Графтон, Нортгемптоншир, лето 1460 года
Дорога была утомительная. До Графтона почти сто миль пришлось ехать по сельской местности, где люди оказывали явное предпочтение завоевателю Уорику. Останавливаясь, мы каждый раз лихорадочно обменивались сведениями о том, кто что видел и слышал. Но никому не было до конца ясно, приведет ли сюда королева свою армию. Я приказала слугам говорить, что я вдова и частным порядком путешествую по святым местам. Один раз нам удалось переночевать в аббатстве, вторую ночь мы провели в доме священника, а третью – просто в амбаре, но в гостиницах мы селиться избегали. И все же я каждый вечер получала новую порцию слухов, которые так и клубились по всей стране. Судачили, будто короля увезли в Лондон, а герцог Ричард Йоркский приплыл из Ирландии, высадился на нашем побережье и теперь движется к столице, ощущая себя королем. Кое-кто считал, что герцог опять станет лордом-протектором и регентом, а некоторые утверждали даже, что он в качестве теневого правителя будет управлять королем, точно марионеткой. Я же своего мнения никогда не озвучивала. Меня гораздо больше беспокоило, благополучно ли королева добралась до Уэльса. И, конечно, я постоянно думала о том, увижу ли снова своего мужа и любимого сына.
Нам потребовалось четыре дня, чтобы доехать до Графтона, и когда мы наконец свернули на знакомую дорогу, ведущую к нашему дому, на душе у меня сразу посветлело. По крайней мере, вскоре я должна была встретиться с детьми. Я решила, что останусь с ними здесь, в тишине и безопасности, и пусть эти великие перемены в нашей стране происходят без меня. Здесь я чувствовала себя в надежном убежище.
Однако стоило нам приблизиться, как на конюшенном дворе кто-то зазвонил в набат – видимо, предупреждая всех о прибытии неизвестного вооруженного отряда, – а потом парадная дверь дома распахнулась, и оттуда стали высыпать вооруженные люди. И впереди всех – нет, я никак не могла ошибиться, я бы узнала его где угодно! – бежал мой муж Ричард.
Он мгновенно узнал меня и помчался ко мне с такой скоростью, что моя лошадь испуганно шарахнулась, и мне пришлось ее успокаивать. Муж буквально выхватил меня из седла и стиснул в объятиях. Он целовал мое лицо, а я, обнимая его, все повторяла:
– Боже мой, ты жив! Жив!
– Они распорядились отпустить нас, как только сами высадились на английский берег, – пояснил Ричард. – Даже выкуп не взяли. Мы тут же нашли в порту Кале судно, капитан которого согласился взять нас на борт и доставить в Гринвич.
– Энтони с тобой?
– Конечно. Цел и невредим.
Я вывернулась из его объятий, огляделась и заметила Энтони, который улыбался мне, стоя в дверях. Ричард сразу отпустил меня, и я бросилась к сыну, а тот упал на колени, чтобы я благословила его. И я вновь ощутила блаженную радость, касаясь ладонью его теплых мягких волос. Потом я опять крепко обхватила Ричарда руками и спросила:
– Ну, каковы последние новости?
– Йорки празднуют победу за победой, – сообщил он. – В Лондоне их приветствовали как героев. Лорд Скейлз попытался сбежать из Тауэра, но был убит. Теперь и сам герцог Йоркский держит путь в Лондон; по-моему, он снова станет лордом-протектором. А короля благополучно переправили в Вестминстерский дворец, где единолично командует Уорик. Говорят, Генрих опять не в себе. А что королева?
Я быстро осмотрелась; даже на крыльце собственного дома я боялась, что кто-то подслушает меня и предаст Маргариту.
– Она собиралась к Джасперу Тюдору, – осторожно прошептала я, – а оттуда – во Францию или в Шотландию.
Ричард кивнул и с нежностью предложил:
– Пойдем-ка в дом, ты ведь, наверно, устала. Надеюсь, в бою тебе не пришлось участвовать? И никаких особых опасностей вам по дороге не встретилось?
Я прильнула к нему, испытывая знакомое ощущение полного покоя, и промолвила:
– Что бы там ни было, теперь я в безопасности.
Графтон, Нортгемптоншир, зима 1460/61 года
И мы стали жить так же, как в первые месяцы после своей свадьбы, чувствуя себя всего лишь сквайром и его женой, не имеющими иных забот, кроме собственных небольших земельных владений. Здесь, в Графтоне, мы старались не привлекать к себе внимание лордов-йоркистов, которые постепенно прибирали к рукам страну, налагая безмерные штрафы на тех, кого они называли предателями, и отнимая у них деньги и высокие должности. Все вокруг было пропитано алчностью и жаждой мести, и больше всего мне хотелось, чтобы это прошло мимо нас. Мы жили тихо и надеялись остаться незамеченными. Порой до нас долетали кое-какие слухи – их приносили торговцы, стучавшие к нам на ночлег, а также крайне редкие теперь заезжие гости, – и мы узнавали, что короля поселили в Вестминстерском дворце в комнатах королевы, что этот узурпатор, его кузен Ричард Йоркский, занял его, короля, собственные апартаменты. И я, вспоминая столь хорошо знакомые мне покои короля, молила Господа, чтобы Генрих вновь не погрузился в затяжной сон, желая уйти от опасностей этого мира, который был так жесток с ним.
