Когда Ричард собрал отряд, который намеревался взять с собой в Кале, и начал обучать его, как правильно пользоваться копьем и другим оружием, сопротивляясь натиску врага во время решительной атаки, мне пришлось уговаривать себя, что так и нужно, что мы с детьми должны благословить его и проводить в Кале; но я отчего-то боялась созывать всех детей вместе, чтобы они попрощались с отцом; одна мысль об этом уже наполняла мою душу безотчетным ужасом.
– Жакетта, ты что, боишься за меня? – не выдержав, спросил у меня Ричард как-то вечером.
Я молча кивнула; мне было почти стыдно признаться, что это действительно так.
– Ты что-нибудь… видела? – уточнил он.
– Ох, слава Богу, нет! И дело совсем не в этом. У меня не было абсолютно никаких предчувствий, но мне все равно отчего-то страшно, – ответила я. – Я не пыталась ни смотреть в магический кристалл, ни гадать по картам, раз ты велел мне все это прекратить после процесса Элеоноры Кобэм. Но я действительно боюсь за тебя.
Он взял мои руки и поцеловал их – сначала одну, потом другую.
– Любовь моя, ты не должна за меня бояться. Разве ты забыла? Разве я не говорил тебе всегда, что непременно вернусь? И ведь я действительно всегда к тебе возвращался.
– Да, это правда.
– Разве я когда-нибудь тебя обманывал?
– Никогда.
– Один раз я потерял тебя и поклялся, что никогда больше тебя не потеряю.
– Ты нашел меня по лунному лучу, – улыбнулась я.
– Нет, просто благодаря удачному стечению обстоятельств, – возразил Ричард; он всегда был земным человеком. – Но я действительно тогда поклялся, что никогда больше тебя не потеряю. Так что тебе нечего опасаться.
– Может, и нечего, – эхом откликнулась я. – Но я должна сообщить… видишь ли, у меня… у нас… снова будет ребенок. К следующему лету.
– Великий Боже! – воскликнул он. – Ну, уж теперь-то я точно не смогу тебя оставить. Это же все меняет. Как ты будешь жить тут одна, с детьми, да еще и в преддверии новых родов?
Конечно, я надеялась, что он обрадуется, и он действительно обрадовался, и я решила во что бы то ни стало скрыть свои страхи.
– Любимый, я рожала уже девять раз! И по-моему, довольно хорошо умею это делать.
Но лицо Ричарда было омрачено тревогой.
– Опасность всегда остается, – заметил он. – Опасность при родах одинакова, что в первый раз, что в последний. Кроме того, мы уже потеряли одного сына; ведь после смерти Льюиса я боялся, что у тебя просто сердце разорвется от горя. И потом, из Лондона приходят плохие вести. Королева явно пожелает, чтобы ты неотлучно находилась при ней, а я ведь могу застрять в Кале с Эдмундом Бофором надолго.
– Если вообще туда доберешься, – обмолвилась я.
Он затих. Я знала, что его гнетет: что корабли болтаются без дела у причалов, а собранная им армия лишь бессмысленно тратила время и деньги и целый год провела в бесплодных ожиданиях, пока те, кого это армия должна была поддержать, умирали на подступах к Бордо.
– Смотри веселей! Не слушай меня. Я совершенно уверена, что ты не только благополучно доберешься до Кале, но и удержишь его, – быстро поправилась я.
– Возможно, да только уж больно не хочется мне оставлять тебя, пока король так и льнет к Сомерсету, а Йорк собирает под свое крыло все больше и больше сторонников, которые, как и он, считают, что у нашего короля очень плохие советники.
Я пожала плечами:
– Но ведь выхода-то у нас нет, не правда ли? Я уже беременна, и вряд ли мне теперь стоит тебя сопровождать. Пусть уж лучше она появится на свет здесь, а не в гарнизоне Кале.
– Ты думаешь, это будет еще одна девочка? – осведомился Ричард.
– Дочери – вот главное богатство нашей семьи! – Я усмехнулась. – Подожди и сам увидишь.
– Это будут воинствующие королевы?
– Нет. Просто одна из наших дочерей вступит в брак, который станет основой богатства и процветания всей семьи Риверс, – предсказала я. – Зачем же иначе Господь создает их столь прекрасными?
В общем, у меня хватило храбрости почти беспечно поговорить с Ричардом, но когда он во главе своего отряда покинул двор и направился в Лондон, где им предстояло сесть на корабль и отплыть в Кале, настроение у меня здорово упало. Моя дочь Элизабет отыскала меня, когда я, накинув на плечи теплый плащ и засунув руки в меховую муфту, прогуливалась по замерзшему берегу реки и казалась себе такой же заледеневшей изнутри от мрачных мыслей, как и прибрежные тростники. Элизабет взяла меня за руку и просто пошла рядом. Я была теперь лишь немного выше нее, так что она легко шагала в такт со мною.
– Что, уже скучаешь по отцу? – ласково спросила она.
– Да, – подтвердила я. – Понимаю, конечно, что я, жена солдата, должна быть готова в любой момент отпустить его, но с каждым разом, по-моему, это становится сделать все тяжелее.
– Неужели ты не можешь предвидеть его будущее? – тихо поинтересовалась Элизабет. – Разве не можешь выяснить, благополучно ли он вернется домой? Я, например, не сомневаюсь, что на этот раз опасность его минует. Я это просто знаю.
Я повернулась и посмотрела на нее.
– Элизабет, а ты способна – по своему желанию – что-то предвидеть?
