– Я возмущена не меньше вас, – резким тоном остановила его Матильда. – Но пока не случилось ничего непоправимого, и не надо преувеличивать опасность.
Она покосилась на брата. Недавно второй сын Роберта Филип очень разочаровал отца. Молодой Глостер вынужден был сдать стратегически важную крепость Фарндон, в которой был коннетаблем, что вбило первый клин между отцом и сыном. Произошла жестокая ссора. После нее Филип переметнулся к Стефану, а затем, бросив все, отправился в Крестовый поход. Роберт был безутешен, здоровье его подкосилось, и он часто выходил из себя.
– Вы думаете, его отец приложил руку к этому?
Матильда резко замотала головой:
– Жоффруа ни за что не позволил бы Генриху совершить такой опрометчивый поступок.
Ей стало не по себе, едва она вспомнила, что в возрасте Генриха Жоффруа готовился обручиться с ней. Кто знает, где тот момент, когда мальчик превращается в мужчину?
– Генриха надо остановить и показать ему, что мы не одобряем такое безрассудство. Он не может оставаться в Англии. У нас не хватает средств обеспечить самих себя, не говоря уже о том, чтобы оказать ему поддержку и дать все необходимое. – Роберт немного повысил голос. – Если Жоффруа ни при чем, кто же платит солдатам, которых привез сюда Генрих?
– Рано или поздно он прибудет в Дивайзис, – ответила Матильда, – тогда мы с ним и поговорим.
Следующим утром она сидела у окна в своей комнате и просматривала письма. Об эскападах Генриха больше не было никаких вестей. Зато пришло письмо от Аделизы. Мачеха сообщала, что благополучно разрешилась от бремени сыном и ребенка назвали Генрихом в честь прославленного короля и в знак приветствия на земле Англии его тезки, который, без сомнения, пойдет по стопам деда.
Матильда печально улыбнулась. Она не видела мачеху и подругу уже восемь лет. Когда они расстались, Аделиза родила только первого из своих шести детей. Ее письма всегда согревали душу, но и обостряли горечь долгой разлуки.
Она размышляла, что бы послать супругам Д’Обиньи в качестве подарка на крестины сына, когда ее раздумья прервал коннетабль Хамфри де Богун.
– Госпожа, прибыл лорд Генрих со своими людьми в сопровождении маршала.
У Матильды сразу же отлегло от сердца. Но что делает сын в компании ее маршала?
– Прекрасно, – спокойно сказала она. – Разместите их в замке и передайте, что я скоро выйду поприветствовать их. Но сначала приведите ко мне маршала.
Приглаживая платье и надевая на пальцы перстни, она обдумывала, как следует себя вести в сложившихся обстоятельствах.
Маршал Фиц-Гилберт прибыл немедленно, бодро постучал в дверь своим жезлом и решительно прошествовал в комнату. Он был, как всегда, сдержан и учтив, но Матильда почувствовала, что тот просто кипит гневом.
– Мне сказали, вы прибыли вместе с моим сыном, – начала она.
Фиц-Гилберт твердо уставился на нее единственным глазом:
– Госпожа, он спасался бегством после безуспешной попытки взять Криклейд. Чтобы экипировать своих людей, принц в мое отсутствие похитил из замка в Мальборо вооружение, коней и амуницию. – Фиц-Гилберт с трудом сдерживал негодование. – Я решил, что лучше сопроводить его сюда, где он будет представлять меньшую опасность для всех, включая себя.
Неудивительно, что маршал так взбешен, подумала Матильда, негодник без спроса вломился в его арсенал.
– Криклейд, – произнесла она.
– Полагаю, в Пертоне лорда Генриха постигла такая же неудача.
– Спасибо, милорд, – коротко ответила Матильда. – Я приняла к сведению.
– Его наемники в основном неоперившиеся юнцы да голь перекатная. Я удивлен, что они продвинулись так далеко, отделавшись несколькими ранениями.
Услышав слово «ранения», Матильда пошатнулась.
– А лорд Генрих?
– Госпожа, он невредим и в прекрасном расположении духа. – В голосе маршала отчетливо прозвучало раздражение. – Ваш сын отважен, но безрассуден.
– В этом он похож на вас, – заметила Матильда.
– Ах нет, госпожа. – Маршал пронзил ее умным взглядом. – Я всегда учитываю все «за» и «против» и прикидываю, стоит ли рисковать. Что неразумно для одних, для других может оказаться единственно правильной дорогой. Я взвешиваю шансы.
– Тем не менее иногда вы выбираете такую дорогу, которая таит опасности.
– Согласен, но я никогда не ступаю, не прощупав почвы.
– Мой сын знает свое предназначение, – резко произнесла она. – Генрих будет королем.
Фиц-Гилберт поклонился, но на его губах застыла упрямая улыбка.
– Конечно, миледи. Я в этом не сомневаюсь.
Отпустив маршала, Матильда тяжело вздохнула и отправилась в жилую башню разговаривать со своим шалопаем-сыном. Она нашла Генриха расхаживающим по комнате и удивленно застыла у дверей. В ее памяти сохранился образ широко улыбающегося одиннадцатилетнего подростка, теперь же перед ней был юноша на пороге зрелости. На подбородке у него пробивались медного цвета волосы, руки и ноги стали длинными и окрепли. Он сравнялся с ней ростом, и глаза у него дедовские – ясные, серые, но с зеленовато-голубым оттенком в глубине, как у Жоффруа. На Матильду словно свежим бризом дохнуло неуемной молодой энергией. Плащ Генриха был застегнут высоко на плече круглой золотой брошью, на боку висел меч, хотя его еще не посвятили в рыцари.