Герцогу удалось заключить с королевским советом и парламентом прямо-таки небывалое соглашение: было решено, что он станет лордом-протектором и будет занимать этот пост вплоть до смерти короля, а затем сам сядет на английский трон. Поведал нам об этом один бродячий торговец, заглянувший в Графтон и предлагавший купить у него белые ленты и сделанные из шелка белые розы, символ Йорков. Когда он сообщил, что король, одобрив эту инициативу совета и парламента, теперь вознамерился принять обеты и стать монахом, я в ужасе воскликнула:
– Неужели его заперли в Тауэре?
– Нет, король живет совершенно свободно, но при дворе к нему относятся как к шуту, – ответил торговец. – Следующим нашим королем точно станет Йорк.
– Королева никогда с этим не смирится! – неосторожно обронила я.
– Она как будто сейчас в Шотландии, – отозвался торговец, неторопливо раскладывая передо мною товар. – Вот и слава Богу. Пусть там и остается, я так считаю. Не желаете ли купить перца? У меня и перец есть, и мускатный орех, да такой свежий, что его прямо так есть можно.
– Значит, она в Шотландии?
– Да, – подтвердил торговец. – Говорят, королева Маргарита вместе с шотландской королевой собираются бросить против нас целую армию тамошних гарпий! Целая армия женщин – только представьте себе, какой ужас! А вот хорошенькое полированное зеркальце, не хотите? Или вот, посмотрите, сетки для волос из золоченых нитей. Ей-богу, это настоящее золото!
Рождество мы справляли в Графтоне. В гости к нам приехала Элизабет вместе со своим мужем сэром Джоном и двумя сыновьями. Томасу уже исполнилось пять, а Ричарду – только два. И когда все мои дети собрались под нашей крышей на целых двенадцать дней праздников, дом прямо-таки ожил от их болтовни, пения, танцев и бесконечной игры в догонялки, которую они устраивали на старой деревянной лестнице. У шестерых младших детей – двухлетней Кэтрин, которая едва поспевала вразвалку за своими старшими братьями и сестрами и постоянно требовала, чтобы ее не бросали, Эдуарда, Маргарет, Лионеля, Элеоноры и десятилетней Марты, самой старшей из них, – появление старших братьев и сестер вызвало бурю восторга. Ричард и Джон, которым было, соответственно, четырнадцать и пятнадцать, не расставались ни на минуту; Жакетта и Мэри, которых мы в эти трудные времена отослали на воспитание в дома наших соседей, превратились в очаровательных задумчивых юных девиц. Энтони и Анна после Элизабет были самыми старшими, и Анне, пожалуй, следовало бы уже выйти замуж, но что я могла сделать, если вся страна перевернулась с ног на голову и в ней не существовало даже нормального королевского двора, куда ее можно было бы отправить в качестве фрейлины? И как могла я найти Энтони невесту, которой он был бы достоин? Ведь невозможно было поручиться, что кто-кто из нас уже через месяц не лишится своего состояния. И по-прежнему будет пользоваться расположением короля. А уж о том, что может случиться с нами через десять лет, вообще лучше было не думать. Правда, Энтони был раньше помолвлен с дочерью лорда Скейлза, однако лорд Скейлз погиб, а его семья, как и наша, была лишена всех милостей и опозорена. И наконец – это, кстати, было для меня самой большой загадкой, – кого попросить подыскать для моих детей подходящую партию? В какой знатный дом следовало поместить того или другого из них, дабы они обрели необходимые знания и умения? Как я могла теперь понять, кто из аристократов сохранит верность Ланкастерам, если Дом Ланкастеров представлял король Генрих, насильственно помещенный в покои своей жены, беглой королевы? Да и королевы в стране не было – она скрылась вместе с семилетним принцем. Но для себя я пока что не видела ни малейшей возможности вступить в союз с теми, кто согласился служить предателям Йоркам.
Я решила оставить всех своих детей дома, в Графтоне, до весны, а может, и дольше. При дворе для нас с Ричардом теперь не было места, отныне это был двор Йорка; все должности занимали сторонники Йорка, в совете и парламенте заседали назначенные им люди. И, по всей видимости, вскоре у него должны были появиться настоящие придворные, а у его жены, Сесилии Невилл, – фрейлины. Герцогиня Йоркская, высоко взлетевшая на колесе Фортуны, теперь спала в покоях короля под расшитыми золотом одеялами и, наверное, считала себя королевой; а может, полагала, что отныне у нас каждый день – праздник Рождества. В общем, мне было совершенно ясно: служить при дворе Йорка мы никогда не будем. И потом, рассуждала я, вряд ли кто-то из нас троих сумеет забыть или простить то унижение, которое мы испытали в большом зале крепости Кале. Возможно, мы свыкнемся с ролью изгнанников в собственной стране. Возможно, мне теперь – в сорок пять лет, когда мой младший ребенок еще только учится говорить, – придется жить в стране, которая стала удивительно похожа на ту, где прошло мое детство: где один король распоряжался на севере, а другой – на юге; где каждому приходилось выбирать, кого из королей считать истинным правителем; где каждый знал, кто его враг, и искал возможности этому врагу отомстить.