– В таком случае я готова стать твоей женой, – весело заявила я. – И буду совершенно счастлива в этом качестве.
Вудвилл покачал головой.
– Для меня было бы великой честью взять тебя в жены, любовь моя, и это куда больше того, чего я заслуживаю. Но я так боюсь за тебя! – Его лицо исказилось, словно ему было больно. – За тебя и за нашего ребенка! – Он нежно коснулся ладонью моего живота. – Боже мой, ребенок! Отныне я должен хранить и беречь вас обоих. О вас обоих заботиться, вас обоих любить…
– Я стану Жакеттой Вудвилл, – мечтательно промолвила я, пробуя это имя на вкус. – Жакеттой Вудвилл. А ее будут звать Элизабет Вудвилл.
– Элизабет? Ты уверена, что это девочка?
– Уверена. И ее имя – Элизабет. Она будет первой из множества наших детей.
– Если только мне не отрубят голову за предательство.
– Тебе не отрубят голову. Я поговорю с королем; и поговорю с королевой Екатериной, его матерью, если будет нужно. Не беспокойся; мы будем счастливы.
Когда в ту ночь он покидал меня, я чувствовала, что душа его по-прежнему не знает покоя, а разум мечется между радостной возможностью жениться на мне и тяжкими угрызениями совести, поскольку он уверен, что навлекает на меня беду. После его ухода я села у окна, положила руку на живот и посмотрела на луну. Молодая луна была еще в первой четверти – самая удачная фаза для любых начинаний, для пробуждения надежд, для того, чтобы вступить в новую жизнь. Вдруг мне захотелось раскинуть карты, и я достала подаренную бабушкой колоду. Я разложила карты перед собой рубашкой вверх, и пальцы мои наугад вытащили одну – это оказалась самая любимая моя карта: «Королева кубков», королева воды и любви, карта самой Мелюзины, говорящая о нежной любви и способности предвидеть события. Девушка, которой соответствует эта карта, обычно сама становится королевой, причем королевой любимой.
– Я выйду замуж за твоего отца, – обратилась я к той маленькой искорке зарождающейся жизни, что уже таилась во мне. – И я знаю, что когда ты появишься на свет, то будешь поистине прекрасна, ведь твой отец – самый красивый мужчина в Англии. Но вот что мне действительно интересно: как ты распорядишься своей судьбой и как далеко сумеешь продвинуться по жизненному пути, прежде чем тебе станет окончательно ясна главная твоя цель, прежде чем ты встретишь того, кого полюбишь всем сердцем, и поймешь, какой именно жизни хочешь.
Графтон, Нортгемптоншир, осень 1436 года
Мы ждали до тех пор, пока королевский двор не начал постепенно возвращаться в Лондон. Сами мы в то время оставались в Нортгемптоне, и однажды рано утром, когда мои фрейлины крепко спали, я выскользнула из своих покоев и встретилась с Ричардом на конюшне. Он уже успел причесать и оседлать мою Мерри, да и его конь тоже был полностью готов, так что мы выехали со двора и отправились по проселочной дорожке в его родную деревню Графтон. Там в полном одиночестве жил, удалившись на пенсию, один священник, добрый друг его семьи, а неподалеку от господского дома находилась маленькая часовня. В часовне нас ждал отец Ричарда; лицо его было одновременно суровым и взволнованным; с собой он привел троих свидетелей. Пока Ричард ходил за священником, его отец, помогая мне спешиться, напрямик спросил:
– Я надеюсь, вы понимаете, что делаете, ваша милость?
– Выхожу замуж за самого лучшего из известных мне людей! – с гордостью ответила я.
– Это вам дорого обойдется, – с грустью предупредил он меня.
– Для меня было бы куда хуже потерять его.
Он молча кивнул, словно не был так уж в этом уверен, и подал мне руку, чтобы идти в часовню. Там, у восточной стены, я увидела небольшой каменный алтарь, над ним крест с распятием и горящую свечу. Перед алтарем уже стояли священник в коричневой сутане францисканского монаха и рядом с ним Ричард, который застенчиво мне улыбался. Вид у него был такой торжественный, будто мы венчались в присутствии многотысячной толпы и были облачены в золоченые одежды.
Я подошла к алтарю, и только священник начал задавать мне традиционные вопросы, ненавязчиво напоминающие о брачных клятвах, как взошло солнце, его лучи проникли в часовню сквозь округлое окошко-витраж над алтарем. Это было так чудесно, что на мгновение я даже забыла, что следует отвечать. На каменном полу у наших ног волшебной вуалью легли разноцветные блики, и мысли мои словно потонули в каком-то блаженном тумане; я думала о том, что вот здесь и сейчас я венчаюсь с человеком, которого очень люблю, и снова буду стоять здесь, когда моя дочь тоже решит выйти замуж за того, кого сама выберет, и у нее под ногами разольется такая же радуга, а впереди у нее будет королевская корона. Это внезапное видение заставило меня примолкнуть, и Ричард, взглянув на меня и решив, что я колеблюсь, быстро сказал:
– Если у тебя есть хоть какие-то сомнения, даже мимолетные, давай не будем заключать этот брак. Я что-нибудь придумаю. Но тебе ничто не будет грозить, любовь моя.