– Генрих, – произнесла она, и в одном этом слове сосредоточились гордость, любовь и упрек.
– Миледи мать. – Генрих опустился на колено и склонил голову.
При виде медно-золотой шапки его волос сердце ее захлестнула волна нежности. Она наклонилась, чтобы приложиться губами к его голове, как требовал этикет, а потом подняла сына с колен и радостно обняла. Матильда знала, что должна на него сердиться, но возобладали другие чувства.
Взяв сына за руку, она повела его к узкому окну, чтобы хорошенько разглядеть.
– Ты стал почти мужчиной.
Генрих расправил плечи:
– Я мужчина. – В его голосе сквозило возмущение тем, что его могут принимать за кого-то еще. – И я здесь, чтобы сражаться за мое королевство.
– Да, мне доложили.
Генрих взирал на мать через густые рыжие ресницы:
– Я бы взял Пертон и Криклейд, если бы у меня были для этого средства – деньги и хорошие бойцы.
– Тебе нужны деньги и люди. – Матильда горько улыбнулась. – Так же, как и мне, так же, как твоему дяде Роберту, но нам приходится считать каждый пенни. А что думает об этом твой отец?
Генрих нахмурился:
– Он отказался помочь мне и не велел делать этого. Я сам собрал деньги.
– Так ты ослушался его? Разве у тебя нет обязанностей в Нормандии и Анжу?
– Они не нуждаются в помощи, в отличие от Англии, – твердо сказал он. – Отец поймет, когда я все объясню ему.
Матильда недоверчиво вскинула брови. Она сомневалась, что графа сильно обрадует неповиновение сына.
– И по-твоему, то, что произошло в Криклейде и Пертоне, поможет Англии?
– Если бы мой отряд был хорошо снаряжен, мы бы взяли их с ходу. – Генрих сжал кулаки.
Разговор пошел по кругу. Матильда была счастлива видеть сына, но не могла оставить его при себе. Он на самом деле совершил опрометчивый и опасный поступок.
– Если у тебя нет денег, чем же ты собираешься платить своим людям?
– Я привел их сюда, и вы можете располагать ими. Но командовать буду я. – Генрих упрямо вскинул голову. – Мне не нужно покровительство маршала.
– Похоже, ты задолжал ему коней и снаряжение?
Глаза Генриха вспыхнули гневом и раздражением.
– Я хочу помочь. Может это кто-нибудь понять?
Матильда выпрямилась:
– Ты привел в Англию отряд наемников-оборванцев и безуспешно пытался захватить два небольших замка. Стефан будет рад услышать это. Я не могу содержать твоих головорезов и позволить тебе остаться тоже не могу, потому что придется обеспечивать тебе защиту и содержать тебя, а у меня средств нет. Твое присутствие осложняет жизнь всем нам. Ты вернешься в Нормандию. Там, в безопасности, закончишь обучение. И станешь ждать, пока не придет твое время.
– Я думал, раз я претендую на корону, то должен быть в своем королевстве, – дерзко возразил Генрих. – Я обязан сделать что-нибудь. К тому времени, когда меня сочтут достаточно взрослым, станет слишком поздно. Я уже достаточно взрослый.
Матильда сдержала гнев и, вздохнув, подошла к окну и села на скамью у окна.
– Я очень рада видеть тебя, – произнесла она, потирая лоб, – хотя и рассержена. Я счастлива, что могу обнять тебя, но ты не можешь остаться. Ты должен понимать это. У меня нет денег, чтобы заплатить твоим людям, и, что бы ты ни думал о своем возрасте, ты еще не готов взять на себя большую ответственность.
Генрих одарил мать долгим взглядом, и она увидела злость в его глазах, но за этой злостью проглядывал трезвый и смелый ум. Возможно, он еще и не достиг зрелости, проявляет необузданную горячность и юношеское нетерпение и потому совершает ошибки, но в одном Генрих прав: он уже не ребенок.
– Возвращение в Нормандию тоже требует денег, – заметил он.
Матильда сжала пальцами виски:
– Сколько нужно?
– Я должен каждому из моих людей по шиллингу в день за то, что они прибыли сюда, плюс расходы на пищу и прочее. Также мы должны нанять корабль, чтобы вернуться.
Матильда сделала подсчеты в уме. Сумма была гораздо больше той, что она могла себе позволить, не поступившись интересами собственных подданных. Это опустошило бы ее казну и привело к полному разорению.
– У меня нет таких денег, – ответила она.
– У дяди Роберта есть. – Генрих сжал челюсти.
– И он должен заплатить твои долги за счет денег, предназначенных на другие нужды? Попроси его, если хочешь, но уже сейчас я могу тебе сказать, каков будет ответ. Он еще не оправился от неповиновения собственного сына, и у него нет времени расхлебывать последствия подростковых бунтов. – Она взяла в свои руки его нежные юношеские ладони, нетронутые возрастом, не загрубевшие от долгих лет борьбы. Его узкие запястья были усыпаны веснушками и покрыты золотистыми волосками. – Отвези своих людей домой и попроси отца заплатить им. И когда будешь беседовать с ним об этом, напомни, чтобы он прислал мне денег, потому что я в отчаянном положении.