Она слегка пожала плечами:
– Ну, я не уверена… Нет, не знаю…
И на мгновение я как бы вдруг снова оказалась в покоях моей двоюродной бабушки Жеанны в тот самый жаркий летний день, когда она протянула мне гадальные карты и преподнесла браслет с магическими амулетами, а потом рассказала о нашей знаменитой прародительнице по женской линии.
– Ты можешь не отвечать, я не стану настаивать. Ни в коем случае не стану! – пообещала я. – Но учти: такая способность – это и великий дар, и тяжкое бремя. К тому же сейчас не самые хорошие времена для тех, кто этим даром обладает.
– Да нет, я и не думала, что ты будешь настаивать и что-то у меня выпытывать, – разумно произнесла Элизабет. – И вряд ли ты могла бы просто подарить мне эту способность, ведь так? Но иногда я что-то такое чувствую… В Гроуби есть один укромный уголок возле часовни, и вот когда я туда прихожу, я иногда вижу там женщину, точнее, призрак женщины; она стоит, склонив голову набок, словно прислушиваясь, и ждет меня, ищет меня взглядом. Но только я приближаюсь, как там никого не оказывается.
– Ты, наверное, знаешь, какие легенды существуют о нашем семействе? – спросила я.
Элизабет прыснула со смеху.
– Так я и сама их рассказываю – каждый вечер! Я уже сто раз, наверно, рассказывала историю Мелюзины нашим малышам. Они просто обожают ее, да и я тоже.
– Значит, тебе известно, что некоторые из женщин в нашей семье унаследовали дар Мелюзины? Например, способность к предвидению?
Она молча кивнула, а я продолжала:
– Моя двоюродная бабушка Жеанна немного учила меня использовать этот дар. А затем мой первый муж, герцог Бедфорд, заставил меня работать вместе с его учеными-алхимиками. И прислал ко мне одну женщину, которая научила меня выращивать разные целебные травы.
– А чем ты занималась с алхимиками?
Как и все дети, Элизабет приходила в восторг от историй о тайнах магии, находившейся у нас в королевстве под запретом. А вот умение использовать различные травы казалось ей чем-то обыденным, и я уже многому успела научить ее у себя в кладовой. Зато о черной магии, о запретных искусствах она, разумеется, мечтала узнать как можно больше.
– Мы вместе с ними читали разные книги, а иногда они просили меня что-то для них растереть, или что-то куда-то налить, или выставить на холод, – поведала я.
Мне тут же вспомнились наковальня во внутреннем дворе, пылающий горн и огромная лаборатория в крыле дома, похожая на гигантскую кухню, где алхимики нагревали и охлаждали спирт и экспериментировали с различными камнями.
– А еще у моего тогдашнего супруга было большое зеркало, и он заставлял меня смотреть в него и предсказывать будущее. Особенно ему было интересно будущее английских владений во Франции. Но, увы. – Я даже рукой махнула. – У меня почти ничего не получилось. Но я даже рада, что ничего не сумела разглядеть достаточно ясно. По-моему, более точные сведения разбили бы ему сердце. Но тогда я искренне сожалела, что не в силах оправдать его надежд. Зато теперь понимаю: самую лучшую службу я сослужила ему как раз тем, что ничего толком не увидела.
– Значит, что-то ты все-таки видела?
– Иногда видела, – кивнула я. – Но, скорее всего, лишь то, что могло бы случиться. Так бывает и при гадании на картах или с помощью амулетов: заметишь что-то мельком и думаешь, что так могло бы произойти и в действительности. А иногда видишь лишь собственные желания и мечты. Но все же – хотя и крайне редко – можно вложить в эти мечтания всю свою душу и заставить их воплотиться в жизнь. То есть претворить мечту в реальность.
– С помощью магии? – выдохнула Элизабет; при одной лишь мысли о возможности применить магию у нее явно голова шла кругом.
– Насчет магии не знаю, – честно ответила я. – Но однажды я почувствовала, что мы с твоим отцом любим друг друга, и захотела, чтобы он женился на мне и привез меня в Англию в качестве своей жены. Я догадывалась, что он никогда не осмелится сам предложить мне это, ведь я была гораздо выше него по положению, я была знатной дамой, и он опасался стать причиной моего, как он выражался, «падения и краха»…
– И ты сотворила заклинание? – перебила меня дочь.
Я улыбнулась, вспомнив ту ночь, когда я вытащила свои амулеты и поняла, что никакой магии мне не нужно, нужна лишь собственная решимость.
– Заклинание, молитва, четкое осознание своих желаний – все это вещи родственные, – заметила я. – Когда теряешь что-то для тебя бесценное, то идешь в церковь, опускаешься на колени перед маленьким витражом с ликом святого Антония и молишься в надежде отыскать утраченное. То есть убеждаешь себя, что непременно хочешь получить обратно потерянную вещь, настаиваешь, что эта вещь тебе необходима. И просишь вернуть ее тебе. Или призываешь эту вещь к тебе вернуться. Я, например, помолившись святому Антонию, очень часто вспоминала, где оставила потерянную вещь, шла туда и находила ее. Так что это: ответ Бога на твою молитву или действие магии? А может, мы просто разрешаем себе понять свои желания и у нас это получается? Молитва – это, в общем, тоже заклинание, ведь ты, четко формулируя, что именно тебе нужно, как бы мысленно призываешь эту вещь к себе, думаешь о ней, и она действительно к тебе возвращается. Ты согласна со мной?