Я не повернул назад просто для того, чтобы поприсутствовать на похоронах отца, справедливо полагая, что из своего завещания он меня давно вычеркнул. Я безумно корил себя за упрямство, но был и благодарен человеку, который, пусть и не признал меня, но дал образование и возможность выбора. Никаких мыслей о том, чем дальше заниматься и на что жить, у меня не было.
Каково же было мое удивление, когда меня не только приняли в доме, но и пригласили на оглашение завещания, обращаясь ко мне «господин Ренслир». Я устал поправлять всех окружающих, что моя фамилия Суккл. На меня смотрели осуждающе, но не спорили.
Во время церемонии прощания я был главным объектом сплетен, обо мне шептались за спиной, сводные сестры, рожденные в законном браке и уже выданные замуж, поливали презрением. Краем уха я услышал, что «генерал умер, потому что ему разбили сердце», «неблагодарный мальчишка был недостоин такого отца» и «он все время искал его и каждый день горевал». Каждая фраза была мне словно гвоздь в сердце. Я никогда не считал, что отец любит меня, он был строг, чаще проводил время в городе, чем в поместье, где меня растили, а, когда приезжал, мы постоянно ссорились. Но в глазах окружающих это я был виновником того, что нестарый еще по меркам магов мужчина умер «от переживаний».
Я посчитал, что на оглашение завещания меня позвали просто по традиции, как и слуг отца, которым он завещал по небольшой премии.
— Моим дочерям, ушедшим в дома мужей, я завещаю две шкатулки драгоценностей, оставшихся от моей супруги, — зачитывал поверенный монотонно и тут же выложил на стол два одинаковых ларца. — Завещаю выбрать ларцы не глядя и не открывая, их содержимое равнозначно по стоимости, но что именно кому достанется пусть решит случай.
— Папа боялся, что мы перессоримся, если попытаемся разделить драгоценности самостоятельно, — всхлипнула одна из женщин.
Вторая лишь вздохнула. Они без колебаний взяли каждая по шкатулке и продолжили ждать окончания чтения завещания.
— А также своим дочерям я оставляю по вкладу в размере семь тысяч золотых, размещенных в ценных бумагах и банковских векселях, которые они смогут передать своим детям или распоряжаться по своему желанию, — закончил поверенный и отложил очередной лист, взялся за новый. — Моему другу Френсису Парфору я завещаю свою коллекцию алкоголя. И здесь послание от генерала: «жаль, что мы не успели распить еще по бутылочке вместе, выпей за то, чтобы Боги подарили мне счастливое перерождение».
— Ох, старый пройдоха, — покачал головой пожилой мужчина, который присутствовал в кабинете.
— Наконец, Джонатану Ренслиру, моему единственному сыну, я завещаю свой дом в столице, имение, вклад в первом столичном банке и все движимое и недвижимое имущество, за исключением завещанного другим лицам.
Я замер ни жив, ни мертв, пораженный услышанным:
— Но… он же… я же… не Ренслир, он меня не признал, — пробормотал я растерянно.
— О чем вы, молодой человек? Документы о вашем принятии в род подписаны еще десять лет назад, — удивленно посмотрел на меня поверх очков поверенный.
Я сидел, будто пыльным мешком ударенный, почти не слыша, как шипели мои сводные сестры, как сыпали насмешками и колкостями их мужья, а поверенный и господин Парфор выпроводили их из дома. Я смотрел в пустоту, пока друг отца копался в его столе, доставая графин с золотистой жидкостью, он плеснул немного в бокал и сунул мне в руку.
— Ничего-ничего, сынок, я понимаю, потерять отца в твоем возрасте — это серьезный удар, — похлопал он меня по плечу.
— Почему он не сказал мне, что принял в род? Я… все это время… — я даже не был в силах выразить то, что чувствую.
— Упрямец. Он всегда был очень упрям. Говорил, что это наследие Ренслиров, и он в полной мере видит эту черту в тебе, — Парфор налили и себе, отсалютовав мне, выпил, не чокаясь.
— Там… на похоронах говорили, что это я довел его до смерти…
— Больше слушай дураков, — фыркнул он. — Генерал винил только себя — в том, что давил на тебя слишком сильно, что не понял, что ты можешь сбежать. Он хотел поговорить, но, едва его люди выходили на твой след, как ты уезжал из города. Я просто не успел.
— А то что он умер из-за переживаний?
— Он не был нежной барышней, чтобы умирать от чувств! — рявкнул жестко Парфор. — Генерала доконала старая рана, магические травмы не так просто вылечить, а он еще, упрямец, работал до последнего.
Оказавшись относительно состоятельным наследником, я толком не знал, чем заняться. Нет, я не оказался баснословно богат, мать, бывало, за месяц спускало такие состояния, как было теперь в моих руках. Но я мог не бояться за свое благополучие, не думать о пропитании, если, конечно, не начинать кутить и играть.
Но я не знал толком, что делать, где найти себе применение. Отец мечтал, чтобы я пошел в армию, но я понимал, что это не моя стезя, мои способности в магии были слишком малы для сражений, а специфические потребности суккуба только все осложнили бы.
