капли крови.
– Достаточно ли сильна эта вражда, чтобы расколоть двор?
– Еще нет, госпожа, но уже возникли трещины, которые можно углублять и расширять. Бомоны и епископ Винчестерский стремятся заполучить полный контроль над Стефаном, а у епископа Солсберийского свои заботы: он страшится утратить доступ к казне. Епископ Винчестерский замыслил получить престол архиепископа Кентерберийского после смерти Вильгельма де Корбейля, а ее ждать уже недолго, Корбейль очень слаб. Но Бомоны прочат архиепископом своего человека. Граф Глостерский и Вильгельм Ипрский не находят общего языка. Те, кто присягнул вынужденно, только и ждут, чтобы перейти в другой лагерь.