Я улыбнулась ему, и слезы выступили у меня на глазах, так что Ричард тоже словно был окутан радужной вуалью.
– Никаких сомнений у меня нет! – твердо заявила я и повернулась к священнику. – Продолжайте, святой отец.
Старенький священник помог нам правильно произнести брачные клятвы и объявил нас мужем и женой. Отец Ричарда расцеловал меня и крепко обнял сына. Затем Ричард расплатился с троими клириками, которых нанял в качестве свидетелей, и напомнил им, что в случае необходимости они непременно должны будут вспомнить день и час этого бракосочетания и то, что оно было заключено по всем правилам – служителем Божьим и перед алтарем, а он, жених, в присутствии всех надел невесте, то есть мне, на палец фамильное кольцо и подарил кошелек с золотом в доказательство того, что отныне я являюсь его супругой и он доверяет мне свою честь и свое богатство.
– Ну, и что теперь вы намерены делать? – поинтересовался мой свекор, когда мы вышли из часовни на солнечный свет. Вид у него был невеселый.
– Вернемся ко двору, – отозвался Ричард, – и воспользуемся первой же благоприятной возможностью, чтобы обо всем сообщить королю.
– Надеюсь, он простит вас, – вздохнул его отец. – Он молод и легко всем все прощает. А вот от его советников вполне можно ждать всяких пакостей. Смотри, сынок, они еще назовут тебя шутом и шарлатаном. Обвинят, что ты замахнулся на брак с такой высокорожденной дамой, до которой тебе не дотянуться.
Ричард пожал плечами:
– Они могут болтать все, что им будет угодно, пока это не затронет ни ее репутацию, ни ее состояние.
Его отец только головой покачал, словно не был уверен ни в том, ни в другом, затем помог мне сесть на лошадь и слегка охрипшим от волнения голосом произнес:
– Ладно, пошли за мной, если я буду вам нужен. – Он повернулся ко мне: – А вы, ваша милость, можете располагать мною, как пожелаете, ведь ваша честь находится также и под моей защитой.
– Вы можете называть меня Жакетта, – предложила я.
Он помолчал и заметил:
– Я служил камергером у вашего покойного супруга. По-моему, было бы неправильно, если бы я стал называть вас просто по имени.
– Вы были его камергером, а я была его герцогиней, но теперь, спаси, Господи, его душу, он покинул нас, этот мир стал иным, и я отныне ваша невестка, – заявила я. – И сперва они будут говорить, что зря Ричард пытается так высоко подпрыгнуть, а потом обнаружат, что мы вместе с ним поднялись на недосягаемую высоту…
– И насколько высоко вы намерены подняться? – сухо осведомился мой свекор, прервав меня. – Чем выше поднимешься, тем больнее падать.
– Пока не знаю, как высоко мы поднимемся, – упрямо сказала я, – но падения я совершенно не опасаюсь.
Он внимательно на меня посмотрел.
– А вам очень хочется высоко подняться?
– Все мы находимся на колесе Фортуны, – ответила я. – Не сомневаюсь, мы с Ричардом поднимемся достаточно высоко. Мы, конечно, можем и упасть. Но я этого совсем не боюсь.
Вестминстерский дворец, Лондон, осень 1436 года
Беременность моя под изящными разлетающимися платьями была еще совсем не видна, но я-то знала: ребенок у меня внутри растет, и груди мои стали тяжелее и как бы разбухли, но самое главное – я теперь всегда, даже во сне чувствовала, что я больше не одна. Я подумывала известить королевский совет о своей беременности и замужестве еще до того, как со дня смерти моего мужа исполнится год, пока кто-нибудь из них не предложил мне новый брак и тем самым не вынудил меня бросить вызов общественности. Мне хотелось выбрать наиболее подходящий момент, однако члены совета были страшно заняты, разрываясь между кардиналом Бофором и его союзником графом Саффолком с одной стороны и могущественным герцогом Глостером и его придворными – с другой. Казалось, нет ни минуты, когда бы в королевском совете не велись ожесточенные споры о безопасности страны и пустой королевской казне. И было очевидно, что в ближайшее время они вряд ли придут к соглашению относительно дальнейших действий. После нашего тайного бракосочетания я ждала целую неделю, а затем все же собралась посетить главного королевского фаворита Уильяма де ла Поля и в тихий послеобеденный час, когда он находился в своих покоях Вестминстерского дворца, зашла к нему.
– Какая честь! – воскликнул он, вскочив и придвигая к низенькому столу у камина еще одно кресло – для меня. – Чем это, интересно, я могу быть вам полезен, ваша милость?
– Я вынуждена просить вас помочь мне в одном деликатном деле, – промолвила я; это далось мне нелегко, но, переборов себя, я решительно уточнила: – Дело очень личное.
– У нашей прекрасной герцогини личное дело ко мне? – удивился он. – Полагаю, речь идет о делах сердечных, не так ли?
Судя по всему, он подозревал, что все это обычные девичьи глупости. Я сдержала улыбку и спокойно произнесла:
– Вы правы, это действительно дела сердечные. Не стану скрывать, сэр: я вышла замуж, причем без разрешения, и очень надеюсь, что вы сумеете должным образом сообщить об этом королю и заступиться за меня.