Тогда-то ко мне и обратился за помощью Френсис Парфор. Точнее, он приехал со слугами забирать из погребов свое наследство, и между делом спросил, насколько хорошо я освоил способности инкуба и не думал ли применить их на благо родине. Я представления не имел, где они могут пригодиться, но согласился помочь.
Френсис Парфор начинал под начало моего отца в армии, но после ранения ушел на гражданскую службу и долгие годы работал в полиции. Ему первому пришла в голову идея использовать способности инкуба, чтобы считывать информацию со свидетелей и жертв. Я помог в нескольких расследованиях, а после мне сделали и вовсе предложение, от которого я был не в силах отказаться — работать на тайную полицию. Я все же закончил курсы при магической академии параллельно с работой, а затем полностью погрузился в запутанный мир интриг и расследований, убийств, краж и шпионских игр. Силы магии мне не хватало, но опыт был большой, а оружейные амулеты выручали.
И, когда по столице прокатились волной убийства мужчин, из которых до дна была выкачана энергия, меня, конечно, подключили к расследованию, ведь суккубы и инкубы были моей специализацией. Рыбак рыбака видит издалека, как говорится.
Глава 100
Джонатан Ренслир
Приятный запах кофе разбередил вкусовые рецепторы, и заставил встрепенуться. Внутри поселилось какое-то светлое и теплое ощущение, будто я наконец-то нашел то, что давно искал. Я улыбнулся, раскрывая глаза… и резко сел на кушетке, удивленно оглядываясь.
Я находился в своем рабочем кабинете, нагло спал, хотя планировал сперва написать несколько отчетов, а передо мной с самодовольной ухмылкой восседал лорд Уинфред, попивая кофе. Рядом на журнальном столике стояла вторая чашка без сливок и с тремя кусочками сахара на блюдце — как я люблю.
— Долго я спал? — спросил, забрасывая один кубик сахара прямо в рот и отпивая горький горячий кофе, чтобы сладость растворилась на языке, быстрее насыщая и восстанавливая силы.
— Сейчас девять утра, через два часа мы должны прибыть на закрытое совещание в правительстве.
Я ругнулся и поспешил к столу, чтобы проверить, что вчера делал и что нужно закончить до встречи. В последние недели был ужасный цейтнот, проблемы накладывались друг на друга, будто кто специально подстраивал, а тут еще облава. Я не спал несколько ночей, голова временами варила плохо, взбадриваясь только на магических стимуляторах, но сейчас я почувствовал себя значительно лучше, быстро собирая нужные документы и дописывая недописанные.
— А ты лучше выглядишь, чем обычно, сон пошел тебе на пользу, — заметил Уинфред, продолжая спокойно пить кофе. — Думал, опять найду тебя спящим за столом.
Я замер удивленно, в памяти совсем не отложилось, как я дошел до кушетки и вытащил спальные принадлежности. При попытке вспомнить в голове появились невнятные образы: ласковые руки, приятный запах, золотистые локоны, уговаривающий нормально поспать голос… Вероник? Она была здесь?
Я растерянно огляделся и нашел записку, написанную чужой рукой: «Не беспокойся, Глинду я пока устрою в своем пансионе и позабочусь о ней. Надеюсь, ты найдешь время поговорить. Спи спокойно. Твоя Вероник».
«Твоя Вероник».
Какая же «моя», если я видел обручальное кольцо на ее пальце? Или все действительно не так, как я подумал? Но разве это возможно? Или…
Ласковые руки, касающиеся меня, и голос, уговаривающий поспать… Да и прежде, когда та чокнутая фанатичка напала на меня… я был не в себе, но сейчас засомневался: это я поцеловал Веронику, чтобы подпитаться, или это все же сделала она сама?
По крайней мере, в этот раз я не получил за свои действия по лицу.
— У тебя сейчас такая глупая улыбка на лице, — ехидно прокомментировал Уинфред, — записку твоя безалаберная суккубша оставила?
Нахмурившись, я быстро спрятал бумагу в ящик стола:
— Она не безалаберная, ситуация была сложная, ты сам понимаешь. Позволить умереть человеку прямо на сцене мы не могли.
— А было бы куда проще, — поморщился Уинфред, но, наткнувшись на мой мрачный взгляд, поправился, — но, конечно, мы не могли этого позволить. Однако, было бы куда проще, если бы мы провели операцию по ее спасению тихо и без шума, и продолжили бы следить за членами Лиги. Просто повезло, что вокруг было достаточное количество наших агентов, а женщины в основном не сопротивлялись аресту. Мы были на волоске от полного провала, ты же понимаешь, — он показал крошечное расстояние между двумя пальцами.
Я кивнул. Это правда, к облаве мы не были готовы, но вряд ли это можно было ставить Веронике в вину:
— Но мы справились. И наконец получили образец амулета, высасывающего энергию.
— Глава лиги все еще утверждает, что он работает только против суккубов и инкубов — на их магические каналы. Пока доказать обратное нашим артефакторам не удалось, если амулет как-то перенастраивается, то они не знают, как именно. Но теоретически это возможно. Однако пока они не представляют, как к нему подступиться, слишком передовая технология, возможно, тайные военные разработки других стран.