— Ну, у вас тут и порядки, развлекаетесь как угодно, это же гражданка, — хохотнул военный следователь, который сторожил меня под дверью, привольно развалившись на одном из кресел для посетителей. — Хоть в театр не ходи, мелодрамы прямо на рабочем месте.
Вероник ожгла его возмущенным взглядом и резко отпрянула, нахмурилась и скрестила руки на груди:
— Я хотела поговорить о судьбе свидетельницы, которая временно находится под моей опекой. В целом я научила ее контролю, но что дальше? Ей требуется опека и адаптация. Как ее мать? Глинда будет признана ее наследницей? Или что?
Военный продолжал слушать с любопытством, а я кивнул на дверь своего кабинета:
— Идемте, обсудим создавшуюся проблему, — я пропустил девушку вперед, военный следователь попытался последовать за нами, но я остановил его мрачным взглядом: — вам действительно важно слушать про судьбу простой свидетельницы?
— О, а я подумал, что неприлично уединяться с женщиной на рабочем месте. Но, если вы так постоянно делаете, — пошло ухмыльнулся он.
Пришлось захлопнуть дверь прямо у него перед носом. Артефакт от прослушки специально вешать не стал, надеясь, что он быстро потеряет интерес.
— Итак, что ты хотела обсудить? — я деловито сел на свое место и принялся перебирать документы, скорее перепутывая, потому что я был сейчас не в состоянии прочесть, что в них написано.
— Все это совсем не то… это не так… не как выглядит… — пролепетала Вероник, нависнув над столом.
Я поднял взгляд, увидел ее бледное лицо, покрасневшие глаза, вновь заблестевшие от подступивших слез. Так хотелось ей верить:
— А как?
Она открыла рот… и не произнесла ни звука. Схватилась правой рукой за левое запястье, простоял так несколько секунд, а затем со всхлипом выдала:
— Я не могу сказать, — и посмотрела с такой мукой, будто я должен был как-то в этом ей помочь.
Глава 108
Вероника
Я смотрела на Ренслира, и все внутри переворачивалось от желания признаться во всем, объясниться! Какой же дурой я была, почему боялась и тянула? Теперь же при попытке выдавить из горла хоть звук, левую руку сковывало огненным обручем, чем дольше я упрямилась, тем глубже боль проникала в кости, будто их сверлили, поднималась выше к локтю, а, когда достигла плеча, я все же сдалась, вдохнула со всхлипом.
— Я не могу ничего объяснить, но пожалуйста…
На миг потеплевший взгляд Джонатана вновь стал ледяным, он с силой стиснул челюсти и опустил взгляд на разложенные на столе бумаги:
— Ты сделала свой выбор, я его принимаю. Давай закроем эту тему. Ты действительно хотела поговорить про Глинду или просто использовала ее как повод?
Я вспыхнула от стыда, потому что да, это был всего лишь повод увидеться. Мне так хотелось прижаться к нему, обнять, заплакать, и чтобы он отвел все опасности, развеял проблемы мановением руки.
Но я сама уничтожила этот шанс собственной нерешительность. Это я виновата, что так и не отказала Мэтью по-человечески, тянула, не доверяла Ренслиру, боялась, пыталась усидеть на двух стульях. Сама во всем виновата, все началось моего участия в ритуале, а дальше ошибки росли, словно снежный ком.
Я прикрыла глаза, и почувствовала как одинокая слеза скатилась на щеку, быстро смахнула ее, заставила себя глубоко вздохнуть. Что ж, сама я все испортила, но могу хоть Глинде помочь.
— Я действительно беспокоюсь за эту девушку и хотела спросить: не признавалась ли ее мать, кто же на самом деле является ее отцом? Вроде бы он тоже не был бедным человеком, входил в круг ее общения, то есть имеет определенное положение в обществе… — я замолкла, наткнувшись на мрачный взгляд Ренслира.
— Глава Лиги отказывается давать показания. Совсем. За все эти дни мы не смогли ее расколоть даже по важным вопросам, а ты хочешь, чтобы я спрашивал про ее личную жизнь двадцатилетней давности?
— Но, быть может, именно об этом она и согласилась бы поговорить? Все же Глинда ее дочь…
— … которой она желала смерти из-за ее расы, — закончил за меня Ренслир. — Думаю, самым рациональным было бы просто подыскать девушке работу.
— Но у нее же нет образования, ее всю жизнь продержали в социальной изоляции, а ее энергетические контуры с трудом восстанавливаются после пережитого! — возмутилась я, но наткнулась лишь на равнодушный взгляд следователя. Ну, да, наверное, для него это было нормально, он с такими свидетельницами часто сталкивался, для него она — одна из многих, на каждую бюджета не хватит.
— Ты и так сделала для нее много, — капелька тепла все же проскользнула в его голосе. — Ты не была обязана ей помогать.
— Этого все равно слишком мало, — я вскочила с места, нервно прошлась по его кабинету к двери и обратно, пытаясь найти выход.
— Не понимаю, как ты можешь сочетать в себе такие разные качества: бескорыстие и расчет. Или это притворство, манипуляции? — задумчиво произнес Ренслир, глядя на меня с болью.
Внутри все сжалось, но прямо ответить я не могла:
— Это все трусость, — я опять ощутила, что слезы подступили к глазам.
— Если я могу что-то для тебя сделать, ты всегда можешь ко мне обратиться, несмотря ни на что, — он тоже поднялся с места.
Если бы… если бы…
Я отрицательно помотала головой, от одной мысли руку вновь прострелило болью, и я шагнула к двери… и замерла, задумавшись. Обернулась к Ренслиру, окинула его задумчивым взглядом:
— Ты можешь узнать, кто отец Глинды, — произнесла задумчиво.
— Я же уже сказал, что она не разговаривает, — в его голосе послышалось раздражение.
— Да, но ты ведь инкуб, — я подошла ближе и схватила его за руку, — я могу научить тебя. Любовь, ради которой невинная юная леди забыла о послушании родителям, о чести и воспитании, должна была оставить значительный след в ее сердце. Позже именно эта любовь превратилась в ненависть. Но она не забыта.
Ренслир задумчиво нахмурился:
— Я не настолько хорошо владею своими способностями, как ты; я никогда не пытался читать в сердцах, только по молодости, когда экспериментировал с использованием способностей, — он отвел взгляд, пряча неловкость. — Потом все больше учился контролю, поглощению и развивался как маг, а не как инкуб.
— Не попробуем — не узнаем.
— Она боится меня, я ведь инкуб, у нее может случиться истерика.
Я нахмурилась задумчиво, припомнила детективные сериалы:
— У вас нет такого помещения, из которого можно было бы видеть подозреваемую, но чтобы она не видела тебя? Прозрачное с одной стороны зеркало или тайное окно?
Ренслир задумчиво кивнул и уже направился к двери, чтобы все организовать, но замер на пороге:
— Помни, даже если мы узнаем, кто отец Глинды, это может не помочь. Он может не признать внебрачную дочь.
— Это уже моя забота, — отмахнулась я пренебрежительно. — Давай для начала просто попробуем узнать, что там у этой сумасшедшей на сердце. Может, это пригодится.
Ренслир неопределенно хмыкнул, но на его губах все же мелькнула насмешливая азартная улыбка, как в то время, когда мы вместе вели расследование по делу о похищениях девушек. У меня сердце радостно трепыхнулось от ощущения сопричастности, хотелось поверить, что все по-прежнему, что мы делаем вместе что-то интересное и полезное людям.
Хотя бы ненадолго хотелось забыть об истинной ситуации, в которой мы находимся.
Глава 109
Джонатан Ренслир
Чтобы организовать место для допроса, пришлось побегать и подготовиться, все это время я чувствовал присутствие Вероник у себя за спиной, слышал ее шаги. Можно было бы попросить ее подождать в кабинете, но я почему-то этого не сделал.
Комната с возможностью наблюдения была в управлении тайной полиции только одна и использовалась очень редко для высокопоставленных гостей, удивительно, как Вероник догадалась, что такое возможно. Впрочем, я не раз замечал, что девушка мыслит очень нестандартно, оказывается осведомлена сверх меры, хотя и формулирует свои предположения абстрактно и странно. Будто она знает о чем-то, но не знает, как это правильно называется, как работает.
Наконец, все было подготовлено. Подозреваемую завели в небольшую допросную, а мы зашли в кабинет через стенку. Сперва пришлось пройти несколько ступенек вверх, и лишь затем мы оказались в узкой комнате с длинным узким оконцем, позволявшем видеть происходящее в допросной практически из-под потолка, в то время как сидящий подозреваемый не мог нас заметить, ему вид перекрывала часть стены — так все было специально продумано при строительстве. Происходящее в допросной было прекрасно слышно из нашей комнаты, а, чтобы иметь возможность разговаривать, я активировал висящий на стене амулет — теперь подозреваемая не могла слышать наши разговоры. У него было четыре режима: все слышно, не слышно что происходит в допросной, не слышно, что происходит в комнате наблюдений и обе комнаты полностью изолированы, простая ручка-указатель переключала режимы после активации.
— Как на кухонной плите, — хмыкнула проследив за моими действиями Вероник.
Я улыбнулся, но позади кхекнул снисходительно военный следователь, заставив помрачнеть. К сожалению, от него не удалось избавиться, несмотря на все намеки. Услышав, что мы решили воспользоваться допросной с наблюдением, он воспылал любопытством, и я принял его присутствие как неизбежное зло. Как говорится, лучше показать конкуренту несущественную ерунду, вроде того, кто же соблазнил подозреваемую в юности, но не конфликтовать, усыпляя бдительность, пока мы не найдем что-нибудь посущественнее.
Я взглянул через окошко в допросную, подозреваемая явно готовилась, поэтому она сидела, чуть покачиваясь вперед-назад и что-то бормотала себе под нос, как обычно, чтобы закрыться эмоционально.
— Для начала сними свой амулет, — велела, встав рядом со мной Вероник, — тебе нужно не сдерживать свою силу, а наоборот выпустить ее и направить на того, кого изучаешь.
Этого делать как раз не хотелось, но пришлось послушаться. Я отстегнул с пиджака брошь-амулет с крупным аметистом и передал его на хранение Вероник. Моя сила немедленно рванулась к ней, желая обхватить, проникнуть, добиться единения чувств и мыслей… но я взнуздал ее усилием воли, словно норовистого жеребца. Девушка стояла рядом, глядя на меня, словно завороженная. Когда я отвернулся к подозреваемой, Вероника тихонько выдохнула, сглотнула гулко и продолжила урок: